цузский уличный торговец – 
без галстука, в неизменном кепи, которое он носил даже в жару.

Наум Исаакович Эйтингон родился б декабря 1899 года в Белоруссии, в городе 
Шклов, неподалеку от Гомеля, откуда была родом моя жена. На Лубянке и среди 
друзей его звали Леонид Александрович, так как в 20-х годах евреи-чекисты брали 
себе русские имена, чтобы не привлекать излишнего внимания к своей 
национальности как среди осведомителей и информаторов из кругов дворянства и 
бывшего офицерства, так и коллег, с которыми они работали.

Семья Эйтингонов принадлежала к самым бедным слоям общества, однако в Европе и 
США у них были весьма состоятельные родственники.

Эйтингон вступил в ряды партии эсеров в 1917 году. Годом позже в возрасте 
девятнадцати лет он пошел в Красную Армию и вскоре был направлен на работу в ЧК.
 В 1919 году его назначили заместителем председателя ЧК Гомельской области. Он 
вышел из партии эсеров и присоединился к большевикам в 1920 году. Карьера 
Эйтингона началась тогда, когда он принял активное участие в подавлении 
восстания белогвардейских офицеров в Гомеле, во время которого им удалось 
ненадолго захватить город.

Дзержинский заметил молодого чекиста и послал его руководить ЧК в Башкирии для 
подавления бандитизма. Там в бою с местными бандитами он был ранен в ногу и 
частенько жаловался мне впоследствии на боли в ноге. В 1921 году его направили 
в Москву в военную академию, где он учился вместе с будущими видными 
военачальниками. Помню, он показывал мне фотографии, запечатлевшие его с 
Чуйковым, впоследствии маршалом, защитником Сталинграда.

По завершении учебы в военной академии Эйтингона направили на работу в 
Иностранный отдел ОГПУ. Европейская родня отказалась выполнить его просьбу 
прислать необходимые рекомендации, бумаги и деньги для поездки в Западную 
Европу. А это могло быть его легальным прикрытием для оперативной работы. В 
результате Эйтингона послали в Китай в качестве резидента ОГПУ: сначала в 
Шанхай (там он работал совместно с сетью Разведупра Красной Армии, включавшей 
также как одного из агентов Рихарда Зорге), а затем в Пекин и Харбин.

Эйтингону удалось добиться освобождения группы советских военных советников, 
захваченных китайскими националистами в Маньчжурии. Столь же успешно провел он 
и другую операцию, сорвав попытку агентов Чан Кайши захватить советское 
консульство в Шанхае. После этого его отозвали в Москву.

На короткое время в 1930 году Эйтингон становится заместителем Серебрянского, 
начальника Особой группы при председателе ОГПУ. Этот самостоятельный и 
независимый от Иностранного отдела разведывательный Центр был создан Менжинским,
 преемником Дзержинского, в 1926 году как параллельная разведывательная служба 
для глубокого внедрения агентуры на объекты военно-стратегического характера и 
подготовки диверсионных операций в Западной Европе и Японии в случае войны. С 
этой целью Эйтгингон ездил из Китая в США (Калифорнию) для организации там 
агентурной сети. В 1932 году Эйтингона перевели в Иностранный отдел, 
руководимый Артузовым, а позднее Слуцким, в качестве начальника отделения, 
координировавшего работу нелегальных резидентур. Наряду с этим он отвечал также 
за изготовление поддельных паспортов для тайных операций за рубежом.

Когда мы впервые встретились с ним в Москве в 1933 году, я был новым 
инспектором в отделе кадров. В ту пору мы не были особенно близки, поскольку он 
занимал более высокое положение, чем я. В его лице я видел опытного 
руководителя разведки, уважаемого за успехи в работе и профессиональное 
мастерство, поэтому ему была поручена работа с нелегалами – святая святых в 
нашем деле. В те годы этой работе придавалось важнейшее значение, поскольку 
резидентур под дипломатическим прикрытием было у нас относительно немного. Мы 
стремились к тому, чтобы наши агенты в случае провала не могли навести западные 
спецслужбы на советские полпредства за рубежом.

Красивое лицо Эйтингона и его живые карие глаза так и светились умом. Взгляд 
пронзительный, волосы густые и черные, как смоль, шрам на подбородке, 
оставшийся после автомобильной аварии (большинство людей принимало его за след 
боевого ранения), – все это придавало ему вид бывалого человека. Он буквально 
очаровывал людей, наизусть цитируя стихи Пушкина, но главным его оружием были 
ирония и юмор. Пил он мало – рюмки коньяка хватало ему на целый вечер. Я сразу 
же обратил внимание на то, что этот человек нисколько не похож на 
высокопоставленного спесивого бюрократа. Полное отсутствие интереса к деньгам и 
комфорту в быту у Эйтингона было просто поразительным. У него никогда не было 
никаких сбережений, и даже скромная обстановка в квартире была казенной.

Помню, я как-то