в этого хоккеиста и что Мишаков способен забить решающий гол. И Мишаков 
действительно забил самую важную шайбу, после чего бросился обнимать отца. Женя 
весь был как из железа: ноги железные, руки железные, спина... Короче, он так 
сжал в объятьях своего тренера, что чуть не сломал ему ребра.
Я знаю одно. Отец абсолютно честный человек. Он никогда не отдаст игру. Он 
может ругаться, ругаться страшно, потому что не терпит халтуры. Утвердилось, 
что у Тарасова тяжелый характер. Насколько он тяжелый, знаем только мы, и 
прежде всего мама. Для остальных отец был только требовательным и справедливым, 
так как ничего не устраивал для себя, а заботился лишь о спорте и о команде.
В 1972 году в Саппоро я была на первой своей Олимпиаде как тренер, а отец, как 
позже выяснилось, на последней. Мы почти с ним там не встречались, хотя я 
бегала на матчй, но к нему не заходила. Я и сама не люблю, когда меня отвлекают 
во время турнира, потому что не должно распыляться внимание тренера в дни 
соревнований. Хоккейная сборная СССР в Саппоро победила, считали, что в Москве 
его ожидают награды, но наград не дали, а в следующем сезоне он попрощался с 
командой. Я до сих пор не могу понять, почему это произошло, и когда вспоминаю, 
как отец уходил из хоккея, начинаю плакать. Он не доработал. Для себя он, может 
быть, даже и перетрудился, но для хоккея не доработал. Как могло такое 
случиться? Ему было пятьдесят четыре года, а по духу двадцать пять. Отец тяжело 
переживал свою отставку. В тот год родители купили дачу, чтобы отец мог 
заняться чем-то другим. Но он не успокоился. В прошлом году ездил читать лекцию 
в Китайскую Народную Республику, в Корейскую Народно-Демократическую Республику,
 снялся в учебном фильме, который делали в Финляндии. Я видела, с каким 
вниманием его слушали канадские тренеры и долго не отпускали после 
четырехчасовой лекции. Я радуюсь за него, когда он входит в зал во время матча 
— уже не тренер сборной, не тренер ЦСКА, а зритель, — и зал аплодирует ему. Он 
заслужил эти аплодисменты.
Раньше, когда отец тренировал, мы ходили на хоккей. Мама не пропускала ни 
одного его матча в Москве. Теперь уже не ходим. Возвращались домой вместе с 
папой. И если матч удался, не передать словами, с каким настроением мы его 
ждали у служебного входа! А если проигран — у нас словно похороны. И так в 
неделю два раза.
В момент возвращения отца, как и раньше, наш дом затихает. К этому привыкли. У 
нас в семье я как тренер, со всеми моими чемпионами, не имею, конечно, того 
веса, как отец. Да это и понятно. Он Эверест среди тренеров, и сравниться с ним 
мало кому дано.
Когда прежде он приезжал со сборов или соревнований, все в доме сразу 
подчинялось только ему, его настроению, его желаниям. Дома он бывал не часто, и 
каждый старался сделать ему что-нибудь приятное. Готовили его любимое пюре, 
впрочем, он и сам часто возился с едой и, когда бывал дома, обычно кормил нас с 
Галкой перед отправкой в школу. И если даже он ставил на стол не любимое нами 
блюдо, все равно это съедалось без звука до конца.
Два раза я видела, как отец плакал.
Первый: когда мы перевернулись на машине. Ехали с юга. Помню, как рассыпались 
по шоссе помидоры. Машина выскочила на кусок дороги, залитый маслом, отец ее 
удержать не смог. Мне было семь лет. Я спала на заднем сиденье, поэтому и 
влетела головой в дверную ручку. Больше никто не пострадал. Я очнулась не сразу,
 сотрясение мозга получила тяжелое, голова вся была залита кровью, платье тоже, 
а отец лежал на переднем сиденье и рыдал.
Второй: после того знаменитого матча ЦСКА — «Спартак» на чемпионате страны 1969 
года, где он показывал на секундомер, объяснял, что период уже закончился, его 
не слушали. Он отказался выводить команду доигрывать встречу, и через день с 
него сняли звание заслуженного тренера. Он сидел дома один, я вошла случайно, 
отец плакал. Это было очень тяжелое время. Помочь отцу мы ничем не могли. 
Сильным людям вообще трудно помочь.
Мне кажется, все свои способности он развил в себе сам. Но не на пустом месте, 
основы их заложила его мать, Екатерина Харитоновна. Моя бабушка была 
удивительно талантливым человеком, она хорошо шила, вязала, готовила. Без 
единой ошибки и очень интересно писала. Бывают золотые руки, так бабушка 
полностью относилась к этой категории людей. Без всякого образования, она в 
любом деле, за которое бралась, достигала многого. Этот талант всегда 
добиваться успеха бабушка и передала отцу. Но то, чего он достиг, он достиг в 
равной степени талантом и трудом. Мне пришлось легче-— отец дал много советов. 
Главный — не начинать тренировку без заранее написанного плана и записывать для 
себя абсолютно все, что может пригодиться в тренерской работе.
Напомню, что на каждую встречу в любом турнире отец выходил, как на последнюю. 
Потом он учил меня: «Каждое соревнование — финальное. Ошибки надо исправлять в 
тот же день, откладывать на завтра нельзя. День должен быть использован для 
работы максимально. Никогда не стесняйся учиться. Учиться у других тренеров, 
учиться у спортсменов. Каждый день должен приносить новые знания — тогда 
тренировка не будет утомительной ни для спортсмена, ни для тебя. И каждый день 
твои ученики должны быть лучше, чем были вчера. Это и есть творческий процесс у 
тренера — все выше и выше».
На тренировку он ко мне пришел всего один раз, я тогда работала с Родниной. 
Увидев, что я вышла на лед без коньков, он молча отсидел всю тренировку и, не 
прощаясь, ушел. Я долго не знала, как к нему подступиться. Он со мной 
разговаривать вообще не хотел. И он был прав. Потому что коньки — это наш 
инструмент.
Советы отца помогли мне, как ни странно, больше всего тогда, когда я уже 
считала себя опытным тренером. И если мне по наследству достался еще и железный