Не в плен, а в партизаны
Илья Старинов




Старинов Илья

Не в плен, а в партизаны



Старинов Илья Григорьевич 

Не в плен, а в партизаны 

Hoaxer: повесть нашего знаменитого диверсанта и разведчика И.Г. Старинова <Не в 
плен, а в партизаны> рассказывает о судьбе экипажа советского бомбардировщика, 
сбитого во время выполнения боевого задания над вражеской территорией в 1944 г. 


С о д е р ж а н и е 

Пролог 

Глава 1. Десант 

Глава 2. Один в тылу врага 

Глава 3. В лапах вражеской разведки 

Глава 4. Пешие пилоты 

Глава 5. Подпольщики действуют 

Глава 6. Гестаповцы всполошились 

Глава 7. Иван Михайлович Добряков 

Глава 8. Иван Михайлович Добряков (продолжение) 

Глава 9. Собаки 

Глава 10. "Языки" 

Глава 11. Наказанный предатель 

Глава 12. На фронтовых дорогах 

Глава 13. В каменном мешке 

Глава 14. Последняя ночь 

Глава 15. Незабываемая встреча 

Пролог 

В 1967 году автору этой книги почти целый месяц удалось пробыть в гостях у 
народного героя Югославии генерал-майора Ивана Хариша. Встреча произошла через 
30 лет после совместного участия в антифашистской борьбе в Испании. 

Иван Хариш юношей покинул Югославию и работал в Аргентине, где научился 
говорить по-испански. Через два года судьба забросила его в Канаду, где он 
овладел английским и французским языками. В конце 1936 году он прибыл в Испанию.
 

В начале января 1937 года он вступил в партизанское формирование, которым 
командовал Доминго Унгрия. Быстро освоил основы организации и тактики 
партизанских действий, овладел умением наносить врагу урон, сохраняя и 
приумножая свои силы. В формировании Доминго Унгрии Иван Хариш прошел путь от 
моего переводчика до советника диверсионной бригады 14-го партизанского корпуса.
 Когда пала испанская республика, Иван Хариш был интернирован во Францию. Когда 
пала Франция и немцы напали на Советский Союз, Иван Хариш бежал из лагеря и 
через Германию и Австрию добрался до Югославии. Тут он организовал маленькую 
диверсионную группу и в сентябре 1941 года с помощью самодельной мины пустил 
под откос воинский эшелон с высокой насыпи напротив поселка, где жили усташи 
(хорваты, оказывавшие помощь немцам). В ходе войны диверсионная группа И. 
Хариша превратилась в партизанский отряд, а затем в партизанское соединение, 
которое нанесло ощутимый урон фашистам. Подвиги Ивана Хариша были высоко 
оценены народом. Ему присвоили звание генерала и Народного Героя Югославии. 

В наших с ним беседах Иван Хариш рассказал мне, что не один десяток 
американских летчиков, самолеты которых были подбиты над территорией Югославии, 
Венгрии и Румынии, приземлившись в тылу противника, выходили в расположение 
частей Народно-освободительной армии Югославии. Этому способствовало то, что 
летчики сбитых самолетов имели карты и были хорошо подготовлены к действиям на 
оккупированной территории. 

Глава 1. 

Десант 

В конце октября 1944 года под утро в небольшом, но живописном венгерском 
городке Сегед, раздались пронзительные сигналы воздушной тревоги. Слышался все 
нарастающий гул моторов советских самолетов, летевших с запада. Солдаты и 
офицеры штаба Н-ской немецкой армии спешили в убежища. 

Самолеты пролетели в стороне, но отбоя не было. Наружные наряды услышали 
надрывный гул моторов заметно снижающегося самолета. Внезапно в небо вонзились 
лучи прожекторов и, скрестившись, осветили одинокую машину. К самолету 
направились струйки трассирующих пуль. Казалось, что они пронизывали воздушный 
корабль, а тот летел, снижаясь, точно ему уже были безразличны и лучи 
прожекторов, и трассирующие пули. 

Едва дотянув до железнодорожного узла, самолет упал на вагоны, и вспыхнул пожар.
 Через несколько минут, когда огненные языки охватывали и пожирали 
железнодорожные составы одного парка, внезапно вспыхнули фонтаны пламени почти 
в центре станционных путей узла. Огненные языки достигли эшелона с боеприпасами.
 

Начались взрывы - то слабые, то сильные. Казалось они потушили пожар, но вскоре 
снова стали появляться еще большие языки пламени, и весь железнодорожный узел 
превратился в огромное пожарище. 

На окраине города возникла перестрелка, но скоро все успокоилось, только 
отправлялись машины на тушение пожара. 

Командование гарнизона не сразу узнало, что во время налета советской авиации 
на военные объекты в районе Будапешта огнем зенитной артиллерии был сильно 
поврежден один из самолетов. Осколками снарядов был ранен в грудь и скончался 
штурман - лейтенант Михаил Огурцов, выведены из строя один из двух моторов и 
радиостанция, из пробитого бака вытекало горючее. 

Борт-механик техник-лейтенант Иван Добряков, мастер "на все руки" делал все 
возможное, чтобы дотянуть до своих на одном моторе, но тот был поврежден и из 
него нельзя было выжать полной мощности. 

Поняв невозможность возвращения на базу, командир корабля капитан Семен 
Петрович Бунцев принял решение: экипажу покинуть самолет с парашютами, а 
поврежденную боевую машину направить на ближайший крупный железнодорожный узел 
противника. 

Экипаж выполнил приказ, и все покинули самолет. Капитан прыгнул последним, 
когда в небо уже вонзились лучи прожекторов. 

"Сегодня днем друзья однополчане узнают, что самолет капитана Бунцева на базу 
не вернулся. Судьба экипажа неизвестна. Да! Где теперь крепыш, "мастер на все 
руки" Иван Михайлович Добряков, где второй пилот, артист по натуре, Анатолий 
Темкин, борт-радист Ольга Кретова? - думал командир корабля, снижаясь с 
парашютом. 

Глава 2. 

Один в тылу врага 

Добрякову посчастливилось незамеченным приземлиться в большом саду. Собирая 
парашют, борт-механик давал условные звуковые сигналы, но ответа не было. На 
улице были слышны голоса, кто-то разговаривал, кто-то шел, громко постукивая 
кованными каблуками. 

Неожиданно вблизи возникла перестрелка. У Добрякова екнуло сердце. 

"Неужели заметили кого-либо из наших", - подумал он и, спрятав парашют под 
кустом, быстро побежал туда, откуда только что доносились выстрелы. 

Выбежав на улицу, Добряков почти вплотную столкнулся с двумя, точно выросшими 
из-под земли, серыми фигурами в шлемах. Решали доли секунды. Солдаты противника 
не ожидали встречи, и появление пилота их ошеломило. Добряков опередил их. 
Прежде чем гитлеровцы опомнились, он выпустил одну за другой две короткие 
очереди из автомата. Как подкошенные, не вскрикнув, серые фигуры упали на 
мостовую и кругом все стихло. Борт-механик хотел бежать через улицу, но 
остановился и один за другим перетащил трупы гитлеровцев в сад, из которого он 
только что вышел. 

"Так будет вернее, - не сразу найдут", - рассудил механик и, забрав три гранаты,
 перебежал через улицу, перелез через каменную ограду и садом стал пробираться 
туда, где слышал стрельбу. Часто останавливался, прислушивался, подавал 
условные звуковые сигналы, но никто не откликался, а вдали слышалась чужая речь.
 Вдруг донесся сильный взрыв, затем несколько послабее. 

"Неужели это на железнодорожном узле", - подумал Добряков. Эти далекие взрывы и 
только теперь им замеченное отражение зарева пожара заметно подбодрили механика.
 Медленно и осторожно шел он по саду, все еще надеясь найти своих, имитируя 
временами условный сигнал - двукратный лай, но напрасно. 

