Так законами большого спорта победа всегда предполагает новые испытания, 
гораздо более серьезные. Миг победы и есть покой. Другая форма покоя 
несовместима с природой большого спорта.
Глава 72.


"Победителей Олимпийских игр награждали венком, свитым из оливковой ветви. Эту 
ветвь срезал золотым ножом со святого оливкового дерева двенадцатилетний отрок, 
мать и отец которого были еще живы. На счастливых победителей судьи возлагали 
венки в Олимпии, в храме Зевса, и оттуда они, сопровождаемые пением и музыкой, 
начинали свое шествие через священную рощу. Подлинное великолепие, блеск и 
торжество достигали здесь своей кульминации. Все облачались в тканные золотом и 
серебром праздничные одежды, сияние солнца отражалось в сокровищах и 
драгоценностях, которые несли делегации государств и городов. При этом в честь 
победителей раздавались песенные экспромты и пели импровизированные хоры..." 
(Мёзэ Ференц. Современные Олимпийские игры. Будапешт, изд. Корвина, 1961. С. 14.
 В этом фундаментальном справочнике серьезные неточности. Ничего нет об 
олимпийских соревнованиях по тяжелой атлетике 1896, 1905 годов. Неверны 
написания имен. Не разъяснены изменения в программе соревнований, что дает 
неверное представление о турнирах).

Еврипид - один из творцов классической драмы. Реалист-трагик не одобрял 
пристрастия сограждан к атлетике, точнее - к силе во имя силы: "...среди 
известных в Греции профессий нет более несчастной, как профессия атлета! 
Во-первых, эти люди никогда не умеют хорошо жить! В самом деле, как может 
человек, превратившийся в раба собственного желудка, работать, чтобы создать 
средства, достаточные для поддержания своей семьи?! И к тому же они совершенно 
непривычны к бедности, живя всегда в полном довольстве; характер у них тяжелый, 
ибо в молодости в расцвете сил и своей славы они мнят себя гордостью своих 
городов; в старости они стараются свалить все заботы о себе на своих сограждан..
." 

А жил Еврипид в эпоху расцвета Олимпийских игр. В 440 году до н. э. ему 
исполнилось сорок лет. В тот год проходили 85-е Олимпийские игры. 

В 67 году до н. э. Нерон выступал на 211-х Олимпийских играх. Император, 
разумеется, не имел соперников. Однако "олимпиец" ухитрился сверзнуться с 
колесницы. 

И все же судьи, не дрогнув, провозгласили Нерона победителем. Нерону везло и на 
благодарную память, когда не то чтобы судьям, а любому римлянину он уже не мог 
ничем угрожать. Светоний пишет не без удивления и досады: "Тем не менее было 
немало и таких, которые еще долго спустя весною и летом украшали его гробницу 
цветами; на рострах выставляли также его изображения в ширококамчатой тоге или 
его эдикты, словно он был жив и словно ожидалось скорое его возвращение..." 
(Светоний Гай Транквилл. Жизнеописание двенадцати цезарей. М., Академия, 1933. 
С. 420). Надо полагать, ожидали возвращения не на олимпийский стадион. Кнут и 
плаху не все принимают несчастьем. 

Искуснейший врач древности Гален высказался не менее определенно: "...атлеты не 
способны в силу своей тучности и лени помочь друг другу в беде, скорее способны 
лишь советовать, чем делать, выполнять что-либо... Толстый живот не делает ум 
острее" (Высказывания Еврипида и Галена приведены в журнале "Геркулес" Иваном 
Лебедевым - дядей Ваней). 

Поэт Пиндар считает: "Победитель всю свою жизнь пользуется сладостным 
спокойствием за свои подвиги, и это счастье, не имеющее границ,- высший предел 
желаний каждого смертного" (Соболев П. Олимпия. Афины. Рим. М., Физкультура и 
спорт 1960. С. 35). 

В юности мое представление об атлетах вполне соответствовало дохристианским 
суждениям Еврипида и Галена (впрочем, так думали в древности не только они, 
высказывались еще более непримиримо). 

Гиревой же спорт меня отталкивал. Что увлекательного в однообразном накачивании 
мышц! Каким умом надо обладать, дабы находить удовольствие в животных и 
самодовольных упражнениях! Не мог взять в толк я и восторга соревнований: что 
за красота в безобразном натуживании, раскормленных телесах, где, в чем 
праздник изящного, совершенного?! Балаган! Балаганное зрелище! И чувства 
наипростейшие, низшего разряда. Я решительно относил тяжелую атлетику к спорту 
ограниченных, соревнования - к ярмарке силачей. Именно силачей. 

Зато легкая атлетика, а в ней метания, покоряла. Я бредил тренировками, 
победами, и знай я тогда Еврипида, ни за что не согласился бы с ним. Для меня 
легкая атлетика являлась совершенством движений, естественностью и 
благородством состязаний. 

Я был слушателем первого курса Военно-воздушной инженерной академии имени 
Жуковского - рядовым по званию. В декабре 1953 года мне приказали выступить за