доказывала Шатрие, чем ей не нравится современный теннис,  и  требовала  его
изменить.  Молчала  только  Уэйд.  К  ее-то   словам   как   раз   президент
прислушивался всегда внимательней, чем к мнению любого другого.
   Вирджиния благодаря поклонению Шатрие  имела  чуть  больше  рекламы,  чем
другие, к тому же ее обожатель был и совладельцем журнала "Теннис де Франс".
Когда Вирджиния заиграла в полную силу, с ней много носились, надо признать,
что и облик ее к прославлению располагал. Как бы критически ни относиться  к
университетским  дипломам  спортсменов,  но  Вирджиния  получила   настоящее
образование и могла говорить не только на языке тенниса.
   В конце концов мы сошлись  с  Уэйд  в  паре.  Сперва  играть  вместе  мне
предложила Крис Эверт, до этого я играла с Гулагонг, потом с Маргарет  Корт.
В общем, долгий путь пришлось проделать, пока мы вышли вместе  с  Вирджинией
на корт. Первый общий турнир - это было первенство  Италии  -  мы  сразу  же
выиграли. На этом турнире она меня буквально обескуражила. Вирджиния Уэйд  -
звезда английского тенниса! Естественно, мое отношение к  ней  строилось  на
том, что это классная спортсменка, и вдруг открывается, что  и  у  нее  есть
слабости, о чем я и не подозревала.  Так  оказалось,  что,  когда  Вирджиния
впадает в мандраж, она уже ничего не может с собой  поделать  -  это  своего
рода психоз.
   В финале  первенства  против  нас  вышла  пара  Навратилова  -  Томанова.
Вирджиния должна бить подачу и у меня, русской девочки, которая  имеет  куда
меньше титулов и опыта, чем она, спрашивает: "Как подавать, Оля?" Я  говорю:
"По центру, ты же видишь, Томанова слева косой принимает  лучше".  Для  меня
этот вопрос оказался столь неожиданным, что я сперва на  корте  на  него  не
обратила внимания, но дома, анализируя игру, подумала:  "С  ней  такое  ведь
может случиться и в одиночной встрече?" Кстати, Вирджиния любила,  чтобы  ее
поддерживали друзья. Если она видит тебя на трибуне и знает, что ты  за  нее
болеешь, ей игралось легче.
   Вирджиния старалась разминаться с игроками, которые были пусть ненамного,
но ниже ее по классу. Она всегда подбирала партнеров для тренировок из  тех,
кого могла обыграть, или ей подбрасывал мужчина. Со мной  она  тренировалась
только в тех случаях, когда мы готовились к парному  турниру.  Мне  кажется,
она  играла  со  мной  пару  всегда  с  удовольствием,  и  число  совместных
приключений у нас, как говорят,  энное  количество.  Вирджинии  принадлежала
роль организатора походов в рестораны  или  выездов  на  пикник.  Далеко  не
всегда я могла себе позволить участвовать на равных в этих  вылазках.  В  те
времена нам и части призов не оставляли, только экономия суточных  позволяла
набрать хоть какую-то сумму.
   Вирджиния несколько раз была в СССР и довольно успешно у нас  играла.  Но
при всем  ее  хорошем  ко  мне  отношении  она  обязательно  должна  сказать
какую-нибудь гадость. Например: "У вас прекрасное шампанское и  шоколад,  но
рецепт шоколада вы содрали у швейцарцев, когда во  время  войны  вывезли  их
завод".  Я  отвечаю:  "Вирджиния,  это  невозможно,  мы  со  Швейцарией   не
воевали..." - "Да, -  говорит  Уэйд,  -  но  завод  вы  все  же  стащили..."
Наверное, и шампанское мы стащили у французов. По Вирджинии, если у нас есть
что-нибудь хорошее, то мы его где-нибудь да уперли.
   Возможно, став тренерами,  мы  оказались  ближе  друг  другу:  как  боль,
которую приносят тебе твои ученики, так  и  радость,  они  у  всех  тренеров
одинаковые. И у англичанки и у русской. Но работу Вирджинии нельзя  сравнить
с  моей  в  должности  старшего  тренера  советской   сборной.   На   Западе
профессиональный игрок заключает с  тренером  контракт,  причем  к  каким-то
турнирам его готовит один тренер, а к каким-то другой. Я думаю,  у  Уэйд  не
было острой необходимости  зарабатывать  деньги  большим  тренерским  потом,
потому что она была довольно состоятельной леди,  к  тому  же  за  приличный
гонорар ее приглашали иногда телекомментатором на крупные турниры.
   При всей славе Вирджинии мне казалось, что как  игрок  я  не  слабее  ее.
Когда мы встретились в полуфинале Уимблдона, меня не покидало ощущение,  что
она побаивается меня (в "восьмерке" я обыграла  Кинг).  Шел  1974  год,  вся
британская пресса писала только о том, что их любимица вот-вот должна  выйти
в финал Уимблдона, а так как она не раз побеждала Крис Эверт, то,  возможно,
станет  чемпионкой  Уимблдона.  Страна  поддерживала   Уэйд   и   готовилась
торжественно отметить ее победу. Готовилась и  я,  правда,  к  матчу.  Перед
вызовом на корт в раздевалке я смотрела телевизор - до  начала  соревнований
обычно давали интервью с бывшими теннисистами. Спрашивают их прогнозы, какие
они сделали ставки на тотализаторе. И вот  Фрэд  Перри,  которого  у  нас  в
стране знают, поскольку он был первым из великих игроков, кто приехал к  нам
после войны показать, какого уровня достиг  в  мире  теннис,  говорит:  "Да,
конечно, у нашей умной, замечательной, красивой Вирджинии шансов  больше..."
Обращаются к статистике, вспоминая матчи Вирджинии, оказывается,  ни  одного
официального матча до этого мы с ней не играли...
   Надо сказать, Перри меня подзадорил. Правда, одну  хорошую  фразу  в  мой
адрес он произнес: "Эта советская умеет  бегать,  и  потом,  вы  знаете,  от
русских всегда можно ожидать сюрприза".  Я  подумала:  "Вот  я  тебе  его  и
преподнесу". Накануне Кинг меня успокоила: "Ольга, не  бойся,  ты  сейчас  в
форме, как играть против Уэйд знаешь". - "Знаю, - отвечаю  я,  -  под  левую
руку". - "Но если ты еще пару раз дашь ей мяч на хавкорт, - говорит Кинг,  -
и она пару раз сыграет "в забор" (то есть в аут), она так и будет  два  сета
играть "в забор". Пусть  замечания  Билли-Джин  по  тактике  были  не  самые
глубокие, но то, что они совпадали с моими мыслями, а  главное,  уверенность
Кинг, что я смогу их выполнить, меня психологически поддерживало.