Подойдя к наружной ограде сада, пилот остановился. Светало. По улице на большой 
скорости пронеслись две пожарные машины и два фургона с солдатами, а Добряков 
одиноко стоял и смотрел на них из-за высокой каменной ограды. 

Что делать? В городе, видимо, много войск противника, а он один. И, обозревая 
окрестности, механик остановил свое внимание на полуразрушенном двухэтажном 
здании. В дом, видимо, попала бомба крупного калибра, и одна стена его 
обрушилась, обнажив сохранившуюся обстановку комнат. На втором этаже около 
внутренней пробитой осколками стены, стояли пианино и диван. ВВ подвале под 
неразрушенной частью дома из-за темных штор окна пробивался яркий свет. 
Добряков решил укрыться в развалинах дома. Скрываясь среди насаждений, никем не 
замеченный, он подполз к дому, через полузаваленное окно скрылся в подвале под 
разрушенной частью, где не было никаких признаков присутствия людей. 

Очутившись в подвале, Добряков вдохнул кислый запах испорченных овощей, 
смешанный с противной мышиной вонью. Что-то зашевелилось в темноте, послышался 
писк. Механик остановился у окна и прислушался. Через полузаваленное окно в 
подвал проникал слабый свет, и, когда глаза привыкли к полумраку, борт-механик 
пошел вдоль стены осматривать свое убежище. ВВ подвале было много овощей в 
бочках, россыпью на стеллажах и на полу. На одном стеллаже он обнаружил яблоки. 
Большая часть их испортилась, но Добряков на ощупь выбрал несколько штук и 
утолил жажду. Продолжая разведку в темноте, он нащупал дверь, но она не 
открывалась, видимо, была закрыта или завалена снаружи. Ознакомившись с 
подвалом, Добряков опять подошел к окну. Издали доносились взрывы и иногда 
совсем недалеко раздавались отдельные выстрелы и короткие очереди. 

Добрякову не верилось, что он остался один в тылу врага. Он все всматривался в 
сад, прислушивался, что-то ждал и думал о том, где теперь его друзья по оружию: 
Темкин, Кретова. 

Из предосторожности он решил завалить окно, чтобы им не воспользовался 
непрошенный гость и осторожно подтянул к нему несколько кирпичей. Оставил 
только небольшие щели и через них очень долго наблюдал за тем, что делалось в 
саду. 

Глава 3. 

В лапах вражеской разведки 

Добряков не знал, что командир экипажа Анатолий Темкин находился недалеко в 
особняке у немцев. 

Пережитые Темкиным события происходили с такой быстротой, точно в 
приключенческом кинобоевике. Прыжок в темноту. Рывок открывшегося парашюта. 
Приземление прямо на вражеский патруль на окраине города. Как стая разъяренных 
собак восемь гитлеровцев почти одновременно с криком бросились на одного 
парашютиста и схватили его. 

Окинув сердитым взглядом пленного и своих солдат, командир предложил одному 
невзрачному солдату снять меховые унты, толстяку забрать меховую тужурку, а сам 
отобрал часы пленного. 

Ефрейтор и четыре солдата повели Темкина в город. Вид пленного был непригляден: 
руки связаны за спиной, гимнастерка без ремня, галифе и носки без обуви. 

Конвоиры провели пленного мимо полуразрушенного дома, в котором были видны 
обнаженные взрывом комнаты, свернули за угол и подошли к высокой белой каменной 
ограде. Часовой вызвал дежурного, и тот пропустил их во двор. У сохранившегося 
красивого особняка их остановили, и ефрейтор ушел докладывать. Вскоре он вышел 
вдвоем с полным, высокого роста человеком в плаще и распорядился ввести 
пленного. Темкина ввели в комнату, где, точно разминаясь, с сигаретой в зубах 
ходил подтянутый, стройный, высокого роста офицер в чине майора. За столом 
сидел обрюзгший гитлеровец с большой лысеющей головой. Рот полуоткрыт, нижняя 
губа его отвисала, обнажая крупные желтые зубы, глаза зло смотрели на вошедшего,
 да так зло, точно он хотел наброситься на Темкина. На столе стояло несколько 
бутылок и приятно пахнущие закуски. 

- Развяжите его, - приказал майор конвоирам. 

Майор подошел вплотную к Темкину. Худое, хорошо выбритое лицо, приятный запах 
дорогих духов, Анатолий заметил внимательный острый взгляд из-под насупленных 
белесых бровей, едва заметное волнение. Казалось, гитлеровец временами 
успокаивающе и незлобно поглядывал на измученного пленника, но затем в его 
глазах и на лице за деланной улыбкой можно было заметить не то злобу, не то 
презрение. 

Наконец, сделав шаг вперед и смотря в упор на пленного пилота, майор заговорил 
с ним на русском языке с небольшим иностранным акцентом. 

- Вы, я вижу, пилот, а не диверсант, как мне доложили. Вам повезло. Спаслись и 
теперь имеете дело с вашим коллегой. Я тоже пилот и тоже был сбит в чужом тылу. 
Не бойтесь! Мы уважаем храбрых людей и с вами ничего плохого не случится. Вы 
спрыгнули с подбитого самолета? 

Темкин кивнул. 

- Ваша должность, звание, фамилия? 

- Это вам известно из моих документов, - ответил Темкин. 

- Так не отвечают. Кто вместе с вами покинул самолет и кто там остался, надеюсь,
 вы скажете мне раньше, чем мы узнаем это сами? 

- Покинул самолет я первым, - ответил Темкин, - что с другими не знаю. 

- Ты наш пленный, мы тебя освобождаем от твоей присяги. Что ты будешь говорить, 
никто не будет знать. Будешь говорить ценные сведения, денег дадим и на свободу 
пустим, хочешь, домой к мамке отправим. Не будешь говорить - плохой будет конец,
 твоя мать не будет видеть своего сына. А о присяге позабудь, ты сдался в плен, 
а сдача в плен по вашим законам - есть измена. Ваши газеты пишут: - лучше 
смерть, чем плен. Ты умный, ты хочешь жить. Ты можешь жить, и хорошо будешь 
жить, если будешь все говорить. Где ваше летное обмундирование? - спросил майор,
 точно раньше не замечал, в чем привели пленного. 

- Ваши солдаты взяли! - ответил все еще взволнованный Темкин. 

- Это недоразумение! Так нельзя, так плохо делать. У пленного нельзя брать 
вещей. Я прикажу вам вернуть. Какие вещи взяли наши солдаты у вас? 

- Часы взяли и все, что было в карманах - деньги, письмо, документы, сказал 
Темкин майору. 

- Какое недоразумение! Все вернут! Я прикажу строго наказать виновных. 

И майор вызвал солдата, приказал немедленно пойти догнать конвоиров и привести 
к нему ефрейтора, доставившего пленного. 

Темкин стоял и думал о том, что еще предпримут гитлеровцы. Майор был совершенно 
не похож на многих гитлеровских офицеров, которых он видел на плакатах, о 
которых он читал и слышал. Перед ним стоял деликатный, подтянутый, чистенько 
одетый и хорошо выбритый офицер, он не кричит и не пытает, а хочет отдать ему 
все взятое у него вещи, но пилот знал, что перед ним фашистский разведчик, 
возможно, более подлый и коварный, чем другие гитлеровцы. 

- Ну, а теперь, лейтенант Темкин, можете быть свободны. 

- Сейчас вас накормят, отдохнете, вам возвратят ваши вещи и вы будете 
отправлены к другим пленным. Перед расставанием еще раз побеседуем. - И майор 
отвернулся от Темкина, точно его и не было в комнате. Нажал кнопку и когда 
пришел солдат, он отдал ему приказание и Темкина увели в небольшую, но хорошо 
обставленную комнату. Оставив пленного в комнате с немецким солдатом, верзила 
пошел к майору, и получил у него указания. Возвратясь, он накрыл на стол и 
пригласил Темкина с ним покушать и выпить, пока принесут его вещи. Верзила 
показал ему место и сел рядом справа, слева сел солдат с лицом евнуха. 

