ЕЭС и вне его несправедлива. Давайте спокойно подойдем к вопросу о 
южноамериканцах и о тех, кто вообще принадлежит к государствам, которые в 
рамках Евросоюза еще не договорились о паритете в использовании рабочей силы. В 
общем, я слагаю оружие и на этом останавливаюсь».

Эта «сухая» дипломатическая победа «Милана» и Галлиани стала и победой Шевченко.
 «Наконец-то! Справедливость восторжествовала», – воскликнул он. Он стал 
настоящим европейцем, а может быть уже чувствовал себя миланцем и итальянцем.

Под сенью Мадоннины, символа города Милана, наконец, соединилась вся семья: 
Андрей, отец Николай, мать Люба, сестра Елена со своим мужем, театральным 
режиссером. Елена вышла замуж в то время, когда Шева был на сборах киевского 
«Динамо» и не смог даже присутствовать на церемонии бракосочетания (отсутствие 
не такое уж и непонятное, у тренера Лобановского дисциплина была одинакова для 
всех). Когда Николаю Шевченко сделали операцию на сердце, вся семья тяжело и 
долго переживала, а теперь постепенно возвращалась к нормальной жизни.

Характерными чертами миланцев, по мнению украинца, можно считать экспансивность 
в разговоре, в шутках, даже в танцах. Но ему, как и прежде, не нравилось ходить 
на дискотеки, потому что там было слишком много шума и давки и потому что там 
он чувствовал себя «неуклюжим и растерянным». И вообще ему было больше по душе, 
когда его никто не донимал, особенно во время ужина или в местах, где надо было 
«побыть самим с собой, почувствовать собственное „я“. В одиночку Андрей не 
ходил уже в рестораны, с которыми познакомился в свой первый приезд в Милан, 
сейчас их сеть расширилась: „Понтаччо“, „Торре дель Манджа“, „Нуова Арена“, 
„Гарибальди“… Здесь он утолял свою жажду поесть ризотто и разных макарон.

А между тем домашняя библиотека все пополнялась и пополнялась. Шева оказался 
страстным поклонником исследований и биографий. Помимо известной слабости к 
творчеству Дюма, он стал покупать детективы, начиная с книг Агаты Кристи. Но 
больше всего ему были по душе произведения периода романтизма, а в поэзии он 
предпочитал своего однофамильца, Тараса Шевченко. Чтение помогало Андрею не так 
печалиться по украинским вечерам, по задушевным разговорам со старыми друзьями 
и возможности пойти с ними на вечеринку. Параболическая и спутниковая антенны, 
установленные, чтобы дать семье возможность смотреть фильмы и разные программы, 
давали ему возможность быть в курсе событий, но, поскольку в Милане украинская 
программа не принималась или принималась плохо, Андрею приходилось 
довольствоваться московскими, на русском языке. А когда Шева себя неважно 
чувствовал из-за незабитого гола или плохой игры, он звонил кому-нибудь в Киев. 
Например, он не спал целую ночь после нереализованного в матче «Милан» – «Лидс» 
пенальти, и то же случилось, когда упустил единственный голевой момент во 
встрече с парижским вратарем Летизи. «Я никогда этого не забуду, – рассказывал 
он. – Это был действительно хороший момент, и нельзя было его не реализовать. 
Вратарь был молодец, но я все равно обозлился…» Но во время телефонного 
разговора тяжелые воспоминания пропадали, и все кончалось какой-нибудь шуткой.

В доме Шевченко было много икон, самоваров, матрешек и всяческих фотографий 
хозяина в футболке «Милана». Время от времени сестра помогала ему разобраться с 
письмами (не менее двухсот в неделю). Для нее это было привычное занятие, если 
учесть, что когда он еще играл в «Динамо», писем было не меньше. А теперь в 
Милане можно было видеть стайки девушек около его дома. Они что-то наговаривали 
в диктофон и ожидали Андрея. Тот подъезжал к дому с приветливой улыбкой, ставил 
машину в гараж и поспешно поднимался к себе. Не было никаких нескромных 
сообщений на страницах светской хроники, но все же кто-то говорил, будто бы 
какое-то время была у него одна американка, которой нравилось многое из того, 
что и ему: искусство, природа, цветы… Но он уклонялся от этих разговоров.

Иногда ходили на выставки (например, «от Шагала до Кандинского») или, чтобы 
удовлетворить интерес и страсть Андрея к живописи, покупали какую-нибудь 
картину, чтобы со временем собрать приличную коллекцию. Или принимались делать 
покупки, чтобы отослать их в Киев: экономическое положение там было трудное. 
Позже стало известно, как Шева помогал нуждающимся и украинской церкви. К нему 
время от времени приезжал друг, православный священник, который передавал 
приветы от знакомых и бывших товарищей по команде. Как православный христианин 
Шевченко был доволен, что рядом с его домом есть еще и церковь, но было 
неприятно, что не было большого прихода, к каким он привык. Часто он просто 
молился дома вместе с семьей, используя любую возможность, чтобы выразить свою 
любовь к родной земле.

Его зарплата, четыре миллиарда в год, будет расти, но это не значит, что он 
только об этом и должен думать, как и то, что не стоит бросать деньги на ветер. 
«Помочь, кому не повезло – это долг». Он много внимания уделяет 
благотворительной деятельности и организациям, помогающим детям Чернобыля.

Стефано Инверницци, один из монахов с улицы Фарина, не отрицая своей 
приверженности к черно-синим (цвета «Интера» – 
прим. ред.), направил ему трогательное открытое письмо с рассказом о Наталье, 
двадцатишестилетней украинке, болельщице киевского «Динамо». Шева подарил ей 
свою футболку, которую ее семья хранила как реликвию в собственном бедном 
домике. В честь футболиста женщина стала страстной миланисткой. На трапезу