позвоночника. Благодаря этой работе я утяжеляю рекорд СССР в жиме за один 
олимпийский год четырежды, и отнюдь не по 500 граммов. 

Миланское выступление вызвало нарекания - скучные и несправедливые, но 
обязательные при каждой неудаче. В подобной критике всегда что-то 
недоброкачественное. Действительно, пока ты силен и не пошатнулся, ты и 
замечательный "техник", и великолепный турнирный боец, и повелитель рекордов... 


Меня сразу зачислили в посредственные "техники". Формально критики были правы, 
а по существу я не сумел в тренировках обжить новую силу, не обеспечил мышцам и 
нервам отдых. Спад в нагрузках оказался чересчур запоздалым и выполненным на 
ошибочных весах. 

Итак, снова впереди все было неизвестным. Впрочем, это судьба больших атлетов - 
проявлять неизвестность, превращать ее в четкость привычного и подчиненного. 

Да, жизнь - все-таки акт воли! 

Тренировался я с декабря 1959 года в небольшом зале на три помоста, что 
примыкает к гимнастическому и поныне в спортивном комплексе ЦСК.А на 
Ленинградском проспекте. Зал радовал после душных каморок. Теперь он и сам 
кажется убогим, а я отработал в нем все годы в большом спорте, до единого дня. 
До сих пор чувствую грузный ход двери. Ручка длинная, а низ двери - в чугунной 
вязи. Три шага - дверь приникает неслышно за спиной - и шаг вниз. Справа - 
лестница, а слева - дверь раздевалки. Впереди голоса, гулкие голоса - 
гимнастический зал. Справа за стеной молотит настилы штанга. Мой мир... 
Глава 35. 


Чемпионат СССР я встречал с напряжением. Ошибка в расчетах - значит, беда в 
Риме. Есть ли новая сила? И в конце концов, когда научусь выступать? До сих пор 
в основном срывы или недоборы в результатах. 

В Ленинград приехал 7 июля. Время подогнал в обрез к выступлению, дабы на месте 
ограничиться лишь разми-ночной тренировкой. 

Ленинград... Быть может, оттого, что был юн, помню каждый день. 

И этот молодой город! Город возмужания России... 

Дожди и ветры не омрачали белые ночи. 

Я шел от скамейки к скамейке. Надлежало беречь мышцы. Ходьба до выступления не 
показана. 

За новыми названиями улиц я стремился отгадать прежние, еще пушкинские. Это 
город, в котором мечта не ошиблась. Ничто не разочаровывало. Мечта и явь не 
спорили, а сливались в единое чувство... 

Поймал себя на том, что знаю лишь "школьного" Пушкина. И Лермонтова тоже знаю...
 "программного". И вообще все мои знания скудно "программны"... 

По привычке спал мало. Да и как заснуть после 15-тонной тренировки, занятий в 
академии (а такими были все дни тех лет) и почти часового пути домой? Но я 
любил спорт и нес все годы это переутомление. Не знаю, может быть, это 
покажется не совсем убедительно, но усталость я принимал блаженством, вестницей 
новой силы. А ведь тренировки я делил и с литературной практикой - другого 
выхода не было. И еще эксперименты с нагрузками, перетренировки. Ответы на 
вопросы в перетренировках... Теперь диву даюсь, как все выдерживал. Впрочем, я 
и сейчас тренируюсь по два часа в день, непременно по многу часов занимаюсь 
литературой и еще разными делами. 

...На Зимнем стадионе выкликали имена новых чемпионов. Газеты с утра помещали 
отчеты и фотографии героев схваток с "железом". В шумном общежитии для 
участников чемпионата я был обречен на бессонницу. Выручил судья чемпионата 
СССР М. Л. Аптекарь. Я ночевал у него в номере гостиницы "Европейская". 
Глава 36. 


После Милана решил: быть отныне и вовек первому подходу таковым, с которым 
справлюсь в любой форме и при любом настроении, а затем прибавлять 10-15 кг и 
уже работать на результат. Готов - не сорвешься. 

8 Ленинграде впервые применил данное правило. И уже не изменял ему до 
последнего выступления. 

9 июня "Советский спорт" напечатал отчет о выступлении атлетов тяжелого веса: 

"И снова рукоплещут трибуны.