Нужен... 

Как повести себя?.. 

А вдруг вовсе срежусь? Заклинит спина. Стряслось же похожее с Плюкфельдером в 
Риме. Объявят: струсил. Как насели на Плюкфельдера! Воробьев даже требовал, 
чтобы Плюкфельдера не брали на этот чемпионат,- ненадежен: мол, "немец"! Я 
ходил в "инстанции", доказывал, что это не так... Поверили. 

Срежусь - и поражение смоет честь побед. Все потерять - это каких-то десять 
минут - три неудачных подхода. И всю жизнь - горечь. За месяцы подготовки ни 
одной обнадеживающей прикидки, ни одного контрольного веса, даже отдаленно 
близкого к прежним. Упадок. Случалось, зверски уставал, нахлебавшись зла и 
клеветы. С ненавистью думал о жизни: дыхание - истина и истинно, а все прочее - 
книги, теории, поиски правды, верность принципам - тлен, бред, химеры! 

А может быть, укрыться за болезнь и вообще, в будущем, работать только тогда, 
когда сильный, когда победа наверняка моя? Не рисковать, разрешать споры только 
на большой силе, самым сильным... 

На разминках я скрывал плохую форму. И молчал, когда хвалили мою силу. Ведь 
столько рекордов наворотил тогда, за считанные недели лета! 

Что такое искусство вести борьбу? Разве поединки лишь для самой большой силы? 
Разве я не обязан управлять собой, когда ослаблен?.. Искусство борьбы. 
Глава 95. 


Своеобразно встречал утро Михаил Михайлович. Я за шнур выбирал дюралевые жалюзи.
 День ослеплял избытком света. Это как счастье, как радость - солнце! 

Одни деревья, сжелтев, уже скучнели обнаженностью ветвей, другие тучной зеленью 
заслоняли дома, и чернь их теней прилежно пасло солнце. И всякий раз Михаил 
Михайлович изрекал одну и ту же восторженную сентенцию. Для первого раза, прямо 
надо признать, несколько неожиданную. Поначалу я даже усомнился, не ослышался 
ли. А после смеялся. Смеялись мы оба: хвала жизни и творению жизни! Итальянцы 
говорят: смех выдергивает гвозди из гроба. После сентенций Михаила Михайловича 
оных вообще могло не сыскаться. 

Любо нам было вечерами устроиться где-нибудь в кафе. К сожалению, украдкой,- 
"порядок" запрещал и карал подобные вольности. В этих улочках вблизи от 
Аухофгассе и Винтальштрассе кафе дешевые и не по-нашему благочинно-трезвые. 
Выбор всегда падал на столик поукромней. Со всех точек зрения мы вели себя 
предосудительно. Не мешало побеспокоиться и об укромности. Мера всегда не 
лишняя. 

Я ограничивался кружкой-другой светлого швехатского пива. Михаил Михайлович 
заказывал коньяк или датское пиво "Карлсберг", жалуясь на сердечную аритмию. 

Сплетал истории обычно Михаил Михайлович. Как ни странно - никогда о полетах, 
хотя носил до начала 40-х годов почетное звание "летчик номер один" и счет 
орденам имел внушительный. Недаром Международная авиационная федерация 
наградила Громова за его полеты в 30-х годах медалью Анри де Ляво. Второй 
медали через тридцать лет будет удостоен Юрий Гагарин. Как-то обмолвился: "Я 
жив благодаря правилу не доверяться техникам, какими бы те умелыми ни слыли. 
Сам проверял материальную часть - порядок, для которого не делал отступлений. В 
противном случае не сидел бы здесь". 

Я понял: за любым полетом - продуманность, рассчитанный риск. Удачливость - 
видимость, за ней только расчет. Расчет от умения и таланта. Но над всем - 
расчет. Михаил Михайлович рассказывал, с кем сводила судьба. Выписка фамилий из 
всемирной истории! И век пилотный - десятилетия за штурвалом. Первые 
самолеты-"этажерки" пилотировал. Жаль, в его воспоминаниях, так куце 
напечатанных "Новым миром" (1977, № 1, 2, 3), нет и части того, что я слыхивал..
. 

За обрядностями теней и тенями крались сумерки. Не те, глухие, а светлая мгла, 
рассеянные тени, какая-то ласковость воздуха. Шаги прохожих слышны были за 
добрые полквартала. Сумерки сглаживали строгость предметов, придавали словам 
особое звучание. 
Глава 96. 


Публика устает. До времени я не подозревал об этом, а уж в год своего шестого 
чемпионата мира был просвещен достаточно. Но тогда, к третьему чемпионату, я 
еще не успел примелькаться. 

В 1964 году положение изменилось. Отчасти поэтому я и не выступил на чемпионате 
СССР накануне Олимпийских игр в Токио. Чемпионат проводил Киев. Там страсти 
столкнули бы нас с соперником в поединке без уступок. Следует испытать на себе,