, немецкие войска занимают Мемельскую область.

В те дни надвигается кризис и в моей команде, среди моих гонщиков.
В моем директорском бюро в Штутгарте посетитель. Дик Симэн меряет комнату 
длинными шагами. Его лицо раскраснелось. На лбу залегла глубокая складка.
— Господин Нойбауэр, — говорит он, — если так пойдёт дальше, я вижу будущее в 
мрачном свете. Как англичанин я не смогу больше стартовать за немецкую фирму. 
Не при этих обстоятельствах.
— Мой дорогой Дик, — говорю я, — какое отношение имеет спорт к политике?
— Боюсь, что большее, чем нам обоим этого бы хотелось. Вы что, уже забыли этот 
спектакль во время последней автомобильной выставки в Берлине?

Конечно же, я не забыл. Как нам и нашим машинам было велено прибыть к 
государственной канцелярии, как мы должны были, к удовольствию Гитлера, 
заставить взвывать компрессоры — пока не начал крошиться мрамор со стен. И все 
остальное, что бывает на подобных мероприятиях: пожать руку Фюреру, преданно 
смотря в его истинно арийские голубые глаза, затем в свите Гитлера проехать с 
флагами и оркестром по Ост-Вест-Ахсе
[13]
к выставочным павильонам возле радиобашни. Я чувствовал себя тогда как цирковой 
клоун и было немного стыдно перед Диком, нашим англичанином.

— Да, — вздыхаю я, — это был большой балаган.
— Большое шоу, — говорит Дик, — Голливуду не удалось бы поставить лучшего. У 
меня до сих пор звучат в ушах слова Гитлера о смелых гонщиках, которые рискуют 
жизнью не из простой любви к спорту, а во славу Германии!
— Гитлер много чего говорит..., — ворчу я, — не надо все воспринимать буквально.

— Конечно, — Дик зло улыбается, — в сентябре он говорил, что у него больше нет 
территориальных притязаний в Европе. А шесть месяцев спустя он проглотил 
Чехословакию и Мемельскую область. Для меня ясно одно: когда господин Гитлер 
открывает рот, он лжет.
У меня на лбу выступил пот. К счастью мы одни. А моя секретарша, Хайнце, в 
такие моменты всегда теряет слух.
— Дик, мальчик мой, Ваше мнение делает Вам честь. Но пожалуйста, оставьте его 
при себе. Вы еще договоритесь до того, что лишите меня лучшего гонщика, а себя 
– головы.
— Я — англичанин, — холодно говорит он, — я говорю, что думаю. И в ярости 
уходит.

[…]

У меня в 1939 году полно забот и без политики. План-график гоняет меня вдоль и 
поперек Европы. Начался гоночный сезон.
8-го апреля: Гран При По во Франции. Победителя зовут Херманн Ланг. Дик не 
стартовал.
7-го мая: Гран При Триполи. Дик с нами не поехал. В нашем распоряжении только 
две машины, который достались опытным Лангу и Карачиолле. Ланг побеждает.
21-го мая: Айфельская гонка ADAC. На этот раз Дик участвует. Он честолюбив. Год 
назад он выиграл здесь свой первый Гран При... и любовь Эрики заодно. Здесь он 
хочет доказать, на что он способен.
Еще одного нельзя остановить: Манфреда фон Браухича. Он жаждет реванша за 
прошлогоднее поражение от Дика. Гонка будет горяча!
Но когда стартер опустил флаг, одна «серебряная стрела» остаться стоять на 
старте — машина Дика Симэна! У него поломка сцепления...
Вы не приставляете себе, скольких седых волос уже стоили мне эти сцепления!
— Почему? — спросите вы.
— Дорогой читатель, давайте на пять минут поиграем в гонщика и гоночного 
руководителя. Вот вы — один из моих подопечных и сидите за рулем машины 
мощностью в 400 лошадиных сил.
Предположим, вы на старте. Мотор заведен, работает хорошо, скажем на 2.500 
оборотах. Ваша нога плавно остается на педали газа. «Рррр!», — урчит мотор, 
сыто и довольно, как кот на солнце.
Ни в коем случае не играйте ногой на педали газа, как это делают некоторые люди,
 воображающие себя гонщиками, особенно между 5 и 7 часами утра под окнами вашей 
спальни. «Руо-руо-руо» — недовольно рычит тогда мотор.
Мы, инженеры, называем такое дурачество «телеграфированием». А телеграфирование 
— это смертный грех, который никогда не совершит настоящий гонщик. Дело в том, 
что это чрезвычайно плохо для свечей, так как при каждой сброске газа 
бензиново-воздушная смесь в цилиндрах обогащается капелькой масла из смазки. 
Это – больше, чем может выдержать чувствительная гоночная свеча зажигания при 
низких температурах. Она замасливается. И ваш величественный «рысак» ковыляет 
по трассе вместо двенадцати только на шести или восьми цилиндрах...
Но так как вы — опытный гонщик, таких дуростей вы не делаете. И уж точно не на 
Нюрбургринге, где хороший старт означает половину победы. Так вот, вы смотрите 
на толстяка Нойбауэра стоящего возле боксов и заклинающе поднимающего вверх 
десять пальцев. Вы знаете что это означает: десять секунд до старта.
Теперь вы выжимаете педаль сцепления и включаете первую скорость. Я показываю 
пять пальцев. Еще пять секунд.
Ваша левая нога железно держит педаль сцепления, правая теперь легко, но