- Будь кушать, яд нет, мы будь кушать вместе с вами, - глухим голосом сказал 
верзила. 

Как Темкин ни старался себя успокоить, но аппетита у него не появлялось. Ему 
хотелось пить, но воды не было. 

- Плохая здесь вода, - объяснил на едва понятном Темкину языке верзила, будем 
пить пиво, оно как вода. 

Желая утолить жажду, Темкин стал пить пиво. Немного выпив, он почувствовал, что 
пиво крепленое. Заметив опьянение Темкина, солдаты стали усиленного его угощать 
и сами пили вместе с ним. Темкин почувствовал, что он чуть охмелел, но вовремя 
остановился и стал пить меньше, стараясь напоить своих конвоиров. Когда трапеза 
окончилась, верзила отвел Темкина в небольшую комнату, где стояли кровать, стол,
 два стула. Там он дал ему бумагу, показал на чернила и сказал: 

- Переписей все твой вещь, я буду отдавать. 

После ухода Темкина, офицеры разговорились между собой: 

- Использовать пленных надо, но так с ними разговаривать, как вы, я не могу, да 
так и нельзя разговаривать с русскими, - ответил Раббе. - Вы не работали на их 
территории и теперь можете изощряться, придумывая различные уловки, а я не могу.
 Я слишком зол на всех красных, а потому и не могу миндальничать с пленными. 
Один их вид вызывает у меня ярость. 

Больше Раббе говорить не мог, взгляд его налитых кровью больших глаз стал 
блуждать, словно искал - куда делся пленный. Он дрожащими руками налил и залпом 
выпил большую кружку пива, быстро встал и, увидев себя в большом зеркале, 
угрюмо сказал: 

- Вот, дорогой мой начинающий разведчик, смотрите - мне всего только 40 лет, а 
я уже седею и лысею, - и он грузно сел в кресло, - это результат трехлетней 
борьбы против советских партизан и диверсантов. 

- Но теперь мы уже не в этой страшной России, здесь спокойнее. Теперь мы имеем 
дело с антифашистами, их агитаторами и саботажниками. Это уже не то. 

Майор Вольф чуть было не сказал: "не то, что бороться против хорошо вооруженных 
партизан, диверсантов, коммунистического подполья". Он знал, что от этих слов 
Раббе приходит в сильное раздражение и потому он вовремя остановился. 

Майор Вольф знал истинные причины особой ненависти Раббе к пленным. В свое 
время штурмбанфюрер пробовал осуществить с помощью пленных "интересные" 
операции. Однажды он "обработал" одного пленного и перебросил его через линию 
фронта в тыл Советской Армии с задачей передать пакеты советским офицерам, 
которых он хотел уничтожить. В пакетах были вложены написанные тайнописью 
директивы примерно следующего содержания: 

- "Вороне от Сокола". "Ввиду нарушения радиосвязи мы вынуждены послать вам 
курьера, которому вы можете вполне довериться. Последние ваши данные о 
состоянии дивизии оказались очень ценными. Во что бы то ни стало установите с 
нами связь. Мы вас слушаем первые десять минут каждого часа в темное время 
суток. Шифр без изменений. Сообщите по радио или с курьером, когда можете 
слушать нас и когда вам наиболее удобно передавать сведения для нас. Сокол". 

Пленный наизусть заучил все необходимые ему данные об адресатах. Он был 
категорически предупрежден, что в случае, если он не доставит пакеты, то будет 
сообщено советскому командованию, что пленный дал подписку, обязуясь работать в 
пользу гестапо. Опасаясь, что завербованный струсит и не передаст пакеты, Раббе 
приказал перебросить пленного так, чтобы его поймали при переходе линии фронта. 


Попавший в беду солдат согласился, но подвел Раббе. 

Опасаясь, что пакеты найдут при обыске и он будет пойман с поличным, перебежчик 
бросил их раньше, чем вышел в расположение советских войск. Вырвавшийся на волю 
пленный солдат рассудил так, что гестапо куда более важны их агенты, занимавшие 
более видные посты, чем он, и потому никому ничего фашисты сообщать о нем не 
станут. Днем пакеты, отправленные Раббе двум советским офицерам, были подобраны 
немецкими солдатами, и к вечеру они вернулись к нему опять. Гестаповец понял, в 
чем дело, и рассвирепел, но решил раньше, чем разоблачить обманувшего его 
пленного, послать с пакетом другого. А чтобы тот опять не выбросил их до обыска,
 он зашил их в одежду, не предупредив перебрасываемого. Пленный должен был по 
заданию Раббе найти офицеров, коим предназначены пакеты, и передать заученный 
им пароль, после чего получить от них задание и выехать вглубь страны для 
ведения разведки. Раббе опять озаботился, чтобы новый связник был задержан и 
обыскан, и тогда тот будет, по его расчетам, чистосердечно признаваться и 
компрометировать там советских офицеров. 

Завербованный "убежавший пленный", как и было рассчитано Раббе, был задержан на 
переднем крае. Бывалый пограничник, которому он попал для опроса, обнаружив при 
обыске пакеты, заметил, что перебежчик был сам удивлен находкой. Перебежчик 
долго запирался, но факт был налицо: в его одежде обнаружены два пакета с 
зашифрованными письмами и он во всем признался, назвав фамилии офицеров, к 
которым он должен был явиться и получить их дальнейшие указания. Опытный 
следователь предоставил перебежчику возможность явиться к адресатам, но первый 
адресат - начальник штаба дивизии полковник Н. задержал "агента" и передал его 
по назначению. Второй адресат чуть было не пристрелил предателя. Советский 
следователь не попался на удочку, и затея Раббе провалилась. 

Писал Раббе обращения к партизанам с призывом прекратить борьбу и с обещаниями 
предоставить им работу по специальности, но опять бесполезно. Командир 
партизанского отряда "Фугас" прислал ему издевательский ответ, что он охотно 
соглашается прекратить всякую борьбу против фашистов-охранников и работать по 
своей специальности военного времени - пускать под откос воинские поезда, - 
пусть только гестапо не мешает ему, а он не будет трогать охрану. 

И больше Раббе ничего не сочинял, он потерял вкус к комбинациям. 

Майор Вольф был молодым разведчиком, он воспринял у иезуитов их коварные методы 
влезать в душу людей, его девиз - цель оправдывает средства. Он имел крепкие 
нервы, артистические способности. На незнающих его людей он мог производить 
впечатление прямого великодушного, весьма гуманного и обаятельного человека. Не 
всякий сразу мог распознать, что его приятная внешность прикрывала наиподлейшую 
душу. 

После разгрома немецко-фашистских войск под Сталинградом майор Вольф потерял 
веру в победу гитлеровской Германии и решил связать свою судьбу с американской 
разведкой. За полгода работы в разведке на Восточном фронте он убедился во все 
возрастающей силе Советской Армии. По его мнению, был только один исход -В 
открыть фронт на Западе, капитулировать перед англо-американцами и дать им 
возможность выйти на восточные границы Германии и тем самым спасти ее от 
проникновения русских войск. Он считал, что англо-американцы только пожурят, а 
от русских нельзя ждать милости. Но свои мысли он тщательно скрывал даже в 
самых откровенных разговорах с друзьями. Он всячески проповедывал необходимость 
столкнуть между собой союзников, всегда подчеркивал, что тогда "мы быстрее 
разгромим своих врагов". 

Потеряв веру в победу, майор Вольф начал наживать себе капитал в валюте, 
которая бы не подвергалась ни конфискации, ни инфляции. Таким капиталом он 
считал агентуру в тылу Советской Армии и он ее усиленно начал вербовать. 

