Эндерсон почти не отрабатывал технику упражнений, профессиональному атлету это 
не нужно. У нас же бесконечная шлифовка технических элементов упражнений 
съедала половину тренировочного времени, если не больше. Того самого времени, 
которого так недостает для наращивания силы! Мы бесконечно долбим рывок и 
толчок, упуская самое главное - освоение силы. Надо сократить работу над 
"техникой", а высвобожденное время отдать поиску силы (ведь мы не могли тогда 
обратиться к химическим препаратам, их в ту пору просто не существовало, а если 
кое-какие и появлялись, еще никому в голову не приходило пускать их в работу). 

Впоследствии меня упрекали за недостаточное совершенство рывка и толчка. Об 
этом писали и говорили Куиенко, Божко и другие. Конечно, урон "технике" таким 
сокращением (я бы сказал, революционным) времени работы над ней наносился, но 
этот урон возмещался могучим приливом силы. 

Таким образом, сбереженное время преобразовывалось в силу. Эта сила с лихвой 
перекрывала все потери результатов из-за определенных погрешностей в "технике". 
Впрочем, она была вполне мастерская, может быть, не столь прозрачная. Да и 
потери из-за нее не были столь значительны, исключая разве посыл с груди в 
толчке, но тут сохранялся неосознанный страх перед болью - новой травмой 
позвоночника, так что в известном смысле "техника" оказывалась ни при чем. 

В будущем я совсем отказался от работы над рывком и толчком в главные 
тренировочные месяцы. Все добытое время я обратил на специальные силовые 
упражнения. 

Однако я должен был решить еще одну задачу. 

Если тренировать силу по многим мышцам, а они нужны практически все,- не хватит 
жизни. Мы работали в тягах с плинтов, приседаниях в "ножницах", в различных 
швунгах, в рывке от колен, в посылах веса из-за головы и во многих других 
упражнениях, не считая основных вспомогательных - приседаний и тяг. 

Постепенно стало ясно, что надо отказываться от множества упражнений, свести 
тренировки к тем, которые определяют силу: приседаниям, тягам (рывковой и 
толчковой), рывку малым подседом (в стойку) и трем подсобным жимам (широким 
хватом, из-за головы и лежа под углом в сорок пять градусов). В общем, семь 
этих упражнений обрабатывали главные мышцы. За силу я мог не беспокоиться. По 
всем самым ответственным направлениям ее я должен был выстоять. 

В таких тренировках (на "подсобке") я старался освоить новые веса: именно они 
поднимают силу-ту, которая пойдет на прирост результата в "классике" (жиме, 
рывке, толчке). Отказ от всех "мусорных" упражнений явился подлинным открытием. 
Кажущийся риск сразу же окупился значительным прибавлением силы. Погружение в 
"подсобки" на главном этапе подготовки, то есть почти совершенный отказ от 
рывка и толчка на целых три-четыре месяца, требовало, в свою очередь, и полной 
перемены отношения к соревнованиям. Ведь в этот силовой, подготовительный 
период я был совершенно растренирован в темповых упражнениях. Поневоле, пусть 
на время, я утрачивал скоростные качества. Мышцы из-за перегруженности теряли 
чуткость. 

Все это оборачивалось бы срывами, выступай я, как этого требовал календарь,- в 
нем значилась целая роспись обязательных соревнований. Мне советовали не 
вступать в конфликт со спортивным руководством и подчиняться календарю, давая 
зачеты всем заинтересованным "инстанциям", но давая эти зачеты малыми 
результатами, не изнуряя себя, не ломая график тренировок. 

Но это был не выход. 

Во-первых, малые веса как бы усыпляют волю, ты теряешь бойцовские качества. 

Во-вторых, загруженные мышцы искажают представления о весе. Небольшой, он 
оседает в памяти значительно большей тяжестью, чем является на самом деле. Это 
неизбежно переносится на настоящие тяжести, которых поневоле начинаешь 
опасаться. 

В-третьих, титул "самый сильный в мире" и отношение публики не позволяют 
работать на малых весах. 

И, наконец, в-четвертых, из-за перегруженности мышц, без отдыха и подготовки 
включенных в соревнования, возможны срывы и нулевые оценки. 

Словом, я решительно восстал против официального календаря. 

Учитывая последовательность и жесткую связанность циклов тренировки (нарушение 
хотя бы одного цикла сразу же приводило в беспорядок всю годовую работу, 
отбрасывая меня едва ли не на исходные позиции), я мог выступать два-три раза в 
год, не чаще. Это привело к обидным столкновениям с руководством и злобным 
поношениям. Я так устроен: несправедливое, ядовитое слово застревает во мне и 
надолго лишает душевного покоя. А в то время я был молод, постоянно взведен 
изнурением тренировок и напряжением рекордных проб, и боль обид особенно