До первого миллиона фунтов, согласно Максу, "осталось уже немного", но первый 
год в March "еще более дикая история" - тот сезон, когда вдруг на машине, о 
которой еще несколько месяцев назад никто и не подозревал, поехали шесть 
пилотов мирового класса: Стюарт, Север, Эймон, Зифферт, Андретти и Петерсон.

Его, March 701, построил Робин Херд. Херд еще ни разу не забывал что-либо на 
кульмане или в мастерской, но "в миру" - запросто. Однажды он полетел на 
Нюрбургринг, одетый только в синий комбинезон, в белых теннисных туфлях. 
Единственным багажом был платок, в который он завернул бритвенные лезвия, 
зубную пасту, масло от солнца и паспорт. Паспорт был единственным предметом, за 
которым нужно было следить, и как раз его-то он и потерял. Кто-то отвез Робина 
до границы, сунул в руку пару банкнот и посоветовал: "Иди медленно через 
контроль и в случае чего скажешь, что хочешь просто поменять деньги. На той 
стороне сядешь обратно". Трюк удался, и в ближайшем английском консульстве 
Робин получил дубликат паспорта.
Петерсон знает аналогичную историю. "Когда в Руане я почти выиграл гонку 
Формулы 2, мы решили сразу провести тесты в Ле-Кастелле. Робин полетел из 
Англии. Мы встретились в боксах, и он сказал: "Проезжай каждый раз по пять 
кругов, потом останавливайся, чтобы можно было настраивать машину". Когда я 
остановился вторично, Робина не было". Он неожиданно уехал, чтобы не опоздать 
на самолет.
Мыслитель Херд тяжело засыпает. Он долго читает по ночам, оставляет зажженным 
свет, пока дремлет часа четыре, потом опять читает. Однажды он пришел в комнату 
Лауды, сказал: "хелло, Ники", а увидев, что вместо Ники присутствует только его 
невеста Мариэлла, лежащая в постели, проговорил "very nice" и снова вышел. Дома 
в Оксфорде у Херда трое замечательных мальчишек, "сплошь маленькие Робины", как 
заметил Лауда. В команде March говорят по-английски, даже Ники и Макс. Но, 
каждый раз, когда Петерсон слышит, как Лауда с венскими друзьями говорит на 
своем диалекте, то замечает: "Ну вот, опять этот проклятый язык фрицев".
Оба партнера по команде хорошо понимают друг друга, даже если в ходе сезона 
Ники и проявил себя лучшим тестером. Ронни - не "тип инженера", как Хилл или 
Донохью. Он начинает настраивать машину, а потом принимает ее такой, какая есть,
 и потом просто едет так быстро, как может - прирожденный талант гонщика. 
Впервые я встретил Ронни девять лет назад. Это было на 3-часовых гонках на 
картах в Мюнхене. Он победил, я стал несчастным десятым. Швед, у которого 
теперь десять комбинезонов, три из которых он постоянно берет на гонки, "по 
одному на день, поскольку терпеть не могу, когда он пропотеет и воняет", тогда 
единственный носил настоящую гоночную одежду. В 1966 году его в борьбе за 
чемпионство победила дочь итальянского миллионера Сюзанна Раганелли. Об этом 
эпизоде вспоминал Уолтер Хайес: "Тогда мы боялись: если он не может победить ее,
 то тогда женится на ней и запретит гоняться. Тем самым он навсегда пропал бы 
для Ford в пользу Италии и Ferrari. Но, к счастью, невеста Ронни - шведка 
Барбро".
"Ники Лауду", - говорил Ронни, - "было еще сложно оценить как гонщика". Когда 
Ники первый раз сел в Формулу 2 в Тракстоне, то показал 1:14,0, всего на 0,4 
секунды хуже рекорда, а потом пошел на трассу понаблюдать за Ронни. 
Возбужденный, Ники прибежал обратно: "Невероятно, как Ронни проходит сложные 
повороты. Я так не могу, я сдаюсь". Когда же Лауда посмотрел на секундомер, 
показывавший время Петерсона, то был удивлен: 1:14,0. Тот же Лауда, который 
летом в Хоккенхайме сам протестовал против своего поула ("никогда и не 
показывал такое время"), несколькими месяцами спустя был достаточно умен, чтобы 
так же, как и многие другие, пропустить поворот Sachs и отсчитывать секунды до 
хронометража, "чтобы не быть слишком быстрым - это бросится в глаза". Над 
Петерсоном и Лаудой в 1972 году надзирал тучный, очень богатый американец 
итальянского происхождения Энди Гранателли, босс фирмы STP. В 1970 году 
благодаря Эймону и Андретти он начал дела с March. В 1971 году он несколько 
прикрутил денежный кран. Поскольку внезапно был расторгнут и контракт с шинной 
фирмой, обещавший 70 000 фунтов, March оказались одной ногой банкротами. В 
нужде у Макса родилась идея, предложить гонщикам - Галли и Солер-Руа - выкупить 
часть капитала команды. В 1972 году Гранателли вновь стал платить March больше. 
Херд предполагает - около 45 000 фунтов, но недооценивает ее, поскольку почти 
столько же платил и Ники Лауда. А он не был в March на положении бога, как 
Гранателли.
Злые языки выражали сомнение в том, жив ли еще Гранателли. На официальном 
представлении сезона Мосли оправдал его отсутствие тем, что "ему надо было 
отвезти больную жену в госпиталь". На групповом рекламном фото March было 
оставлено место, в которое позднее подрисовали характерную голову Гранателли. 
По американскому ТВ я часто видел "Мистера 500", как его с ликованием называли 
после победы Андретти на Инди. Он сидел в открытом спортивном автомобиле, 
хвалил свою присадку к топливу, произносил на манер стартовой команды Инди: 
"Джентльмены, очистите ваши моторы", поворачивал ключ зажигания и с шумом 
уезжал.
Однако самую изысканную историю про Гранателли рассказал мне Уолтер Хайес. Это 
история о том, как он попал в гонки Гран-при. В 1967 г. в Нюрбургринге 
Гранателли, привыкшего к беспрестанному шуму "горшков для пилотов-сорвиголов" 
совершенно поразило то, что пелетон проходил только через каждые восемь минут, 
и потом снова наступала тишина.
Вдруг - возбуждение в публике, хотя ни один гоночный автомобиль не проезжал.
"Что случилось?", - спросил сбитый с толку Гранателли.
"Хилл обогнал Эймона", - спокойно ответил Хайес.