разбирала сама и, конечно, ничего не стирала, мама меня баловала. Но  всегда
собиралась на тренировку самостоятельно, доверить такое  важное  дело  я  не
могла даже маме.
   Как и все новички, я начинала изучать теннис у стенки. Для  меня  важными
были любые замечания Нины Сергеевны, даже такие: "Молодец, все  исправила!",
или: "Ничего не сделала!" Потом у нас появился тренер по легкой  атлетике  -
Юрий Анатольевич, отец будущей теннисной звезды Наташи Чмыревой. Больше двух
замечаний он, как правило, мне не делал. Не с первого, так со  второго  раза
любое упражнение у меня получалось. Ну а  что  касается  теннисной  техники,
там, конечно, было  сложнее,  но  я  старалась  изо  всех  сил,  чтобы  Нина
Сергеевна оставалась мной довольна.
   У стенки я играла два года, на корт меня не пускали,  но,  в  отличие  от
многих, мне и такая игра нравилась.  Но  больше  всего  я  любила  эстафеты,
которые проводили в конце физподготовки.  Кто  быстрее  проскачет  на  левой
ноге? Кто на правой? Кто раньше влезет по канату?  Каждый  по  школе  помнит
подобные состязания, я же их ждала, как праздника. Позже  я  поняла,  что  в
таких эстафетах проявляются лучшие спортивные качества.
   В стремлении выполнить любое задание тренера я  всегда  входила  в  число
первых. Но выделяла Нина Сергеевна не меня, а Таню  Чалко,  ту  самую  Таню,
которая косвенно привела меня в теннис. Например,  когда  приходила  Наталья
Яковлевна Грингаут, первая жена знаменитого  теннисного  чемпиона  довоенных
лет Бориса Новикова, Теплякова ставила играть с ней обычно Таню. Приходили к
нам на занятия еще несколько подруг Нины Сергеевны, в  прошлом  теннисистки,
им хотелось поиграть. А наш тренер их  использовала  как  спарринг-партнеров
для своих учениц. Они отбивали аккуратно  и  точно.  Душа  разрывалась,  как
хотелось  поиграть  с  одной  из  них,   но   не   пускали.   Однажды   Таня
закапризничала, и на корт поставили меня. Вот счастье-то было!
   Наконец в тринадцать лет я играю свой первый турнир - первенство Москвы в
моей возрастной группе. Я проигрываю Наташе Грант.  Наташа  тренировалась  в
Сокольниках на "Спартаке" у мамы Вадима Борисова, будущего лидера советского
тенниса конца семидесятых. У Нины Сергеевны в тот день играли еще  несколько
учениц, и она переходила от площадки к площадке, наблюдая за нашей игрой.  Я
выиграла первый сет, а во втором Наташа начала плакать, потому что тренер ее
очень ругала... и я ее пожалела. Наташа залила своими горючими слезами  весь
мой соревновательный пыл. После матча Нина Сергеевна взялась за  меня:  "Что
такое, ты выиграла первую партию, почему ты дальше не  старалась?"  -  "Нина
Сергеевна, ее так ругали, мне ее стало жалко". - "Ничего подобного я от тебя
больше слышать не  желаю",  -  рассердилась  Нина  Сергеевна.  Этот  урок  я
запомнила на всю свою спортивную жизнь.
   Семен Павлович Белиц-Гейман, наш теннисный Тарасов,  отличавшийся  своими
изысканными манерами от хоккейного тренера так же, как теннис отличается  от
хоккея, в те годы много экспериментировал. Он был полон  энергии  и  желания
поднять советский теннис до уровня  мирового.  Белиц-Гейман  проводил  массу
конкурсов, сборов, соревнований для детей. Наверное, Нина  Сергеевна  что-то
разглядела во мне, раз взяла меня на  один  такой  смотр.  Но  внимания  она
по-прежнему уделяла больше Тане, хотя все чаще и чаще  стала  брать  меня  с
собой в поездки.
   Летом следующего года, когда мне уже исполнилось  четырнадцать,  ехать  в
пионерский лагерь я  отказалась  и  должна  была  остаться  в  Москве.  Нину
Сергеевну это привело в восторг: "Ты останешься  в  Москве,  значит,  можешь
тренироваться каждый день".  Я  тоже  была  счастлива.  Для  меня  жизнь  на
"Динамо" - стоило лишь перелезть забор - казалась самой лучшей на  свете.  Я
уходила с рублем на целый день, словно отправлялась в рай. После  тренировки
Нина Сергеевна вела всех нас, довольно большую группу детей  самого  разного
возраста, в столовую стадиона, а иногда даже в динамовский ресторан,  -  нет
слов, чтобы описать мой восторг, хотя на свой рубль я  могла  съесть  только
первое блюдо или выпить кофе-гляссе в знаменитых кабинках  этого  ресторана.
Мама спрашивала вечером: "Ты ела?" Я гордо отвечала: "В ресторане!" - "Да, -
вздыхала мама, - там пела Ляля Черная!" Два года спустя  случился  пожар,  и
ресторан сгорел.
   Чуть ли не каждое  утро  рядом  с  нами  играл  кто-нибудь  из  тогдашних
знаменитостей,  друзей  Тепляковой.  Днем  после  столовой  Нина   Сергеевна
усаживала нас на скамеечку и рассказывала самые разные истории, и грустные и
смешные, как она играла, как ездила в  Париж...  Нина  Сергеевна  не  только
учила нас теннису, но всеми этими рассказами она нас еще и образовывала.  Во
всяком случае, историю тенниса мы знали. Впрочем, Нина Сергеевна  сама  была
живой его страницей. Но я перескочила на год вперед.
   Итак, Нина Сергеевна взяла меня на конкурс-смотр к Семену Павловичу, хотя
приглашены были туда только Чувырина  и  Чалко.  Я  вместе  с  ними  сдавала
какие-то теннисные экзамены, но провалилась, Семену Павловичу не  нравилось,
как я машу ракеткой и слева и справа. Тем не менее Нина  Сергеевна  каким-то
образом устроила меня "на раскладушку" (позже, став тренером, я поняла,  как
это делается) в гостиницу "Спорт"  -  под  трибунами  стадиона  в  Лужниках.
Потекли счастливые денечки. Мало того, что мы целыми днями играли в  теннис,
что рядом с нами играли мальчики, мало того, что мы ходили в бассейн, мы еще
и ели в ресторане. Шла Спартакиада народов СССР  1962  года.  Мы  бегали  на
баскетбольные состязания смотреть на гиганта из Латвии Круминьша,  чей  рост
был больше двух метров - по  нынешним  меркам  обычный  баскетбольный  рост,
Сабонис на полголовы выше. Мы сидели на трибунах Лужников, наблюдая матч  по
легкой атлетике СССР - США. На моих глазах  Брумель  прыгнул  на  два  метра