фотосессии и, кроме того, еще вечерний бал.
В Большом зале народов.
Мой дорогой Фил, как описать тебе Большой зал народов?
Итак. Площадь Небесного спокойствия, слева мавзолей Мао. Мы поднимаемся на пару 
ступенек. Входим в фойе, спокойно проходим его. В конце мы видим, это было фойе 
для фойе. Мы входим в зал, который оказывается началом лестницы и красная 
ковровая дорожка до самого верха. Верхняя площадка украшена двумя гигантскими 
ландшафтами.
Затем попадаешь в зал, в котором за накрытыми столами могли бы поместится пять 
тысяч человек. А нас только пара сотен и отсюда возникает пикантность ситуации. 
В речах выражаются взаимные благодарности, снова и снова, еще по старому 
коммунистическому обычаю. Вносят пятнадцать перемен блюд, одно за другим. Не 
успел еще поднести ко рту последнюю вилку, как перед тобой уже ставят следующее 
блюдо. В это же время на сцене выступают акробаты, фокусники и любители 
китайской оперы.
Только мы, парочка западных людей, аплодируем, китайцы остаются абсолютно 
невозмутимыми. Шестилетняя девочка балансирует на одной руке на девяти 
цилиндрах на четырех этажах и при этом засовывает себе в уши пальцы на ноге. Мы 
аплодируем как сумасшедшие, китайцы с удивлением на нас смотрят.
Однако Большой зал народа — это ничто без своего мужского туалета. Фил, он 
такого же размера как ратуша твоего любимого родного города. Отполирован до 
зеркального блеска, с чудесными высокими окнами. Ты отливаешь и смотришь на 
тепло и неярко освещенную гигантскую площадь. Посмотришь направо, у тебя перед 
глазами Мао, и ты слегка кланяешься.
В отеле я зашел к Стиву. У него в комнате, как у генерала Монтгомери перед 
битвой за Тобрук. Доклады, карты, погодные планы, срочные новости. Он говорит — 
есть проблемы.
Это нехорошо, когда пилот говорит, что есть проблемы.
Наш самолет называется «Ромео Виктор-Браво-Гольф-Браво» и у него два капитана. 
Шеф Герхард Бергер. Он особенно хорошо умеет взлетать и садиться. Стив Коллинз 
— это нанятый на весь год пилот Герхарда, так сказать, приложение к самолету, 
он заботится в том числе и о предполетных и послеполетных процедурах. То, что 
мы на частном самолете сидим тут в Пекине, уже само по себе чудо. Теперь нам 
нужно еще одно: Снова отсюда выбраться.
Только что китайские служба наблюдения за воздушным пространством запретила наш 
разрешенный всего две недели назад полетный маршрут. Эта часть пути (в Манделей 
в Бирме) была особой гордостью Стива, он просто прыгал от радости, когда 
получил добро. Теперь его у него больше нет, он считает и постоянно болтает с 
Нобби.
Нобби сидит в Лондоне, и это — наша база. 24 часа в сутки, все эти недели. Он 
постоянно держит контакт с организациями, которые разрешают или не разрешают, 
он так сказать менеджер капитана. Все это немного походит на сумасшедший дом. 
Но это относится только к некоторым местам в мире. Например, для того, где мы 
находимся в данный момент. Частные самолеты практически не добираются до Китая, 
они редкие гости во всей восточной и юго-восточной Азии, соответственно слаба и 
инфраструктура.
К сожалению, мы между делом совершенно потеряли чувство реальности.
Вся эта виртуальная чепуха, которой ты так поклоняешься, мой друг, отрывает нас 
от мира. Скажи десятилетнему, что ему нужно отправиться из Пекина в Бангкок, он 
пару раз щелкнет по клавишам и даже не выплюнет жвачки. Поэтому я так удивился, 
когда узнал: не пойдет. Виртуально да, а на самом деле нет.
Итак, мы не полетели в Манделай. Китайцы решили, что нам больше подойдет Ханой. 
Вот это то, что мне так нравится в частных самолетах: ты не зацикливаешься на 
определенной цели, по крайней мере, не на Дальнем Востоке.
При отлете из Пекина пришлось пройти некоторые формальности. Мы были втроем, 
нас еще раз пересчитали:
— Два члена экипажа, один пассажир.
Экипаж — это были Герхард Бергер и Стив Коллинз.
Пассажир — это был я.
Герхарду это очень понравилось. Сейчас он вообще худоват, а теперь он особенно 
вытянул лицо, чтобы китайцы решили, что мне надо было бы получше кормить своего 
пилота. Пусть думают: Сам себя этот богач неплохо кормит, зато его пилот 
умирает с голоду.
Не мог же я повесить себе на шею табличку «Эй друзья, я тоже всего лишь 
рабочий», но я хотя бы попробовал превратить ситуацию в рекламу западного 
образа жизни. Я сделал это, изобразив хитрое выражение лица.
Таким образом, китайцы должны были понять, что я не эксплуататор, а заработал 
свое богатство мозгами.
У нас любой умник может купить себе самолет и мотаться по миру со своими 
пилотами. Это реклама для послекоммунистической эры. Пьех делает то же самое, 
когда говорит, что снимет китайцев с велосипеда. Так появляется система: 
сначала Golf, потом Аudi, потом самолет. Последним этапом нашего большого 
путешествия стала яхта в Индийском океане.
Это была немаленькая яхта. Но нас было всего пятеро гостей: Флавио Бриаторе со 
своей женой, Герхард, его капитан Стив и я. Команда выглядела как картинке, 
полностью в белой униформе с погонами, а капитан походил на контр-адмирала. 
Единственными теплыми словами, которые я из него вытянул, стало сообщение что 
на борту 2700 бутылок Пенфолда и немаленького года. С математической точки 
зрения все выглядело неплохо, так как Биаторе и я были единственными 
понимающими толк в вине, а Пенфолд — это вершина австралийского виноделия. Его