Ибаньесом в полуфинале в Эйндховене, означали удаление и автоматический пропуск 
следующего матча. Веремеев бродил с повязкой «Пресса» и фотоаппаратом «Смена» в 
руках вокруг поля и, по-моему, щелкнул камерой раза два, не больше. Во всяком 
случае, снимки потом не показывал.

Передачи Веремеева были хрестоматийными, и очень жаль, что не сделан вовремя 
видеофильм под таким, например, названием: «Пасы Владимира Веремеева» – хорошее 
было бы учебное пособие.

Он доверял интуиции, и не однажды хотелось крикнуть: «Куда? Зачем?», когда он 
без остановки использовал катящийся или летящий мяч для выполнения дальней 
передачи, заметив оказавшегося в выгоднейшей ситуации партнера. В его голове 
работала маленькая ЭВМ, и пока он на скорости мчался вперед, она выдавала ему 
решение, иногда застававшее врасплох даже своих, не подозревавших о расчетах 
«машины». Свои в конце концов к его ходам привыкли, для этого и существуют 
тренировки, противников же он продолжал обескураживать.

Веремеев достиг почти совершенного мастерства импровизации в условиях строгой 
коллективной игры, что заметно отличает очень хорошего футболиста от среднего.

Монреальское фиаско он переживал как катастрофу, но довольно быстро встал на 
ноги в следующем, чемпионском сезоне, – я боялся, что излишняя чувствительность 
не позволит ему сделать это. Последние десять матчей в киевском «Динамо» провел 
в 1982 году, когда из «могикан» 1975-го оставались Буряк, Блохин и он. Спустя 
два года стал начальником команды.

Леонид Буряк ушел предпоследним из той плеяды, сыграв 24 матча из 34 в 1984 
году. Вокруг его ухода и последующего появления в московском «Торпедо», а затем 
в харьковском «Металлисте» возник целый клубок слухов, в свою очередь 
породивших различные домыслы, прежде всего о конфликте между Буряком и мной. 
Леонид в печати публично объяснил, что совесть его перед киевским «Динамо» 
чиста, что никого он не предавал – ни Лобановского, ни команду. «Но интриги 
вокруг меня, – сказал он, – плелись давно, и люди, которые были заинтересованы, 
чтобы я ушел, радовались, когда это случилось».

Насколько мне известно, в киевском «Динамо» никто Леонида в нечистой совести и 
тем более в предательстве интересов команды никогда не обвинял. Ничего не 
слышал я и об интригах и о заинтересованных в его уходе людях.

Повторюсь, мы никого не отчисляем, кроме тех, кто нарушает нормы жизни команды. 
Тех, кто просится, отпускаем. Буряк хотел полных гарантий того, что он будет 
играть в основном составе. Разумеется, дать их ему мы не могли, как не даем 
никому. Критерий один – игра.

Наверное, одна из самых сложных проблем для тренера – решиться не выставлять на 
матчи популярных игроков, если они не в форме. Такие решения принимать трудно, 
их, как правило, не готовы принять сами футболисты, считающие, что место в 
основном составе для них зарезервировано навсегда.

Участие Леонида в 24 матчах в 1984 году (меньше него тогда сыграли Кузнецов, 
Рац, Яковенко, Михайличенко и Бессонов, столько же – Заваров), мне кажется, 
опровергает все слухи о дискриминационном к нему отношении, а ведь мы видели 
потерю Буряком скорости, стремление сыграть в основном в «чистый» футбол, 
особенно не утруждая себя черновой работой, от которой, кстати, его освободили 
полностью в двух следующих командах– «Торпедо» и «Металлисте».

Я не имел ничего против того, чтобы он продолжал карьеру игрока в любой другой 
команде, он выбрал «Торпедо», и это его право. Расстались без истерик, но на 
довольно напряженной нервной ноте. Следующий сезон убедил пас в том, что Леонид,
 останься он в команде, несколько бы тормозил общекомандную скорость, которую 
удалось набрать и в матчах чемпионата, и во встречах европейского кубка. 
Конечно, можно было тогда предположить: убери, мол, из киевского «Динамо» 
Блохина, Балтачу, Демьяненко, Бессонова – и это будет рядовая средняя команда. 
Предполагать можно что угодно, реальность же совсем иная.

Всегда элегантный в жизни, Буряк на футбольном поло оставался верным стилю, и 
его безошибочно можно было отличить по бегу с высоко поднятой головой (глазами 
он искал своего друга Блохина и часто делал ему передачи даже тогда, когда из 
хода событий вытекало более разумное продолжение), по аккуратной прическе, по 
мягкости обращения с мячом даже при «стыках» или при выполнении подкатов, 
которые он но любил.

Он – из футбольных романтиков, но не из безнадежных, для которых главное – 
потешить публику каскадом трюков, побегать по зеленой лужайке в свое 
удовольствие, а из тех, которые не только в состоянии принять душой принципы 
сугубо коллективной игры, но и привнести в нее что-то свое, частицу романтики, 
что ли.

По-моему, от Буряка пошла легенда, будто в киевском «Динамо» отменены «стенки» 
– эдакий трючок, когда игрок отдает мяч партнеру, а сам выходит на свободное