как говорится, дай бог всякому такое. Как может быть авантюризмом решение 
загнать себя под опасный вес? 

Маэстро Шемански еще в 1953 году толкнул 187,5 кг, в 1954-м - 192,5 и тогда же 
"континентальным" способом - 200. Все предпосылки для успеха. Оставалось 
преодолеть инстинктивную боязнь перед уже знакомым весом - память о 
поврежденном позвоночнике, а это мужество. 

Согласно той же логике и я авантюрист. Ведь я не поднимал 202,5 кг, однако 
рискнул. А в жиме американцы меня задиристо стиснули, по-футбольному. Сорвется 
Шемански, Брэдфорд на подхвате. Давись, хлебай напряжения, не уступай ни 
грамма! У них сложился настоящий охотничий смычок. Только ненадолго... 

И Тэрпак давал хлопок при затяжке, но в правилах. Все по законам турнирной 
рубки. Зато я уже вызубрил старт под его "ладошки". Год ломал доверчивость 
навыка. 

Через шесть месяцев, когда американская команда наведалась в Москву, я зазвал 
Брэдфорда в гости. Переводчик напечатал очерк о встрече: 

"...Москвич просит извинения за свой вопрос: 

- Вы с Шемански думали разбить меня в Риме? 

- Откровенность за откровенность. Думали, надеялись... 

Брэдфорд много и настойчиво готовился к этой борьбе (Брэдфорд рассказывал мне, 
как на месяцы отрекся даже от самых естественных радостей ради тренировок, 
забыл семью-только "железо", только накопление энергии и жизнь для победы!-Ю. В.
). 

- Лишь в Риме я понял, как вы сильны,- говорит он, обращаясь к Власову.- Это 
сыграло психологическую роль. Я почти не волновался, спокойный за второе место. 
Лишь за несколько часов до соревнований меня "навестило" волнение. Поздно, 
очень поздно. Лучше бы начать волноваться пораньше, чтобы к состязаниям 
совершенно освободиться от этого чувства, чтобы оно выдохнулось и не давало 
знать на помосте. 

- Я волновался несколько дней и ночей до старта,- замечает Власов.- Ощущение не 
из приятных. Одним словом, мы с вами волновались, как новички. Кстати, вы долго 
стояли над штангой, что-то шептали - это выглядело таинственно. 

- О да! Своеобразный талисман, несколько слов, которые я всегда повторяю в 
ответственные моменты. - Хорошо, что вам в голову еще приходят какие-то слова,
-смеется москвич.-Я, наоборот, обо всем забываю, ничего не вижу, кроме... грифа.
 

- Да, я помню, вы бросались с налета на штангу. Кое-кто полагал, что в вас еще 
слишком играет молодость, неопытность, что этим вы будете наказаны, но... как 
известно, этого не случилось. Я, откровенно говоря, не думал, что вам удастся 
выжать 180 кг. 

- На тренировках я выжимал и 185,- говорит Власов,- и, должен признаться, 
результат 180 кг, с одной стороны, обрадовал меня, поскольку он не уступал 
вашему, а с другой - заставил поволноваться. Подумал: 

"Что, если я и дальше буду недобирать по 5 кг?" 

- Рывок, видимо, вас успокоил. Вы ушли от меня на 5 кг. 

- Наоборот,- отвечает Юрий и погружается в какие-то очень сокровенные и 
известные, может быть, только ему воспоминания.- То, что вы вырвали 150, 
походило на гром. Я понял: американцы в блестящей форме. Перерыв между рывком и 
толчком, вы помните, составил полтора часа. Мое любимое движение - толчок. 
Любимое, но и приносившее мне столько огорчений. Всего четыре месяца перед этим,
 на чемпионате Европы в Милане, я очутился перед пропастью. Потерял две попытки 
на 185 и лишь третьей зафиксировал вес. 

- Хотите знать, что я думал эти полтора часа?- перебивает Юрия американец. 

- Конечно! 

- Как это ни странно, но после жима и рывка я сложил оружие. Я понял: не имея 
запаса, бороться дальше против Власова в толчке - утопия. Все, что мне теперь 
было нужно,- второе место. Я решил толкать ровно столько, чтобы меня не обошел 
Шемански. Семь часов борьбы были сверхизнурительны. Меня несколько раз бросало 
в пот, и вы видели меня в странном одеянии - закутанным в плед. 

- Да, это меня озадачило,- отвечает Юрий.- Меня, наоборот, тянуло на свежий 
воздух.