пять миллионов долларов, приблизительно  столько  же  было  объявлено  и  на
остальных трех турнирах.
   IV. ИЗ ИГРОКА СБОРНОЙ - В ТРЕНЕРЫ СБОРНОЙ
   ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ НА КОРТЕ
   1976 год стал лучшим годом для нашего  женского  тенниса.  Две  советские
спортсменки играли на центральном  корте  Уимблдона  за  выход  в  восьмерку
сильнейших! С  этого  года  начались  "выяснения  отношений"  между  мной  и
Натальей  Чмыревой.  Никто  не  сомневался,  что  Чмырева   надолго   станет
теннисисткой  высокого  международного  уровня.  Когда  я  играла  сама,  то
недооценивала ее. Но позже, пригласив Наташу на тренировки сборной  команды,
когда я смотрела на нее уже глазами тренера, я  понимала,  какой  талант  не
смог раскрыться. Но Наташу, к сожалению, уже надолго не хватило. Я  дала  ей
ракетки, современных она не имела. Стыдно, что  наши  выдающиеся  теннисисты
были лишены возможности купить ракетки высокого класса.  В  первую  очередь,
пусть не экипировочной формой сборной, но отличным теннисным  инвентарем  мы
должны были бы обеспечить Чмыреву, Метревели, Какулию, Лихачева и  других  -
их не так уж и много, составивших славу советского тенниса.
   Во второй половине семидесятых я уже привыкла играть в  финалах,  не  без
оснований причисляла себя к мировой элите. Одним из признаков,  по  которому
тогда определялось, входишь ли ты в элиту: шьет для  тебя  теннисные  платья
Тинлинг? А Тэд предлагал мне новые модели регулярно. Тэд Тинлинг сам играл в
теннис, во времена легендарной Сюзан Ленглен, то есть  тогда,  когда  теннис
считался королевским видом спорта, им увлекались и монархи, и вся придворная
знать. У Тэда была невероятная память, любое событие, случившееся  при  нем,
он мог пересказать со всеми подробностями:  как  на  корт  выходил  шведский
король или какие цветы  дарили  Ленглен  в  дни  ее  триумфа  на  первенстве
Франции. Тэд, став дизайнером женского теннисного костюма, пытался вложить в
него очарование игры слабого пола. Он считал: каждая женщина  индивидуальна,
следовательно, каждая теннисистка должна иметь собственную модель.  Ах,  как
мы  облизывались,  глядя  на  платья  красавицы  австралийки  Шахт,  которая
приезжала играть в СССР! Долгие годы, пока теннис носил любительский  статус
и вокруг него еще не организовалась  суперпромышленность,  самым  престижным
для теннисистки  костюмом  было  платье  от  Тэда  Тинлинга,  его  продукция
продавалась в очень дорогих магазинах. Играть в новых платьях от Тэда  могли
либо очень богатые дилетанты, либо те, кто входил в число лучших, кто служил
Тэду рекламой и кем он восхищался как спортсменкой.
   Консервативная  Англия,  как  он  говорил,  перегораживала  ему  путь   к
дальнейшему совершенству, и в середине  семидесятых  Тэд  не  вынес  запрета
Уимблдона на цветные платья и с помощью Кинг перебрался в Филадельфию.
   Я  помню,  как  все  посмеивались  над  его  страстью   украшать   платья
Навратиловой яркими цветами, позже, однако, поняла,  что  в  юности  Мартина
была довольно полновата, и этими цветами он  каким-то  образом  разбивал  ее
пухлую фигурку. У Маргарет  Корт  платье  украшали  большие  воротники,  они
отвлекали внимание от ее широких плеч. Мои юбки  были  всегда  пышными.  Раз
Россия, значит, балет. Тинлинг признал меня в 1974 году, после  того  как  я
обыграла Кинг. Он подошел ко мне в Исборне: "Я бы хотел сшить вам платье. Вы
будете играть в моих платьях?" Он нервничал, потому что  впервые  вступал  в
сделку с представительницей  коммунистической  страны.  "Какой  любимый  ваш
цветок?" - спросил он. У меня, может, и был любимый цветок, но  по-английски
из цветов я знала только "гвоздика".
   И эмблемой моей теннисной формы на несколько лет стала гвоздика,  которая
вышивалась на всех блузках. Цвет гвоздики зависел от фона  нижней  юбки.  На
Уимблдоне 1974 года он каждый день выдавал  мне  новое  платье,  практически
одного фасона, но разных цветов. Белое, розовое, голубое, желтое. Модель так
и осталась моей любимой и долгие годы  принадлежала  только  мне  одной.  Но
турнир, из суеверия, я играла только в платье с розовой подкладкой, несмотря
на возмущение Тинлинга.
   Первым сообщением для меня, как только я переступила порог вашингтонского
отеля в 1977 году, был звонок от Тинлинга, который сказал,  что  два  платья
готовы, а три надо померить. Кто, кроме женщины, способен услышать музыку  в
этих словах  -  "а  три  надо  померить".  Ах,  в  какие  красивые  коробки,
перевязанные роскошной ленточкой, Тэд укладывал  и  присылал  мои  теннисные
обновки...
   В Штатах Тэдом овладела новая идея, что каждое платье должно шиться,  как
вечернее, с блестками или другими украшениями, ведь матч - то же театральное
представление! И я получила черное бархатное платье с золотом  на  малиновой
подкладке! Сейчас  подобные  наряды  на  корте  казались  бы  полной  жутью,
впрочем, как и любая  ушедшая  мода,  но  тогда  они  смотрелись  прекрасно.
Невероятно, но в платьях Тэда было очень удобно играть.
   Тинлинг великолепно знал историю тенниса, был замечательный рассказчик  и
шутник. Каждая его примерка превращалась в небольшое  шоу,  на  котором  он,
пародируя, пересказывал беседы с примерок других  теннисисток.  Наверно,  со
следующей "клиенткой" он обсуждал меня, скорее всего играя на  моем  русском
акценте. От Тэда я узнавала не только светские теннисные новости. Появлялась
новая теннисистка, и Тинлинг давал характеристику ее  игры,  профессионально
совершенно точную.
   Фигура Тэда даже в его восемьдесят с лишним лет сохранила  импозантность:
с бриллиантовой серьгой в ухе, в невероятных по  яркости  костюмах.  Тинлинг
рассчитывал, что в Штатах его будет ждать  невероятный  успех...  но  вокруг
тенниса началась большая коммерция,  и  такие  гиганты,  как  Адидас,  Найк,