Майор Вольф и штурмбанфюрер СС Раббе дружили, часто ездили один к другому 
делиться впечатлениями, информацией. Майор Вольф передавал Раббе тех, кого для 
целей разведки он уже не мог использовать. Раббе был большой мастер по 
умерщвлению - оберштурмфюрер Клаус Мюллер, его машина смерти, отвозил в 
последний путь всех подлежащих уничтожению. 

- Мне пора уже идти к себе. Очень прошу добиться у этого типа, сколько человек 
выбросилось с их самолета, - обратился Раббе к Вольфу. 

- Будьте покойны, добьюсь, - ответил Вольф. 

После небольшой паузы Раббе тяжело встал, пожелал успеха и распрощался. 

Проводив Раббе, майор Вольф выпил рюмку коньяку, закусил бутербродом и вызвал 
своего помощника - лейтенанта Адольфа Шварца. Тот, как всегда, явился с рабочей 
картой. 

- Прибыл ефрейтор, доставивший пленного, - доложил он. 

- Впустите! Я вам продемонстрирую интересный номер. 

Майор так сурово глянул на вошедшего ефрейтора, что тот вздрогнул. 

- Где вещи русского офицера? - спросил он строго. 

- Распределили между нуждающимися солдатами. 

- Немедленно все доставить мне, все до единой ниточки. Когда надо, я вам сам 
дам. Кто взял его часы? 

- Я, - признался ефрейтор. 

- Давайте сюда и бегом за остальными вещами. 

Ошеломленный ефрейтор отдал часы, взглянув на них так, точно они были подарены 
ему его женой. Повернувшись кругом, как ошпаренный выбежал из особняка и 
приказал возвратить вещи Темкина. 

Когда Темкина вторично ввели на допрос, майор и такой же, как он, подтянутый 
молодой лейтенант посмотрели на часы, которые поблескивали у пленного на руке. 

- Ну, кажется, все в порядке? - обратился майор к Темкину. 

- Да, пока в порядке, - ответил казавшийся охмелевшим Темкин. 

- Давайте познакомимся и начнем работу. Вы коммунист? 

- Нет, беспартийный. 

- Почему? 

- Долгое дело. Не хотел подавать заявление и тревожить прах родителей. 

- Почему? 

- Их биография неподходяща. 

- Почему? 

- Они были причислены к кулакам. 

- Замечательно. Нам удалось еще одного из состава вашего экипажа задержать. Как 
вы скоро убедитесь, - напрасно нас своевременно не предупредили. 

Майор нажал кнопку и в комнату внесли парашют Добрякова. 

- Узнаете? 

- Нет, - ответил Темкин. - Не мой парашют. 

- Не твой, так чей? 

- Не знаю! 

- Хорошо. 

Майор нажал кнопку, и вошел пожилой худощавый человек в гражданском. 
Пожелтевшими пальцами он держал несколько снимков. Майор взял их в руки и 
показал один из них Темкину. 

Хмель у Темкина как рукой сняло. Он увидел себя в обществе гитлеровцев и 
прочитал над фото сфабрикованное обращение от его имени. 

"Сволочи! Подлецы! Провокаторы! Гады", - подумал возмущенный пилот, а майор 
спокойно прохаживался по комнате, потирая руки. И когда Темкин немного 
успокоился, Вольф сказал ему: 

- Не волнуйтесь. Зачем печалиться? Если будете мне говорить правду о том, что я 
буду спрашивать, тогда никто не увидит этого снимка, и вы получите возможность 
жить и возвратиться домой, но, если вы будете врать или молчать, ваши прочтут 
этот призыв. 

И он начал читать: 

"Товарищи и братья по оружию! Вы зашли на чужую землю. Остановитесь! Довольно 
крови. Остановитесь! Иначе погибнете". А какая концовка! "В немецкой армии с 
нами хорошо обращаются, переходите на ее сторону! До скорой встречи!" А 
снимочек хорош! Советский пилот чокается с эсэсовцами. Замечательно! Почерк так 
хорошо подделан, что никто никогда не обнаружит подделки". 

Как во сне слушал Темкин убийственные для него слова майора. Мелькнула мысль 
броситься на провокатора, но начеку сбоку стоит конвоир, готовый к вспышке 
гнева у пленника. 

Преодолевая негодование, советский пилот сохранял спокойствие и напряженно 
думал, как выйти из создавшегося положения, чтобы не только не стать предателем,
 но чтобы о нем этого и его враги не могли сказать. 

- Ваша жизнь и честь в ваших руках, - продолжал вкрадчиво майор. Решайте. У вас 
два выхода: все нам рассказать и жить, или умереть, как предатель, проклятый 
своим народом. 

А Темкин все стоял и думал. 

- Я жду. Жду вашего разумного ответа, - напомнил майор. 

- Ну, если я вам все расскажу - какая гарантия, что вы опять не пошлете эту 
фальшивку или не сделаете другой провокации. 

- Будем говорить прямо: в наших интересах не выдавать вас, а перебросить назад, 
да так, чтобы никто и никогда не подумал, что вы попадали к нам в плен. 

- Поймали. Мне ничего не остается. Согласен. Дайте воды, - еле выдавил Темкин. 

- Ну вот! это другое дело. 

Темкину дали выпить газированной воды. 

И начались расспросы. Майор и его помощник спрашивали, Темкин отвечал. 

- Вы утверждаете, что вы прыгнули один, а чей это парашют? - спросил опять 
майор. 

- Господин майор, я прыгнул первым и, по-моему, никто больше не мог прыгнуть. И 
парашют мне не знаком. 

Майор стал уточнять расположение аэродромов. Темкин показывал на карте их 
расположение. 

- Но там есть макеты, а не самолеты, а ты говоришь, что это настоящий аэродром? 
- спрашивал майор. 

- Верно, были раньше макеты, а теперь туда перевезли истребители, и на месте 
макетов стоят уже настоящие самолеты, тоже маленькие, да рядом в лесочке их 
много я видел. Раньше никого не задерживали вблизи, а теперь стали задерживать, 
- уверял Темкин фашистов. 

- Если соврал - плохо будет, правда - хорошо будет, - сказал майор. 

- Знаю, - ответил Темкин. 

Лейтенант нанес аэродром на карту. Когда он спрашивал у Темкина о другом 
аэродроме, на котором базировалась его часть, он сказал, что действительно на 
нем есть самолеты, но их всего осталось три штуки, остальные базируются на 
другом аэродроме. Да рядом с настоящими пушками около аэродрома стоят 
деревянные, убеждал он офицеров. 

Те переглянулись. 

- Зачем говоришь неправду? Там настоящие пушки есть? - спросил лейтенант. 

- Да, и настоящие пушки были, раньше я их видел, а теперь их увезли и поставили 
деревянные, - отвечал Темкин. 

Темкин так смело и убежденно говорил, что немцы верили ему. 

Долго еще допрашивали Темкина, но тот уже настолько вошел в азарт, что все 
больше и больше рассказывал допрашивающим о военных объектах. Особенно 
разведчики заинтересовались складом авиабомб и тщательно нанесли его на карту. 

Судя по настроению, майор и другой офицер остались довольны результатами 
допроса. Темкин мучительно переживал происшедшее. Все произошло так быстро и 
непоправимо! Он твердо знал, что противнику нельзя выдавать военные тайны, он 
сам учил других их сохранять и знал, как многие захваченные фашистами воины 
плевали в лицо своим мучителям и умирали, ничего не сказав. Но он не сделал 
этого из-за снимка и поддельной подписи. Он сделал другой ход. И в памяти 
Темкина возник образ его первого военного наставника - котовца Алексея 
Григорьевича Чижикова. 

"И Котовский, когда это было надо, выдавал себя за командира бандитов", 
оправдывал Темкин свое поведение. 

