Столкновения, которых можно было избежать, но не избежали: они были всегда и 
всегда будут и не нужно так сильно возмущаться. Конечно же, спорт должен быть
чистым
, возможно даже
формирующим характер
, но в профессиональном спорте нужен инстинкт убийцы и если где-то в 
пограничной зоне происходит столкновение, из-за этого еще не ставится под 
вопрос мораль всего спорта. И если на такие радикальные решения решаются 
настоящие профессионалы, как Прост и Сенна или позже Демон Хилл и Шумахер, то 
можно исходить из того, что никто не пострадает, для этого все участники 
слишком умны, умелы и, в конечном счете, здравомыслящие. Я думаю, что после 
столкновения Шумахера с Вильневым в Хересе в 1997 г. эта тема на некоторое 
время закрыта: с точки зрения мирового телевидения все происшествие появилось в 
таком невыгодном свете, что ФИА разразилась дикими угрозами. И если Шумахер 
отделался сравнительно дешево, то следующий рискует серьезными последствиями.

Я сам никогда не попадал в Формуле 1 в ситуацию, когда должен был убрать 
кого-то с дороги (кроме двух происшествий с Эдди Ирвайном), я могу вспомнить 
только один случай из времен кузовных гонок. Не то, чтобы я был этим горд, но 
для полноты картины:
Дело было в 1985 году, я ездил на BMW 635 CSi за команду Schnitzer. Команда 
Walkinshaw тогда использовала Rover, которые были, как правило, немного быстрее 
нас, но на самой быстрой BMW мне обычно удавалось попасть в первый или второй 
стартовый ряд. Пару раз я замечал, что один из Rover путался под ногами, именно 
когда я был в самой важной фазе квалификации. В Брюне снова так получилось, и я 
делал все возможное, чтобы разойтись как можно дальше, но парень по настоящему 
меня поджидал, снова плелся как черепаха и снова блокировал меня в повороте. И 
когда во время более поздней попытки он снова возник передо мной, и снова на 
скорости торможения, я убрал руки с руля, чтобы не получить ушибов и на полном 
газу вмазался в него. Некоторым людям просто иначе не объяснишь, что, в крайнем 
случае, ты готов проехать сквозь их машину, по-другому они не понимают. Конечно 
же, такие типы не доходят до Формулы 1, поэтому там и не нужны такие силовые 
акции, которые бы никто и не потерпел.
Если в 1990 году Сенна держал меня под контролем, то в 1991 было еще хуже. Мне 
хотя и удалось шесть раз взойти на подиум, завоевать парочку поулов и быстрых 
кругов, но отставание от нового чемпиона Сенны было деморализующим. Тем легче 
удавалось чемпиону использовать весь свой шарм и харизму в личном общении. У 
меня просто не было шансов для появления какой-то ненависти, хотя для 
достижения спортивных целей это, возможно, было бы желательно.
В его поведении в том сезоне было только одна неприятность, то, что он мне 
подарил победу в Японии. Это был ненужный жест.
Мы с самого начала контролировали гонку, я с поула, он потом лидируя, а я при 
этом в основном видел у него на хвосте, но не получил не одного стоящего шанса 
на обгон. Это была чудесная, жесткая схватка между двумя равноценными 
соперниками. К половине гонки у меня сломалась выхлопная труба, я потерял 
мощность, отстал и был готов удовлетвориться вторым местом. Все было бы в 
порядке, если бы мы пересекли финишную черту первым и вторым, один победитель, 
другой очень достойный второй. Вместо этого он затормозил непосредственно перед 
финишем, у меня не было времени на размышления, я просто вынужден был обогнать, 
ведь у него мог и кончиться бензин.
Этот «широкий жест» наводил тоску, так как если бы он действительно хотел от 
чистого сердца сделать мне что-то хорошее в качестве утешения за проваленный 
сезон, он мог бы пропустить меня за десять кругов до конца, мы бы устроили 
хорошее шоу, и в конце я бы выиграл. А так он показал всему миру, кто хозяин в 
доме, и что при его положении в чемпионате он может себе позволить кинуть пару 
крох маленькому Бергеру. То обстоятельство, что из-за моего сломанного выхлопа 
я действительно находился в невыгодном положении, совершенно забылось, а 
осталась только великолепная демонстрация силы и великодушия Сенны.
Официально мне, конечно, пришлось сделать хорошую мину при плохой игре, но 
внутри я был подорван. Как бы то ни было, потом мы не обменялись ни одним 
словом по этому поводу, то есть я не поблагодарил, а он так и не удосужился 
объяснить, чего он хотел добиться этой акцией.
Наша дружба от этого не пострадала, но усилилась та пригоршня недоверия, 
которую я сохранил по отношению к Сенне до тех пор, пока мы ездили в одной 
команде.
Годы с Сенной были концом беззаботности, но они очень много дали мне как 
гонщику, даже если я не могу это стопроцентно доказать результатами.
Я начал серьезно работать, чтобы охватить весь гоночный спорт в комплексе, 
каким он сегодня и является. Сенна и Прост были намного впереди меня по 
прилежанию, но и я теперь полностью выкладывался. Мне казалось, будто я из 
сказочной страны попал сразу на рудники, столь драматичной была смена условий 
труда. По чистой скорости, основе экстремального гоночного вождения, Сенна меня 
не опережал, это каждый раз можно было считать с компьютерных распечаток. В 
самых скверных местах, в пассажах, проходимых на 250 км/ч, у меня еще чаще, чем 
у него, можно было видеть ровную линию полностью нажатой педали, даже на кругах,
 где лучшее время показывал, в конце концов, он. Он выигрывал время, потому что 
был более завершенным и совершенным человеком, а не более быстрым.
В Ferrari после тренировки для меня было привычно сказать своему инженеру: так, 
у моей машины вот здесь избыточная поворачиваемость, а вот там — недостаточная, 
и еще она чуть-чуть жестковата. Потом я хлопал его по плечу и говорил, теперь