Джордан посоветовался с менеджером своей команды, Тревором Фостером, и тот 
отметил, что в Японии не так-то просто выступить как надо. И все же Эдди 
склонялся к кандидатуре Кейо Росберга, ведь появление в составе маленькой 
команды экс-чемпиона мира могло прибавить ей авторитета. «Да, — сказал на это 
Фостер, — все верно, но ему ведь уже сорок три!» — «В самом деле? — удивился 
Джордан. — А выглядит он лет на тридцать восемь».
На Нюрбургринге Джордан переговорил с Вебером и Нерпашем и, как он рассказывал 
несколько позднее, «мы обо всем договорились». Джордан позвонил Филлипсу, чтобы 
сообщить эту новость, а тот позвонил Росбергу, Уорику и Йоханссону, чтобы 
сообщить им, что место в команде досталось Шумахеру. «Кому???» — отреагировал 
на это Росберг.
Позднее Джордан рассказывал мне: «Я всегда стремился рассматривать вещи с 
разных точек зрения, но до той поры не бывало такого, чтобы кто-то, никогда не 
выступавший в Формуле 1 прежде, приходил сюда из гонок спорт-прототипов. Не так 
часто в Формулу 1 приходят и из Формулы 3000 (если только не проводят массу 
времени на тестах Ф1). В Спа в составе моей команды очень хотел выступить один 
из моих лучших друзей, Стефан Йоханссон. Но знаете, на протяжении всей истории 
Jordan мы стремились приглашать молодых гонщиков, обладающих огнем, желанием, 
страстью, исключительным стремлением заниматься тем, чем они занимаются. Следуя 
этой традиции, мы решили: «О'кей, мы приглашаем Шумахера». Вспоминает Фостер: 
«Мы подготовили для Шумахера договор на выступление в Спа, на Гран-при Бельгии, 
и, желательно, в оставшейся части сезона. И вот он приехал к нам на базу на 
неделе, предшествовавшей гонке (во вторник). Это была единственная возможность 
подогнать сиденье. Не забывайте, в те дни наши ресурсы были крайне ограничены, 
у нас было считанное количество двигателей. Если один из них сгорал, то к 
следующей гонке у нас было на один мотор меньше. Мы не могли просто прийти в 
Cosworth со словами: «Вот вам еще тридцать тысяч, не дадите ли вы нам новый 
мотор?» У нас не было таких денег».
По словам Гэри Андерсона, конструктора шасси, после примерки Шумахер присел 
рядом с ним и начал расспрашивать, как надо управлять машиной, в чем ее сильные 
и слабые стороны, причем Шумахер знал, что он должен максимально использовать 
преимущества и постараться компенсировать недостатки. Это произвело на 
Андерсона сильное впечатление: «Так и надо работать!»
Снова рассказывает Фостер: «Мы подготовили для него ложемент и сказали, что у 
него есть двадцать пять-тридцать кругов по Южной петле Силверстоуна 
(укороченный отрезок трассы на участке между поворотами «Эбби» и «Бекеттс»), 
чтобы освоиться за рулем, ведь ему до того времени не доводилось садиться в 
машину Формулы 1. И вот мы отправились на место, я проследил за тем, чтобы все 
было как надо, и помню, что он был очень спокоен, расслаблен. Я сказал ему: 
«Слушай, это не запасная машина, это твоя боевая, и вечером, когда мы все 
соберем, все проверим, убедимся в том, что все у нас как надо, мы погрузим ее в 
фуру для отправки в Спа».
Шумахер отвечал: «Да, да, да, без проблем».
И вот он садится в машину, испытывая напряжение просто от того, что никогда в 
такой не сидел, что гонка уже на носу — это ведь был вторник, да еще и 
ответственность за то, что ничего нельзя сломать. В те времена передачи у нас 
переключались вручную. Перекрутить двигатель можно было запросто, стоило не 
попасть в передачу — и тогда мы лишились бы двигателя. Мы не имели возможности 
рисковать. Cosworth мониторил положение дел, и если бы такое произошло, все на 
этом и закончилось бы.
В нашей машине сидел молодой парень, который с непривычки при переключении 
запросто мог допустить ошибку. Он проехал инсталляционный круг, мы все 
проверили, и я сказал ему: «Так, езжай, пройди четыре-пять кругов». И всякий 
раз мы ему напоминали: «Это та машина и тот двигатель, который ты должен 
использовать в пятницу в Спа. Не спеши, потому что, если ты лишишься этого 
мотора, другого у нас нет!».
Итак, Силверстоун, вторник. Действующие лица: Шумахер в кокпите, Фостер, 
Андерсон, Филипс, три механика и Вебер за ограждением.
Андерсон наблюдает за тем, как Шумахер трогается с места, набирает скорость, и 
понимает, что с первых кругов их гонщик демонстрирует «нормальное владение 
машиной, аккуратность в работе». Заканчивая первый круг. Шумахер подлетал к 
группе, наблюдавшей за ним, на скорости 240–260 км/час. В том месте трасса 
делает небольшой поворот и уходит в шикану. Обычно, по словам Филлипса, гонщик 
в этом месте чуть убирает газ, но Шумахер летел к ним на полной скорости. 
Наблюдатели даже инстинктивно отступили назад, когда Михаэль пронесся мимо и 
отправился на второй круг.
Фостер рассказывал: «Уже к третьему кругу тормоза на его машине в этой шикане 
раскалялись докрасна, и я помню, как повернулся к Веберу и сказал: «Надо его 
остановить. Забери его из машины!» Он сразу вышел на темп, без всякой раскачки, 
на раз-два-три. Три круга — и он в теме. Никаких оправданий типа «меня смущают 
тормоза, потому что они карбоновые, а я никогда с такими не ездил». Ничего 
подобного, только раз-раз-раз».
Переговорив с Вебером, Фостер повернулся к Филлипсу: «Позвони Эдди в Испанию и 
скажи, что мы открыли звезду!» И Филлипс побежал звонить, благо, бежать ему 
было недалеко: база команды находится по соседству с трассой.
По словам Шумахера, «первые три круга были впечатляющими. В смысле, произвели 
на меня впечатление. А потом все пришло в норму. Нет, конечно, это был 
необычный день, но не более того».
Шумахера зазвали назад. Как вспоминает Фостер, «Вилли поговорил с ним, после 
чего обернулся к нам: «Михаэль не понимает, что не так. Все у него под