Окончив допрос, майор глянул на Темкина, как иногда смотрят пьяницы на пустую 
бутылку. Пленный уловил его пренебрежительный взгляд и почувствовал что-то 
недоброе. 

А майор решал, как ему в дальнейшем использовать пленного, который не мог ему 
уже ничего дать для пополнения данных о Советской Армии. 

Видя податливость Темкина, майор сходу решил овладеть адресами людей, которых 
он мог бы в будущем путем шантажа использовать в своих интересах, применяя для 
этой цели находившегося в его распоряжении пленного пилота. 

- С военными вопросами окончено. Если вы показали нам все правдиво - через 
день-два мы вас можем отпустить и, если хотите, перебросить к вашим. А теперь 
прошу своей собственной рукой написать нам анкетные данные о ваших 
родственниках, указав фамилию, имя, отчество, возраст, местожительство, 
наружный вид, занятие. 

И майор перечислил наизусть целых тридцать пунктов и заставил Темкина их 
записать, затем отправил его в ту комнату, где его поили и сфотографировали 
вместе с ликующими гитлеровцами. 

"Ну и подлец, - думал пленный, - хочет узнать адреса моих родственников, 
послать к ним туда шпионов или диверсантов, а меня здесь как заложника оставить.
 Нет, пока туда шпионы дойдут, наши Берлин возьмут. Ну, дудки, решил он. - Я 
вам таких родственников дам, что лучше не надо. Самое главное, думал он, - 
чтобы при повторении не перепутать". 

И он начал писать данные не о своих родственниках, а об известных ему 
родственниках соседа - капитана милиции Степана Егорчука. Когда он окончил, ему 
даже стало как-то легче на душе: пусть приедут. 

"Степан в паспортах понятие имеет, он враз разоблачит", - думал он. 

Когда он вручил данные о родственниках, верзила отправил их с солдатом к майору.
 

В комнату вошел лейтенант Шварц и сказал: 

- Сейчас тебя отведут в комнату. Потом ты будешь приходить ко мне, и я тебе 
буду давать хорошую пищу, вино. Немного там будешь сидеть как военнопленный, а 
потом будем отправлять. Хочешь - на работу, хочешь - в Россию. 

- А как вы можете меня отправить в Россию, меня там арестуют свои, 
поинтересовался Темкин. 

- Не бойся! Это наше дело. Будешь мамку видеть. Мы сами тебе дадим бежать, где 
мы будем выпрямлять фронт, там оставим тебя. Никто не узнает, что ты был у нас 
в плену. 

У Темкина опять появилась уверенность в спасении. Немцы ему поверили. Поздним 
вечером он заметил, что часовой отлучился, и, не медля ни минуты, открыл окно, 
оглянулся - никого не видно, и стал быстро уходить от этого дома. К утру он 
благополучно подошел к намеченному лесу. 

Глава 4. 

Пешие пилоты 

Бунцев приземлился на окраине рабочего поселка в полутора километрах от 
железнодорожного узла. Оглянувшись, он с облегчением заметил Кретову. В это 
время самолет упал на станцию и там начался пожар. 

- Куда нам парашюты спрятать так, чтобы ни одна собака не нашла, - шепнула 
Ольга. - Материал очень хорош, жалко в поганом месте утопить. Все равно, пока 
нам нечего нести, купола возьмем с собою, а постромки спрячем. 

Кретова быстро ножом обрезала постромки от куполов парашюта. Постромки и лямки 
они запрятали в землю, вынув дерн с помощью ножа. Ориентируясь на зарево все 
усиливающегося пожара на железнодорожном узле, Бунцев и Кретова пошли в 
западном направлении. 

"Это тебе не в воздухе, - подумал Бунцев, шагая в своих меховых унтах. На своих 
двоих скорости не разовьешь, далеко не уйдешь, а если пропитанья не найдешь, то 
совсем пропадешь", - рифмовал про себя капитан, тяжело шагая вслед за радисткой.
 

Бывалая партизанка Ольга Кретова чувствовала себя в тылу врага на территории 
Венгрии вполне уверенно. После соединения ее отряда с войсками Красной Армии 
Кретова просила направить ее для ведения партизанской борьбы за пределами 
советской Родины, но ее направили в регулярные войска. Теперь благодаря 
несчастному случаю она попала в тыл врага. Она шла, напрягая слух и 
всматриваясь по сторонам, чтобы не попасть на противника. И капитан и Кретов 
думали о Темкине и Добрякове. Где они? Что с ними? Шли молча, пока не подошли к 
дороге. В это время на узле начались новые сильные взрывы. 

- Пойдем по дороге на север, - предложила Кретова. - Теперь им не до нас. 

- Придется пройти - запутать следы, - согласился Бунцев, - пока будет 
действовать наш последний удар. 

И они пошли на северо-восток. Прошли по дороге около полукилометра. Навстречу 
показались огни машины. 

- Придется уступить дорогу, - сказал Бунцев. 

- И замести следы, - вставила Кретова. - И они сошли с дороги, быстро удаляясь 
в сторону. 

- Ложитесь! Ложитесь, а то увидят, - взмолилась радистка. 

"Эх, это тебе не в воздухе", - вновь подумал Бунцев, растянувшись на мокрой 
земле. 

Мимо лежавших быстро пронеслась мощная легковая машина. Бунцев и Кретова встали,
 как могли отряхнули грязь с одежды и вышли вновь на дорогу в юго-восточном 
направлении. Прошли по дороге еще метров триста и когда увидели небольшую 
полевую дорогу, идущую в северо-западном направлении, свернули на нее. 

Начинался рассвет. И зарево пожаров на станции тускнело. В небо уходили клубы 
темно-желтого дыма. 

- Надо скорее найти укрытие на день, - шепнула Ольга. 

Местность была ровной и никаких зарослей или других укрытий поблизости не было. 
Впереди виднелась высокая кукуруза. Туда и направились пилоты. Початки были уже 
убраны, и в поле остались высокие стебли. 

Кретова заметила межу и остановилась. 

- Товарищ капитан! Сюда. Межа. Следы мало заметны, и их легко замаскировать. 

Они начали удаляться вглубь кукурузного массива. Прошли больше 300 метров. 
Когда стало заметно, что кукуруза кончается и дальше скошенное поле, Кретова 
остановилась. 

- Теперь пройдемте в сторону. 

Они свернули на 20 метров влево, затем прошли обратно метров 100 к дороге, еще 
раз влево и вышли почти на край кукурузного поля и остановились. Им было видно, 
что делалось на скошенном поле, а они оставались незаметными в кукурузе, всего 
меньше трех километров от железнодорожного узла, по которому они нанесли 
сокрушительный удар, меньше одного километра от поместья. 

- Ольга! Садись! Отдохнуть пора. Довольно путать следы. Это нам мало поможет, 
когда нас станут искать. 

- Можно сесть и отдохнуть, - согласилась радистка. Теперь, если пойдут по 
следам, то мы их заметим раньше, чем они нас, и мы сможем выйти им в след. 

Положив на землю один парашют, пилоты сели и невольно прислушивались к тому, 
что делалось поблизости. Они отчетливо слышали гул моторов автомашин, идущих по 
дороге. Временами со станции доносились гудки паровозов, вспомогательных 
поездов, завывание сирен пожарных машин. Поблизости никаких признаков 
посторонних людей. 

Кретова расположилась на парашюте, сняла, почистила сапоги и поставила их 
сушить. Потом достала свой неприкосновенный запас и пригласила капитана к столу.
 

Пилоты были голодны, но пища не шла. Обнаружилось, что нет воды, да и 
перенесенные переживания сказывались. Их беспокоила судьба Темкина и Добрякова. 


Земля была насыщена осенними дождями и радистка своей финкой вырыла ямку, в 
которую скоро стала набираться вода. Так была решена проблема водоснабжения. 

