как я понимаю, от чужих выбитых зубов. Моей ладони не хватило, чтобы обхватить 
это внушительное орудие убийства.
Кажется, я непозволительно долго задержал свой взгляд на его бесподобном 
картузе, размышляя про себя, не лучше ли бы он выглядел, если бы его дынная 
часть не лежала, а стояла. Почувствовав на себе все темнеющий, как туча перед 
грозой, взгляд, я по возможности доброжелательно посмотрел ему в глаза. Узнав, 
что я журналист, обладатель картуза заявил примерно следующее: «Вы, журналисты, 
пишущие о боксе, ничего в нем не понимаете. Особенно австралийцы». Вывод о моей 
национальности он сделал, видимо, из того, что буквально за минуту до этого у 
него на глазах я довольно долго говорил с другим человеком, здоровенным негром 
в какой-то тюбетейке с бахромой и кисточками, о Косте Цзю. В течение всего 
разговора эта тюбетейка ездила из стороны в сторону по обритой наголо голове 
моего собеседника и вообще жила своей интересной жизнью, как будто под ней 
сидело какое-то живое существо, которое все время двигало ее в разные стороны. 
Если у меня когда-нибудь дойдут до этого руки, я обязательно напишу очерк о 
головных уборах, которые носят американцы вообще и представители боксерской 
тусовки в частности.

Понимая, что это может закончиться плачевно, я с большим трудом еще раз отвел 
глаза от картуза-дыни, который возымел надо мной поистине магнетическую власть, 
и уточнил, что не являюсь австралийцем, но, как выяснилось почти сразу, это не 
отложилось ни в его голове, ни в его картузе. «Ну скажи мне, – продолжил он 
прерванную моим неуместным географическим замечанием мысль, – кто сейчас лучший 
боксер: Джонс или Де Ла Хойа?» Я ответил, что, безусловно, Джонс, и тем самым 
прошел проверку на вшивость. «Все правильно, Осси (Aussie – разговорное 
австралиец. –
Прим. А. Б.
), – сказал он, – я его терпеть не могу, но он велик». Лицо его приняло при 
этом такое гневно-кислое и даже несколько плаксивое выражение, что я мигом 
прочувствовал всю силу как его восхищения, так и его ненависти, и понял, что 
лучше поскорее отчалить от этого нервного человека со всеми его неразрешимыми 
противоречиями, прятавшимися внутри интересного картуза, и отплыть по 
возможности подальше.

Рой Джонс и слава соперников
Говорят, что у Роя Джонса не было сильных соперников. По-моему, это не так. 
Просто самые сильные из них выглядели ничем не лучше самых слабых – перед 
гением все равны, как дети малые. В первой половине девяностых все дрожали 
перед бывшим уличным торговцем наркотиками, а затем чемпионом мира по версии 
IBF последовательно в среднем (72,6 кг) и суперсреднем (76,2 кг) весах Джеймсом 
Тоуни по кличке Туши Свет. Американские журналисты тщательно старались найти в 
нем хоть что-нибудь хорошее. Наконец нашли: как-то, будучи в небывало хорошем 
расположении духа, он чуть-чуть улыбнулся ребенку. Тут же был сделан вывод, что 
что-то человеческое и человечное Тоуни все-таки не чуждо.
Туши Свет был настоящим злобным бесом, не ставшим убийцей только потому, что 
нашел иной, тоже вполне достойный, способ зарабатывать деньги. Он уже был 
достаточно опытным профессионалом, но время от времени все же выходил на улицу 
продавать дурь и отказался от этого бизнеса только тогда, когда стал 
зарабатывать на ринге намного больше, чем на улице. По его собственным словам, 
он отказался от своего промысла лишь потому, что это подвергало риску его 
основной источник дохода. Вот такой милый прагматичный парень.
Но одной природной злобностью на американском ринге никого не удивишь и не 
напугаешь. Однако Тоуни был еще и выдающимся боксером, нокаутером, обладающим 
очень приличной техникой и боевым инстинктом. В 1993 и первой половине 1994 
годов большинство экспертов ставили его на второе место в списке лучших 
боксеров во всех весах вслед за Пирнеллом Уитакером, а многие, процентов 
тридцать, даже отдавали Туши Свету предпочтение. Перед боем с Джонсом, который 
состоялся 18 ноября 1994 года, Тоуни был фаворитом, пусть и с минимальным 
отрывом: ставки принимались из расчета 6–5 в его пользу. И это притом, что Рой 
выступал на профессиональном ринге более пяти лет, почти полтора года был 
чемпионом мира в среднем весе, и его гений был всем давно очевиден.
Однако вопреки всем ожиданиям на ринге Тоуни выглядел против Джонса абсолютно 
беспомощным. Рой, не напрягаясь, выигрывал раунд за раундом и, как обычно, даже 
не ставил себе целью нокаутировать противника. «Мне весело в бою», – любил 
повторять он, а веселье не сокращают.
В четвертом раунде взбешенный собственным бессилием Тоуни попытался 
передразнить Джонса. Он неловко спародировал его стойку, опустил руки и тут же 
оказался на полу. То, что позволено Рою Джонсу, оказалось запрещено и Туши 
Светам, и Суши Веслам, и Сливай Маслам.
Монтелл Гриффин был хорошим и очень нестандартным боксером. Бой с ним 21 марта 
1997 года складывался для Джонса нелегко. Нет, он выигрывал, но без блеска. 
Гриффин, наделенный почти таким же инстинктивным чувством соперника, как Джонс, 
боя не принимал. Он заставил Джонса атаковать, на что тот вовсе не настраивался 
и что ему вообщето не слишком свойственно. Стихия Роя – контратака. Чтобы 
спровоцировать соперника на атаку, он делает совершенно немыслимые вещи, 
например добровольно, по собственному почину заходит в угол. А тут нате.
Рой взбесился. Впервые кто-то диктовал ему условия. В седьмом-восьмом раундах 
он наконец-то приноровился к Гриффину, а в девятом достал его мощным ударом. 
Гриффина болтануло, но он устоял. Рой бросился его добивать, но Монтелл 
предусмотрительно встал на одно колено. То ли Джонса взбесил этот трусливый