какого рода съемки... 

Рим. То были беспечностью овеянные Игры. 

Игры, на которых не посылали пули снайперы, не страшились покушений и бомб. И 
нас оберегали лишь от неистовых болельщиков. Великих в победах называл каждый 
день. Не забывал никого, кто в божество возвел страсть к победе... 

Рим. Он был распахнут всем. 

Солнце дожигало дни итальянского лета. Оно обкорнало все тени. Какое-то 
солнечное безумие! Я впервые оказался в южных широтах. И это постоянство 
солнечных дней, немеркнущая голубизна, всякий раз после пробуждения встреча с 
солнцем воспринимались каким-то чудным подарком. 

Наверное, причиной были молодость и классная спортивная форма - наивысшая 
физическая собранность. Тогда я опять, как в юности и детстве, пережил ощущение 
необыкновенного единства с миром, землей, солнцем и всем, что есть наше бытие...
 

Каждый год я жду голубую освобожденность февральских дней. После мглы, ненастий 
этот омут голубых дней! Будто свидание с жизнью, обещание новых дней, новой 
молодости чувств. Это схождение с жизнью, ее изначальным чистым смыслом, 
схождение всех строф, совершенств музыки, холстов, воскрешение ребячьего 
оцепенения перед открытием дней... 

Чувства богаче, сложнее слов. Лишь музыка владеет всеми их оттенками. Я 
стыдился, скрывал чувства. Они мнились слабостями. Лишь один на один я открывал 
ту спрятанность чувств в музыке. Я даже подавлял эти порывы, считал, что они от 
непригодности к испытаниям. И уже много позже уразумел, что сила чувствования - 
это и есть мощь сопротивления: его искренность, неразменность, верность... и 
выносливость движения. Ведь убежденность - единственно от разума, убежденность 
без чувств, нищета чувства - это болезнь... 

Рим. 

Иногда Пиньятти, иногда Марсано - знаток судейства на помосте (он отличался 
принципиальностью; как-то на моих глазах чересчур патриотически настроенная 
публика едва не избила его, а он продолжал врубать красный свет на прекрасно 
отработанный жульнический швунг вместо жима) - составляли мне компанию. Мы 
пропускали стаканчик-другой легкого вина. До выступления столько дней! А все 
так необыкновенно! 

Это Марсано шутил: "Париж - город для развлечений, а Рим - для глаз". И 
повторял любимый тост: "Долой всех недовольных!" И запало в память его суждение 
о поговорках. Я назвал поговорки народной мудростью. Марсано возразил: 
"Поговорки? Есть поговорки - опыт злых и жадных". 

Улицы ворочались избытком людей. Прохожие спускались с тротуаров в 
запруженность автомобилей - на шутки и ворчание водителей. Шведы, англичане, 
французы, немцы, римляне, канадцы... и совсем редко русские... Большой праздник.
 Искренний. 

А газеты - слова, снимки! Я развлекался размерами выпусков и ворохами новостей. 
Ведь всему верят! Раз напечатано - верят!.. Сочинение зла представляется мне 
какой-то испорченностью натуры, как и многое другое в профессии критика. А 
спорт? Ведь в срыве, нежданных поворотах судьбы - свои причины. В них смысл 
неудачи. Однако, если есть понимание, как оправдать зло? Ведь зло - это желание 
боли, это рассчитанная боль, это удар. Отнюдь не воспитание. Что значит 
воспитание - без учета существа события или явления?.. 

Я осознаю природу борьбы и критики. Но ведь должна быть и душа. Как явно это 
сочинение зла в прогляди газетных столбцов! И еще узость суждений! И все это 
поглощается читателями, становится правдой, травит истинную правду. Я диву 
давался, копаясь в газетах... 

Я подружился с Рольфом Майером. Мы встречались в разных странах, бывал он и у 
меня в гостях. Майер выступал в полусредней весовой категории. Одно из его 
писем, относящееся к 1978 году, выходит за пределы личного и достойно внимания 
читателя. 

"...С Пиньятти мы говорили о Вас. Я никогда не забуду те дни, которые провел на 
соревнованиях с Вами и Вашим тренером... Вся моя маленькая семья живет тяжелой 
атлетикой. Два моих сына серьезно тренируются. Младший - он приехал со мной в 
Афины - на моих глазах совершил не столь давно настоящий подвиг. 

В 1968 году семи лет он перенес операцию на сердце, а в 1978 году, уже 
семнадцати лет, на IV Европейском чемпионате юниоров и на IX Всемирном, набрал 
в легчайшем весе сумму в двоеборье 200 кг, показав в рывке 92,5 (французский 
рекорд) и 112,5 в толчке (тоже французский рекорд). И это после более чем