Подкрепившись, Кретова и Бунцев опять молча сидели и слушали. 

Несмотря на бессонную ночь, капитан и радистка не могли уснуть. 

- Скорее бы ночь - и на сборный пункт в лес, - сказала Кретова, взглядывая на 
часы. 

- А ты поменьше смотри на часы, да усни и ночь скорее наступит, - ласково 
ответил ей Бунцев. 

Ему показалось, что только теперь впервые он увидел так близко своего радиста. 
Ее открытое усталое лицо с синевой под глазами показалось ему красивее, чем 
когда они были на своей земле. 

Ольга, заметив долгий внимательный взгляд капитана, опустила голову, сняла 
пилотку и стала поправлять волосы. 

Впервые капитан Бунцев познакомился с Кретовой в начале июня 1943 года, когда 
он остался на дневку на партизанском аэродроме в 500 км от линии фронта. 
Кретова вместе со своим командиром отряда прибыла на аэродром для получения 
боеприпасов. 

Ночи были короткими, и самолеты не успевали в одну ночь доставить груз 
партизанам, взять раненых и возвратиться обратно. 

Имея свободное время, Кретова стала помогать маскировать самолет Бунцева. Так 
они и познакомились. 

Весной 1944 года партизанский отряд, в котором находилась Кретова, соединился с 
войсками Красной Армии. Все попытки Кретовой попасть опять в тыл врага в 
составе партизанского отряда или организаторской группы не увенчались успехом. 
Партизан, желающих продолжать борьбу в тылу врага, было много, а отправляли в 
тыл врага немногих, главным образом опытных минеров с большим личным счетом, 
именитых радистов, а Кретова была минером без личного счета, радисткой с 
небольшим стажем. 

Когда началась война, Ольге было всего семнадцать. Она толков что окончила 
десятилетку в Барнауле и готовилась поступить в Политехнический институт. Война 
была и далеко, и близко. Не было светомаскировки, но поезда с мобилизованными 
отправляли на фронт. Кретова обращалась в военкомат, райком комсомола, но никто 
ее не отправлял в Красную Армию. 

Из сводок Совинформбюро Оля узнавала о боевых действиях партизан в тылу врага, 
и ее потянуло в партизаны. Сказалось окружение. Ее отец Василий Кретов, многие 
друзья отца вели партизанскую борьбу в тылу белогвардейцев в 1918-1920 годах. 
Дочь часто слушала их рассказы. Осенью 1941 года Ольга простилась с родителями 
и попутными эшелонами добралась до Москвы. Добилась приема в школу. Выучилась 
на минера, но спрос на минеров у партизан уменьшился - много хороших 
подрывников было практически подготовлено и в тылу врага. Кретова стала 
обучаться на радистку. 

Бунцев вспоминал пройденный путь, вспоминал как он доставлял грузы партизанам, 
вывозил в наш тыл раненых, детей, дневал на партизанских "аэродромах" в тылу 
врага, садился на необследованные площадки, когда одинаковые огни манили его в 
ловушку, вспоминал рассказы партизан, сожалея, что не обращал внимание на их 
тактические приемы. Он не исключал, что может быть сбит в тылу противника, но 
не задумывался, что тогда он будет там делать: как, куда выходить. Теперь ему 
казалось непростительным упущением быть у партизан, вместе с партизанами и не 
знать всех премудростей партизанской тактики. 

Раньше боевая деятельность партизан ему казалась настолько простой, что, если 
понадобится, каждый военный может стать сразу хорошим партизаном, а тут 
оказалось, что даже его одежда, такая удобная в самолете, оказалась непригодна 
для действий на земле в тылу врага: унты намокли, отяжелели, а сушить негде. 
Набухла от мелкого осеннего дождя и меховая куртка. Хорошо, что взяли с собой 
купола парашютов, а то целый день мокни на промокшей земле. Но что делать, 
когда будут съедены остатки скромного неприкосновенного запаса, что делать, 
когда они не застанут на сборном пункте Добрякова и Темкина? 

"Хорошо было партизанам на своей родной земле, - подумал капитан. - Там все 
свое: и люди и земля. А здесь совсем не то, все по-иному. Здесь не оденешься 
под дядьку, не спросишь дорогу, не попросишь даже пищи, чтобы не быть 
обнаруженным. Вот и попробуй здесь ходить, пробираться к своим". 

Он вспомнил рассказы двух партизанок, которые вырвались из фашистской неволи, 
прошли несколько сот километров по Германии, почти тысячу километров по Польше 
и все же дошли к своим. 

"Ну, а моя радистка - бывалый партизан, а потому нам и бог велел сквозь все 
преграды выйти к своим", - подумал капитан. 

Кретова не спала и переживала свою беспомощность, она чувствовала себя 
виноватой, что не додумалась на всякий случай обзавестись портативной 
радиостанцией, чтобы иметь возможность связаться с земли. 

"А у партизан у меня был "Северок" - вот бы пригодился, я сдала его на склад, и 
он, возможно, лежит там без надобности", - думала она. 

День тянулся бесконечно. После полудня, когда Ольга осталась в охранении, 
Бунцев уснул. Во сне он видел себя на самолете, идущим на посадку на родной 
аэродром, но был разбужен Ольгой. Вблизи раздавались одиночные выстрелы и 
выкрики на чужом языке. 

- Уж не нас ли это ищут? - спросил командир, и они приготовились к бою. 

Выстрелы раздавались так близко, что они слышали свист пролетавших пуль. Одна 
из пуль пролетела над головой Кретовой, и впереди упал перебитый пулей стебель 
кукурузы. Пилоты напряженно вслушивались и молчали. 

- Непонятно, почему они так много и бестолково стреляют по кукурузе? Уж не 
думают ли, что здесь целый взвод засел, - шепнула Ольга, крепче сжав автомат в 
руках. 

Бунцев молчал. Он чувствовал себя на земле явно не по себе. Было ясно, что ни 
отразить вражеской атаки, ни уйти в случае обнаружения они не смогут. А 
стрельба то прекращалась, то вновь начиналась. Опять слышался разговор, крики. 
Наконец стрельба кончилась, загудел мотор машины и скоро наступила тишина и 
только вдали на узле были слышны гудки паровозов. 

- Непонятно. Неужели поиски кончились, - шепнул Бунцев. 

- Возможно. Попугали. Думали, кто выбежит или вылетит. 

Пилоты не знали, что восемь вражеских офицеров одного из сгоревшего эшелона 
кутили по случаю избавления от гибели, ожидая восстановления движения, 
практиковались в стрельбе и не подозревали, что они развлекаются по соседству с 
теми, кто разгромил железнодорожный узел. Они приехали на автомашинах, 
поставили их всего в двухстах метрах от места, где укрывались Бунцев и Кретова. 
Солидно выпив на радости, постреляли и поехали по направлению к городу. 

Угроза миновала. 

- Где теперь Темкин и Добряков, - спросила Кретова. 

- Может быть, ждут нас на сборном пункте, - ответил Бунцев. 

Оправившись от переживаний, связанных с появлением любителей пострелять, они 
подкрепились из своих скудных запасов и стали обсуждать план дальнейших 
действий. Было принято решение: прежде чем идти в лес на сборный пункт, надо 
добыть продовольствие, чтобы на сборном пункте можно было ожидать, не появляясь 
никому на глаза. Долго обсуждали детали добычи продовольствия. Основная 
трудность заключалась в том, что одежда демаскировала их, и денег у них не было.
 Наконец Бунцев принял решение. Как только стемнело, они вышли из укрытия и 
направились к хутору. Шли медленно, останавливались, прислушивались и опять 
осторожно продвигались дальше. Хутор оказался небольшим. Через занавески в 
окнах пробивался слабый свет. На улице нередко были слышны шаги и непонятные 
голоса. Пришлось обождать, когда погасли огни во всех домах, кроме одного, 
самого большого. Решили в него и зайти. 

