когда он постоянно видит своих соперников. Если же теннисист изолирован,  он
никогда, даже при самых больших способностях, не поднимется  высоко.  Талант
Метревели не загорелся на теннисном небосклоне так ярко, как  талант  румына
Илие Настасе, потому что у него не было возможности  выбирать  турниры.  Это
была наша, может быть, главная беда, о чем мы в то время и не подозревали.
   Следующий, 1967-й - важный для меня год. Я уже "кусала" наших ведущих,  а
летом выиграла Спартакиаду народов СССР - медаль Спартакиады считалась более
весомой, чем медаль первенства СССР. Со Славой Егоровым мы выиграли микст. В
декабре - январе всегда проходил Кубок Москвы и за ним турнир памяти Зденека
Зигмунда. Турниры включали и парные и смешанные соревнования. К нам накануне
зимы приходили  выбирать  партнерш,  как  говорила  смеясь  Нина  Сергеевна,
"женихи", и она отдавала им своих "красавиц".
   Егоров вначале выбрал Чалко - для Тани это была выгодная "партия".  Слава
входил в десятку страны. Следом за ним  пришел  Юра  Хохлов,  позже  ставший
членом Федерации тенниса; Юра левша, он хорошо играл, и хотя никогда не  был
суперпартнером,  всегда  считался  надежным  спортсменом.  Он   попросил   у
Тепляковой Чалко. "Таню забрали, - ответила Нина Сергеевна, -  а  ты  возьми
вот эту девочку,  Олечку  Морозову,  она  хорошая".  Юра  мялся,  мялся,  но
согласился. Мы с ним выиграли первое место. На следующий год он пришел: "Где
Морозова?" - "Взяли Олечку, Егоров взял!" - был ответ.
   Со Славой Егоровым мы  долго  выступали  вместе.  Отец  его  -  известный
хоккейный тренер - серьезно занимался сыном, а Слава взял шефство надо мной.
У нас с ним сложились замечательные отношения, и мы любили играть в паре.  У
Славы был своеобразный стиль: острая первая подача и прекрасная игра с лета.
Егоров в то время считался лучшим  сеточником  в  стране.  Так  позже  стала
играть и я. Часто партнер в миксте играет небрежно. Он вроде бы уже снизошел
до того, что вышел с женщиной на корт. К Славе это не относилось.  Он  и  на
занятиях создавал такие ситуации, что и ему и  мне  было  интересно,  в  его
тренировках постоянно присутствовал игровой момент. В те времена  с  кортами
была огромная проблема: два на "Динамо", два в ЦСКА и два на "Шахтере",  вот
и все. Когда Нина Сергеевна приглашала мальчиков к нам  на  тренировку,  для
них это тоже была возможность лишний раз  потренироваться.  Слава  вообще  к
спорту относился крайне ответственно, занятий не пропускал. Когда я  перешла
в ЦСКА, мы стали часто тренироваться вместе, не меньше, чем раз в неделю.  А
это много для девушки,  с  которой  занимается  один  из  ведущих  в  стране
теннисистов. Помогал мне и динамовский теннисист Слава Минаичев.
   В Москве на Малой арене в Лужниках мы со  Славой  Егоровым  в  полуфинале
Спартакиады выиграли у Дмитриевой и Метревели, а в финале  -  у  Ивановой  и
Лихачева, тогдашних знаменитостей.
   Сергей Лихачев по праву считался сильнейшим парным игроком, а у Аллы была
самая сильная подача. Как мы  выиграли?  Наверное,  за  счет  моей  отличной
реакции, в меня все время били, как обычно в миксте бьют на партнершу,  а  я
отбивала. Мы разыграли комбинацию, я выхожу к  сетке,  Слава  хочет  бросить
свечу, но получается, что он накидывает мяч Лихачеву, который стоит  в  двух
метрах от сетки. И я в  двух  метрах.  Лихачев  бьет  "сквозняка"  (то  есть
пушечный, сквозной, все пробивающий мяч)  на  меня.  Лихачев  всегда  бил  в
женщин, особенно в Дмитриеву, когда та ему "изменила" с Метревели. И  как-то
раз он в нее попал.  Однажды  и  в  меня  сумел  влепить  мячом.  У  Николая
Николаевича  Озерова  была  такая  теория:  партнерша  должна  сразу   после
розыгрыша подачи отходить в сторону и больше не мешать.  Но  я  не  уходила.
Лихачев бьет изо всех сил в меня - я  отбиваю  мяч!  Тот  взлетает  странной
полугоркой точно под смеш. Сергей бьет второй раз. Я  опять  отбиваю!  Опять
какой-то дурной свечой. А момент самый сложный: счет по геймам равен. Сережа
стоит около сетки, свеча у меня срывается, мяч  летит  крученый,  от  обода,
перелетает Лихачева и падает в корт. Мы выигрываем сет. Сергей стал  кричать
на Иванову, но ничего уже поделать не мог, он играл хорошо, но Алле  в  этот
день не везло.
   Я завоевала первую в жизни золотую медаль. Обычно по окончании чемпионата
страны гимн не играют, руку пожали, медаль повесили и разошлись. А  тут,  на
Спартакиаде народов СССР звучит гимн. Мне восемнадцать лет (те восемнадцать,
наверно, как сейчас четырнадцать), стою не дыша по стойке "смирно", и  вдруг
Метревели, на пьедестале, хватает меня за коленку. Тут я  как  дала  ему  по
голове! Он только пробурчал: "У, характер".
   Четвертого августа, на следующий  день  после  награждения,  у  Метревели
родился сын. По-моему, утром пятого об  этом  событии  знал  весь  Советский
Союз. Алик позвонил всем, кому мог, чтобы сообщить о рождении  Ираклия,  так
он назвал первенца.
   В 1967 году меня не послали на Уимблдон. Николай Николаевич Озеров, в  то
время председатель столичной Федерации тенниса, считал,  что  выступление  в
составе команды Москвы на Спартакиаде школьников важнее. Все думали,  что  я
буду переживать. Но было некое обстоятельство, позволившее мне, к  удивлению
многих, равнодушно отнестись к  такому  дикому  решению.  Дело  в  том,  что
капитаном женской  сборной  Москвы  назначили  меня,  а  капитаном  муж-ской
сборной - Витю. Мне было все равно, кто поедет на Уимблдон, у меня начинался
роман, и мы вчетвером - Вова Молчанов, по прозвищу Музыкант, Катя  Крючкова,
Витя и я - гуляли белыми ночами  по  Ленинграду.  Жили  мы  в  гостинице  на
стадионе имени Кирова - десять человек в комнате. Всю команду как-то повезли
в Петергоф, и, естественно, через десять минут мы с Витей  остались  вдвоем,
отстав от экскурсии. Меня вызвал  Лев  Михайлович  Агаян  и  с  неистребимым
армянским акцентом сказал:  "Оля,  я  понимаю,  ты  звезда.  Я  понимаю,  ты