хотите.
Впрочем, Гленн так и поступал. Сперва он убрал меня из команды, а теперь спешил 
уйти, чтобы поиграть в свой гольф. Его явно не интересовало, что я имею сказать.
 Мои соображения его не волновали, и он, думается, не испытывал в них нужды. На 
меня повеяло холодом, страшным холодом.
— Видишь ли, я просто не думаю, что ты собран. Вот и все.
Нам предстояло отправиться на стартовую игру в Марсель, и я обнаружил, что не 
больно рвусь туда. Конечно, болельщику, сидящему во мне, хотелось увидеть, как 
сборная Англия выступит успешно, и я совсем не хочу, чтобы мои слова звучали 
так, словно я относился ко всему происходящему только с эгоистической точки 
зрения. Тем не менее, не могу и не хочу притворяться: меня полностью выбил из 
колеи тот факт, что я остался за бортом основного состава. У меня дома есть 
фотография, где я стою рядом с навесом для запасных во время встречи с Тунисом, 
и выражение моего лица говорит о многом: оно такое, как будто я собираюсь все 
это бросить и вообще отказаться от участия в чемпионате. До такой степени я был 
разочарован. А также приведен в замешательство и сбит с толку — я чувствовал 
себя потерпевшим большую жизненную неудачу и в возникшей ситуации ощущал самый 
настоящий стыд. Ведь чемпионат мира — это самое крупное событие, в котором 
только может участвовать футболист, а мне было жаль, что я вообще туда попал.
Уже сам факт непопадания в команду был достаточно плохим. Но что меня 
действительно убило, так это предполагаемая причина, по которой меня пробросили.
 Неужто я очутился на скамейке запасных только потому, что хотел провести тот 
день с Викторией? Разве Гленну или кому-либо другому есть до этого дело? Даже 
те, кто мог бы критиковать мой образ жизни вне футбола, согласятся, что как 
только дело касается выступлений за команду, ничто не в состоянии помешать моей 
сконцентрированности на игре. Каким же образом наш старший тренер мог настолько 
неверно оценить меня?
Наш следующий матч был против Румынии, и поскольку мы обыграли Тунис, было 
трудно ожидать, чтобы в победивший состав внесли изменения и, в частности, 
выбрали на эту игру меня. Я говорил о случившемся с Гэри, с отцом и Алексом 
Фергюсоном — все они отнеслись ко мне весьма благожелательно и поддержали в 
трудную минуту. И проявили полное единодушие в том, что со мной поступили 
нехорошо. А судя по информации, поступавшей из страны, у меня сложилось 
впечатление, что болельщики хотят видеть на поле более молодых игроков вроде 
меня и Майкла Оуэна и ждут от тренера, чтобы тот дал нам шанс. Когда во время 
матча против Румынии стоя возле боковой линии я испытал настоящий прилив сил, 
когда услышал болельщиков Англии которые скандировали мое имя. Вдобавок 
случилось так, что после получаса начала этой встречи Пол Инс получил травму, и 
вместо него вышел я, сыграв весьма достойно. Примерно то же самое произошло и с 
Майклом, причем, хотя мы и проиграли 2–1 он в самом конце матча забил гол.
Я был счастлив начать свои выступления в финальной части чемпионата мира и 
гордился тем что болельщики так дружно и шумно приветствовали меня когда я 
выходил на поле в той игре — второй для нашей команды. Но на «Франции-98» все 
было не ясно. Я смог почувствовать, что дела начинают идти в соответствии с 
моими надеждами, как меня ждал очередной удар. Гленн Ходдл сообщил прессе, что 
в нашей третьей встрече, против Колумбии, планирует с самого начала выпустить 
на поле Майкла Оуэна и меня, с тем чтобы мы играли оба тайма. Он, видите ли, 
надеялся, что к тому времени мы уже в любом случае попадем в следующий раунд 
турнира. Из его речей получалось, что нам двоим дают возможность стать более 
или менее полноправными членами команды лишь поскольку старший тренер хочет 
дать отдохнуть своим ведущим игрокам. Впрочем, в любом случае было приятно 
узнать, что я смогу отыграть весь матч. Другое дело, что объяснение Гленна 
насчет того почему он нас выставил на игру, снова добавляло к этой радости 
привкус горечи.
На нашей базе в Ла-Боле было маленькое тренировочное поле, которое 
использовалось не слишком интенсивно. Это позволяло иногда выйти на него с 
мячом и без помех позаниматься самостоятельно. За день перед игрой с Колумбией 
я купил несколько батареек и прихватил с собою большой переносной 
стереопроигрыватель. Но не только — нес я и две сумки с мячами. День выдался 
ужасно жаркий, солнце стояло еще достаточно высоко, так что на мне были только 
шорты и майка. Я поставил свой стереоаппарат чуть подальше, зарядил в него 
компакты американского рэппера по фамилии Тупак, запустил это дело на полную 
катушку и затем провел несколько часов, самостоятельно занимаясь штрафными 
ударами: ставил мяч на всевозможные точки и затем раз за разом подрезал его в 
углы ворот.
Игра пришлась на день рождения моей мамы, И перед тем как отправиться на 
стадион, мы с ней разговаривали по телефону:
— Забей для меня гол, — попросила она.
Штрафной удар в игре против Колумбии был моим первым голом, забитым в форме 
сборной Англии. Думается, я навечно запомню о нем буквально все: и само 
нарушение, и выстроившуюся стенку, и довольно острый угол, под которым 
наносился удар. Но даже непосредственно в тот момент он означал для меня нечто 
более важное, чем просто гол. Едва пробив, я уже понял, что у этого удара есть 
шанс, — и через секунду помчал к угловому флажку, чтобы праздновать успех. Грэм 
Ле Со пытался ухватить меня за талию, а потом Сол Кэмпбелл запрыгнул мне на 
спину. Сола я знал с тех пор, как нам обоим было по двенадцать лет, когда мы 
вместе тренировались в «Тоттенхэме». Он, как и все остальные ребята, понимал, 
насколько этот мяч был для меня важным в тот момент. Впрочем, даже забив, я не 
мог просто и естественно радоваться удаче. Какая-то часть меня хотела побежать 
к скамейке, где сидел Гленн Ходдл, и прокричать: «Вот, получите! Ну, и что вы