Как было договорено, Бунцев снял свой головной убор и накинул плащ Кретовой. 
Постучали в окно, выходящее на улицу. Хозяин сразу откликнулся и что-то спросил 
на непонятном языке. 

- Хир золдатен, - ответил капитан. - Хозяин сказал что-то еще, но дверь 
открывать не стал. 

- Да я тебе говорил, что это тебе не ридна Украина. Не знаешь, что он говорит, 
не можешь ответить и, конечно, ни один чудак не откроет дверь незнакомым. 

- Ничего, сейчас откроет. Хуторок небольшой, немецких солдат нет, а где их нет, 
там и в тылу мы можем быть хозяевами, - прошептала Ольга. 

И Бунцев поверил этой хрупкой девушке, которая держала на изготовку автомат. Но 
прежде чем он заставил хозяина открыть дверь, они услышали в доме сердитый лай 
здоровенной собаки. 

- Вот эта тварь нам может испортить все дело, придется отойти. 

Они пошли прочь от дома. Но не успели отойти и полсотни шагов, как услышали лай 
собаки, выбежавшей на улицу. Еще быстрее стали уходить от злосчастного дома. Но 
хозяин оказался не из трусливых, и вслед за собакой вышел с ружьем на крыльцо. 
Получив подкрепление, овчарка стала решительнее преследовать нарушителей 
спокойствия. 

- Пристрелить бы ее, проклятую, да не стоит привлекать к себе внимание, шепнул 
Бунцев. 

А собака, точно почувствовав опасность, стала понемногу отставать и, наконец, 
ворча, возвратилась назад. 

Бунцев и Кретова остановились. Ольга посмотрела на часы - по местному времени 
было только 20.35. 

- В нашем распоряжении на заготовительные мероприятия осталось по меньшей мере 
два часа. После 23 часов мы уже не можем нигде показываться. Товарищ капитан, - 
продолжала радистка, - скоро нам нужно будет переходить железную дорогу, 
давайте сделаем пару километров в сторону и тем самым покажем ложное 
направление, и заготовим немного продовольствия у железнодорожников, где-нибудь 
на будке около переезда, там народ победнее, собак, наверное, не держат, а мы 
их не обидим. 

Через час они вышли к железной дороге и пошли вдоль ее в восточном направлении 
до тех пор, пока не подошли к переездному домику и остановились около него. 

Железная дорога, как и предполагали пилоты, никем не охранялась. Вскоре 
показались огни поезда. На переезде зажглась красная лампочка и послышались 
короткие звонки. Из будки вышел сторож. Он проводил поезд и, убедившись, что 
все в исправности, возвращался домой, когда навстречу ему вышли двое 
вооруженных: Бунцев в плащпалатке Кретовой, а Кретова - из парашюта, 
покрашенного травой и замазанного землею настолько искусно, что ночью его не 
отличишь от настоящего плаща. 

На ломаном немецком языке Кретова попросил хлеба, сала или масла и взамен 
предложила позолоченный браслет от часов. Сторож взял в руки цепочку, посмотрел 
на Кретову и пояснил, что у него нет столько хлеба и других продуктов, чтобы 
они по стоимости равнялись такой вещи. Прищурившись, сторож спросил, кто они и 
куда идут. Бунцев и Кретова стали выдавать себя за убежавших из немецкой армии 
мобилизованных словаков. 

- Теперь много бегут, да много и попадаются и погибают. Вчера двух поймали... - 
начал рассказывать сторож также на ломаном немецком языке. 

Хотя Бунцев и Кретова и плохо понимали, но когда услыхали, что вчера двух 
поймали, переглянулись и, остановив сторожа, стали расспрашивать, как выглядели 
эти двое. К счастью, многие признаки не сходились: они были почти одинакового 
роста, а Темкин был выше Добрякова. Зазвонил звонок. Шел поезд. Переездный 
сторож однако не пошел его встречать, а пригласил пришельцев зайти к нему в дом,
 но пилоты, переглянувшись, отказались. Они не хотели, чтобы сторож рассмотрел 
их при свете. Кретова стала убеждать сторожа взять браслет и дать им 
продовольствия, пусть оно стоит и дешевле. Она показал на пальцах, что им надо 
идти еще целую неделю, а заходить ни к кому они больше не хотят. Сторож взял 
браслет и вошел в дом. Послышался женский голос. Шли томительные минуты. 
Наконец он вышел и вынес целую буханку белого хлеба, большой кусок копченой 
ветчины. 

Пилоты стали быстро укладывать продовольствие и незаметили, как внезапно 
появилась взволнованная жена сторожа. Она дотронулась до руки Кретовой и стала 
вкладывать в нее браслет. Ольга стал отказываться, но пожилая женщина 
решительно настояла, чтобы Кретова взяла свой браслет и целый кулек яблок. 
Пилот не увидел в темноте, как на глазах у пожилой женщины появились слезы. Это 
она вспомнила своего брата Санто - рабочего из Мишкольца. Он в 1936 году уехал 
в Испанию и, может быть, теперь, как и эти несчастные, нуждался в куске хлеба, 
а может быть... и она утерла платком набежавшие слезы. 

Распрощавшись со сторожем и его женой, Бунцев и Кретова пошли в северном 
направлении на Братиславу. Когда будка скрылась из виду, они остановились. 
Прислушались. Ничего подозрительного. 

- Н-да, это тебе не помещик, а пролетарии всех стран, они против фашистов, - 
сказал капитан. - Но, с другой стороны, у нас нет основания полагать, что они 
никому не скажут о нашей встрече. Теперь их ничто не связывает. 

- Если они ничего не взяли, то, будучи честными людьми, никому ничего не скажут.
 Если кто подлец, так того и браслет не удержит, - заметила Кретова. Ну, а 
теперь давай соображать, как замести следы. Здесь не воздух, а земля, и, к 
несчастью, остаются следы. 

"Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Так и у нас. Хоть моросит мелкий 
дождик, но он смывает наши следы на мостовой, поэтому нам придется найти дорогу 
с твердым покрытием в нужном нам направлении, да постараться прийти на сборный 
пункт возможно раньше, чтобы следы успели "простыть", думала бывалый партизан. 

Дорогу в нужном направлении найти не удалось, но попалось поле с устойчивым 
дерновым покрытием, и они свернули в направлении на сборный пункт. 

Шли долго в темноте. Останавливались, прислушивались, опять шли. Никто их не 
замечал. 

Подойдя к лесу на 250-300 метров, пилоты остановились, залегли и стали изучать 
обстановку. Ничего подозрительного. Все тихо. 

"Что это значит? Кто там в лесу, где назначен сборный пункт. Свои? Засада? Или 
никого нет?" 

Было уже далеко за полночь, когда Бунцев и Кретова вошли в лес и, бесшумно 
ступая, прислушиваясь к каждому шороху, направились искать назначенное место. 

Глава 5. 

Подпольщики действуют 

Когда самолет капитана Бунцева на одном моторе подлетал к железнодорожному узлу 
Сегед, он был забит воинскими поездами. Среди других эшелонов почти в центре 
узла рядом стояли два состава: один с цистернами, второй с награбленным 
оборудованием. Сигнал тревоги всех сразу насторожил. Кто имел возможность, 
постарался подальше уйти от набитого эшелонами узла. Кто не мог уйти, с 
трепетом ожидали начала налета. В составе эшелона с награбленным имуществом был 
один вагон с угнанными на каторгу людьми из стран, куда вторглись разбойничьи 
полчища гитлеровцев. Среди иностранных работниц было и несколько советских 
женщин. Разными путями попали они в расставленные гитлеровцами сети, и теперь 
сидели в набитом вагоне, проклиная тот день, когда оторвались от матери-Родины. 
Среди них были две девушки: кубанская казачка Шура Нечаева и дочь донецкого 
шахтера Нина Малькова. Они состояли в антифашистской подпольной организации 
"Искра". Попали они в один вагон, подружились и давно решили убежать, да так 
убежать, чтобы за все перенесенное ими отплатить врагу, чтобы за их пот, за все 
издевательства над ними кровью заплатили фашисты, но долго не было подходящего 
случая. 

