«Шахтере». Здесь же нужны были прежде всего высокие конкретные результаты.

Но отказаться от слова, еще не значит отказаться от самого процесса. Мы 
буквально на ощупь, маленькими шажками двигались по программе в том же, 
например, 75-м году. Вполне оправданно много доверяли своей интуиции, игрокам, 
зачастую справедливо заменяя по ходу дела тот или иной режим программы на 
другой. Рождалось творческое взаимопонимание между нами и футболистами. Был 
контакт. Мы были единомышленниками. А если и существовали какие-то 
шероховатости в отношениях, то они сглаживались успехами.

Я бы сказал, что успехи подействовали усыпляюще на всех. Никто не мог 
представить себе, что возможен иной поворот событий. Нас всех – и тренеров, и 
игроков – не хватило, видимо, на то, чтобы реально и трезво взглянуть на кубки, 
суперкубки, призы и, забыв о них, начать новый сезон, продолжая эксперимент, 
развивая его и совершенствуя. Нужен же он был хотя бы по той простой причине, 
что никто и нигде в мире не тренируется по научным программам. Ситуация перед 
1976 годом оказалась совершенно новой: цель – олимпийский турнир, время 
подготовки – полгода.

Если раньше мы двигались по программе осторожно, то сейчас шагали по ней, не 
допуская отступлений.

Надо заметить, что (сейчас это становится совершенно очевидным) плохую службу 
нам сослужил навязанный команде план, нацеливший ее, по существу, только на 
Олимпиаду. Психология – дело серьезное. Мы понимали прекрасно, что строго с нас 
спросят лишь за неудачу в олимпийском турнире. Расчет на отдаленный результат 
не позволял критически оценить выполнение программы на определенном этапе. Мы 
смотрели в «завтра», забывая, что сегодняшние неудачи – с «Сент-Этьенном» 
прежде всего и чехами – наслаиваются на состояние команды, и наслоение это 
невозможно, как оказалось, снять.

И «головокружение от успехов» не обошло многих наших игроков. Шутка ли: годом 
раньше стали одной из лучших команд мира, в стране равных нет, все – в сборной. 
И футболисты перестали тренироваться столь же напряженно и страстно, как год 
назад.

Наверное, следовало бы нам в самом начале подготовки поговорить серьезно всем 
вместе с позиций творческого содружества единомышленников. Это способствовало 
бы главному – достижению взаимопонимания. Возможно, мы отступили бы от каких-то 
положений своей программы (но не от главного, разумеется, не от программы!), 
возможно, подобная мера перенастроила бы игроков, спустила бы их с небес на 
землю. Но разговор не состоялся.

Разрушался контакт. Росла взаимная раздражительность. Ее усугубили поражения 
динамовцев в Кубке чемпионов и сборной – в чемпионате Европы, задевшие, 
безусловно, профессиональную гордость тренеров и игроков. Но даже после этих 
событий при достаточных усилиях с обеих сторон могло быть достигнуто 
взаимопонимание. Однако не видимый глазу «овраг» между тренерами и футболистами 
продолжал расширяться, многое, вчера казавшееся очевидным и справедливым, 
сегодня выставлялось как несправедливое и субъективное. Контакт был потерян 
полностью. После неудачи в Монреале предполагаемый вывод из команды двух 
футболистов вызвал моментальную вспышку. Не будь этого повода, нашелся бы 
другой, третий, и события просто бы переместились во времени.

Мы почернели тогда от переживаний, но теперь я понимаю: в жизни обязательно 
должно произойти нечто похожее на эту послемонреальскую историю. Она закалила 
всех ее участников. Меня, во всяком случае, точно.

Кое-кто полагал, что 1976 год мог повториться в 1987-м. Я на сей счет был 
спокоен. Спад – да, в силу различного рода обстоятельств он был возможен. И 
произошел. Но для повторения конфликта предпосылок не было: урок пошел впрок.

Сейчас, встречаясь изредка с игроками команды-75, мы не вспоминаем конфликт-76, 
а если и вспоминаем, то как досадный эпизод в нашей совместной деятельности. Мы 
соглашаемся, что допустили тогда ряд ошибок. Ребята признаются в своих ошибках, 
связанных прежде всего с «шаляйваляйским» настроением и неумением в отдельных 
решающих матчах превозмочь себя, выложиться до предела. В целом же футболисты 
из той команды во всем были бойцами. Даже в конфликте, о котором рассказано 
выше.

Наверное, после того как в результате конфликта был освобожден от должности 
Базилевич, я тоже мог хлопнуть дверью и уйти из киевского «Динамо». И поступок 
этот никому бы не показался диковинным, наоборот, говорили бы: смотрите какая 
солидарность. Опрометчивое решение всегда принять легче. Труднее – разумное, 
оптимальное. Мы пришли тогда к выводу, что в интересах дела мне необходимо 
остаться. От ухода пострадал бы не я – дело, которому мы отдали столько сил, в 
правоте которого были уверены и которое надо было продолжать самым серьезным 
образом на той почве, на которой оно давало уже хорошие всходы.

Мы с Олегом Базилевичем не стали, как очень многим хотелось бы это видеть,