Каррингтон, чтобы потренироваться самостоятельно. Стив сказал мне, что делать 
этого не нужно:
— Но я должен сообщить тебе, Дэвид: старший тренер недоволен.
Не думал тогда и не думаю сейчас, чтобы я сделал что-либо не так, но, 
разумеется, у Стива в тот момент не было времени на разговоры об этом по 
телефону. А я считал, что в любом случае к следующему утру все рассосется само 
собой. И ошибался.
В пятницу утром я пришел на тренировку, и Стив Маккларен сказал мне, что шеф 
сердит на меня и хочет видеть. Я продолжил тренировку, полагая, что смогу 
поговорить с отцом-командиром позже. Но все получилось иначе. В то время, когда 
мы выполняли обычные упражнения по коллективному владению мячом, тот налетел, 
как ураган, сказал что-то Стиву и затем прокричал мне:
— Бекхэм! Иди-ка сюда. Хочу сказать тебе парочку слов.
Случилось так, что я оказался в самой середине шеренги, которую образовал 
полный состав первой команды «Манчестер Юнайтед», а перед ней — ее старший 
тренер. Я попробовал стоять на своем, но шеф и не собирался вступать в 
дискуссию:
— Ступай и тренируйся с запасными.
Поступить вот так, перед всеми остальными ребятами, — это страшное оскорбление 
и удар по чувству собственного достоинства для любого игрока, особенно того, 
кто не считал себя в чем-либо провинившимся. Я отказался, после чего прошагал 
назад через все тренировочные поля, зашел в раздевалку, переоделся и отправился 
к своей машине. Но тут что-то все же заставило меня остановиться: «В субботу 
ответственная игра. Не усугубляй ситуацию. Будь профессионалом и в этом».
Я вернулся внутрь, снова надел спортивный костюм и пошел в тренажерный зал, 
чтобы поработать самостоятельно. Приблизительно через полчаса сюда по пути в 
раздевалку заглянул Рой Кин. Я не знал, что вообще творится и как я должен 
реагировать. Поэтому я спросил у Роя, как, по его мнению, мне надлежит 
поступить. Он сказал совершенно четко:
— Тебе надо пойти и потолковать со старшим тренером.
На самом деле это должен был сделать сам Рой. А мне следовало проигнорировать 
его совет. Но я отправился в кабинет нашего отца-командира, постучал в дверь и 
с ходу попал под самую большую головомойку, с какой мне вообще доводилось 
сталкиваться в своей карьере. С его точки зрения, я совершенно неправильно 
расставил приоритеты. Я же, хоть и попросил извинения за свое отношение к 
возникшей ситуации, однако не отступил:
— Дело не в том, что я не хочу здесь работать, но, на мой взгляд, главным моим 
приоритетом все-таки должна быть моя семья. У меня был болен сын, и именно 
поэтому я пропустил тренировку.
Шеф думал по-иному:
— Твоя обязанность — быть здесь, в клубе, а не дома со своим сыном.
Поймите меня правильно: даже если я и не соглашался, то вполне мог понять точку 
зрения отца-командира, который в это важное время, в самый разгар сезона должен 
был думать обо всем клубе в целом. Но у него был в запасе еще один аргумент, 
который на деле превращал принципиальный спор в банальную, хоть и шумную 
перебранку. Это была фотография, помещенная в тот день в газетах: на ней 
фигурировала Виктория на каком-то благотворительном мероприятии, проходившем в 
четверг вечером, то есть сразу наутро, когда я пропустил тренировочное занятие. 
К вечеру Бруклин окончательно пришел в себя, и Виктория решила, пока он спит, 
выполнить свое давнишнее обязательство, а это означало, что в течение 
нескольких часов ее не было дома. Однако шеф увидел ту ситуацию совершенно 
иначе:
— Ты сидишь с ребенком, в то время как твоя жена где то слоняется и кокетничает 
с мужчинами.
Именно такие слова: «кокетничает с мужчинами». Думаю, именно тот глумливый тон, 
которым они были произнесены, и заставил меня взорваться:
— Не говорите о моей жене подобным образом. Как бы почувствовали себя вы, 
прояви я подобную непочтительность по отношению к вашей супруге?
Я не сразу смог поднять глаза и посмотреть на него. Входя в кабинет, я ожидал, 
что он будет зол на меня. Но не ожидал, что и сам потеряю самообладание. Он 
велел мне не рассчитывать на игру с «Лидсом» и не встречаться с остальными 
членами нашей команды.
Я спустился вниз, снова переоделся и уехал. Невозможно было поверить, что из-за 
случившегося шеф не допустит меня к матчу на «Элланд Роуд». Но он поступил 
именно так. В день той встречи я, как обычно перед игрой, поднялся с постели 
немного позже, надеясь, что все утрясется. Накануне вечером я вместе со всеми 
отправился в Лидс, и на следующее утро шеф объявил в гостинице состав команды — 
меня там не было. Когда мы вышли на поле, он объявил замены, и меня опять не 
было — даже на скамейке. Тем временем вся эта история попала в газеты, и там 
напечатали фотографии, где я сидел в тот день на трибуне, наблюдая за тем, как 
мы побеждаем со счетом 1:0. Мысленно возвращаясь к тем событиям, я полагаю, что 
именно чрезмерная гласность и шумиха, сопутствовавшие данной истории, 
способствовали ее раскручиванию. Остается только гадать, а не эти ли фотографии,
 где я был изображен уходящим с тренировочного поля в ту пятницу, и россказни, 
которые их сопровождали, заставили нашего отца-командира форсировать события и 
выполнить свою угрозу об отстранении меня от игры. Возможно, события 
развивались бы совсем по-другому, если бы все решалось доверительно, в частном 
порядке.
После встречи с «Лидсом» я должен был уехать в связи со своими обязательствами 
по сборной. Когда все мы вернулись в Манчестер, я встретился с шефом, Стивом