Когда зенитная артиллерия открыла огонь и началась паника, начальник конвоя, не 
отличаясь храбростью, оставил в эшелоне надежных часовых, а сам с особо ценным 
техническим персоналом поскорее стал уходить в сторону от огнеопасных эшелонов. 


- Попробуем бежать, - шепнула Нина своей подруге, когда они вместе с другими 
иностранными мастерами остались в запертом вагоне. 

Шура кивнула в знак согласия. 

- Все по плану номер два, - шепнула Малькова и направилась в конец вагона, к 
часовому. 

Идет, а ноги подкашиваются, не хотят слушаться. Когда планировали, 
договаривались, представлялось все как-то проще, безопаснее, а вот теперь, 
когда надо действовать, ноги стали точно чужие. Ей казалось, что вот-вот она 
остановится, не выдержит, не подойдет к часовому и повернет обратно. Но она шла 
и шла. 

- Тебе что надо? - спросил часовой, пристально глядя на подошедшую. 

Нине показалось, что часовой догадывается о том, что они задумали и потому он 
так настороженно смотрит. 

В это время они отчетливо услышали стук в дверь на противоположном конце вагона.
 

- Вас спрашивает кто-то из других дверей. Начальник большой спрашивает, офицер. 
Требует открыть ему дверь, - сказала Малькова, сама не узнавая свой голос. 

Часовой, проверив надежность запора двери, положил ключ в карман и направился с 
девушкой через вагон к другой двери. 

Малькова шла впереди, и ей казалось, что сейчас произойдет непоправимо страшное.
 Когда часовой шел по вагону мимо ее подруги, на него внезапно бросилась Шура, 
ударила его тяжелой плевательницей по голове. Вслед за ней на гитлеровца 
бросилось сразу три других девушки. Нападение было хорошо заранее продумано, и 
теперь все действовали решительно и отчаянно. Труп часового впихнули под нижнюю 
лавку. Двадцать четыре невольницы были свободны. В их распоряжении был ключ, 
они забрали оружие гитлеровца и, пользуясь затемнением, незаметно вышли из 
вагона. Кругом никого не было. На станции бушевал пожар. 

- Добавим огонька! - предложила Нина. 

- Давай добавим. Не зря я работала на складе ГСМВ машинотракторной станции. 

Малькова быстро открыла одну из цистерн, и из нее бурно потек бензин. Смочив 
горючим платок, она завернула им камень, отошла, зажгла и бросила под цистерну. 
Внезапно широкое пламя осветило девушек, немного опалив их, а через несколько 
минут цистерна взорвалась, и казалось, что на том пожар и окончился, но вскоре 
забушевал вагон и начались взрывы. 

Вырвавшись на волю, Шура и Нина почувствовали огромную ответственность перед 
освобожденными ими из неволи подругами. Только пять из них были посвящены в 
подготовку к побегу, остальные убежали из вагона, воспользовавшись паникой. 
Согласно плану нужно было пробираться на север, в горы, а там - к словацким 
партизанам, но теперь всех волновал вопрос: куда идти? где спрятаться на день? 

Шура была опытнее других. Она гоняла в мирное время лошадей на ночное. Ее не 
пугала темнота. Освобожденные разбились на две группы. В одной были вожаками 
Нина и Шура, вторую группу возглавила молчаливая Стефа из Братиславы. На дневку 
обе группы расположились в кукурузе за железнодорожным поселком. УВ вырвавшихся 
на свободу не было ни документов, ни уменья, да и всего один автомат на всех. 

Эшелон сгорел дотла, и никто не догадался об истинных виновниках пожара. Никто 
не поинтересовался "погибшими" узницами. День прошел благополучно. Наступил 
вечер. Решили дальше идти раздельно двумя группами. Трогательно распрощались и 
разошлись. У девушек не было продуктов питания, но на полях ничего не могли 
найти, початки были уже убраны. И вот, когда подошли к первому небольшому 
населенному пункту, решили достать там продовольствия, но залаяла собака, и 
девушки отошли. Шли всю ночь, обходя все жилое, а к утру, измученные, оказались 
в чистом поле и спрятались на день опять в кукурузе. Там их нашел крестьянин и, 
узнав в чем дело, показал им неубранную полосу кукурузы. Утолив голод и сделав 
небольшой запас, прилегли отдохнуть. Но начался дождь, скоро они насквозь 
промокли, а высушить одежду было негде. И вот беглянки поддались соблазну, с 
наступлением темноты пойти в поселок и зайти высушить одежду, о чем и 
договорились со своим благодетелем. Как стемнело, тот пришел к девушкам и повел 
их к себе в дом. Там двенадцать промокших обсушились и выспались, но слишком 
долго задержались и остались на день. Хозяин спрятал девушек в сарае, где они 
благополучно просидели целый день, показавшийся им невероятно длинным. Наступил 
второй вечер, и девушки покинули радушных хозяев. 

Глава 6. 

Гестаповцы всполошились 

Ведя наблюдение, Добряков обнаружил, что дом охраняется часовым, изредка 
проходившим и мимо щели, из которой он наблюдал. 

"Интересно, кого это охраняют? Уж не меня ли? Меня, наверно, ищут", думал он и 
не без основания. 

Около полудня один из взводов гитлеровцев, участвовавших в поиске пилотов, 
оцепил сад, в котором стоял полуразрушенный двухэтажный дом, где скрывался 
Добряков. 

Гитлеровцы скрыто расположились за оградой, а к дому направили трех полицаев, 
соответствующим образов обмундированных. Совершенно случайно они с 
противоположной стороны подошли к щели, из которой вел наблюдение Добряков. 

Стоя у почти заваленного окна, Добряков всматривался и прислушивался к шороху 
шагов приближающихся людей и вдруг почти над самым окном услыхал полушепотом 
русскую речь: 

- Стой, видишь, часовой ходит! 

А потом громко: Кто тут? Выходи! Свои пришли! 

Добряков обомлел от неожиданности, но ему показалось, что это только 
послышалось. Он уловил и подозрительный акцент. По-русски говорил явно не 
русский и не украинец. 

Сказалась годами выработанная бдительность, и хотя он все время ждал своих, но 
преодолел желание отозваться. И сидел не шелохнувшись. Сердце билось сильно, но 
не от радости, а от близкой опасности. Но пришедшие прошли мимо щели. Добрякову 
были видны сапоги, шинели, но не было видно лиц. И он опять услышал русскую 
речь с неприятным акцентом. 

- Может быть, тут кого завалило? 

- Эй, ты, черноокий, что ты там без толку ходишь? Иди, проверь подвалы, опять 
скомандовал неизвестный. 

Добрякова прошиб холодный пот. Мысли так и роились. 

"Неужели конец?" - подумал он. 

Добряков слышал от партизан, что у гитлеровцев в тылу орудуют банды предателей. 


"Неужели и здесь предатели? Гады! - подумал он. - А я чуть не откликнулся". 

Вскоре он услышал команду на немецком языке и голос того, кого один из 
предателей назвал поручиком. 

- Здесь свои, и нам делать нечего. Кругом - марш! 

Добрякову хотелось бросить в предателей гранату, но он удержался, отошел от 
щели и усталый присел в угол за бочками. 

Из заваленного окна в подвал пробивался слабый свет. Опять послышалась немецкая 
команда, затем шаги. Добряков замер, сидя на полу. Когда все утихло, он встал и 
подошел к окну. В саду никого не было видно. Механик почувствовал усталость и 
возвратился в угол. 

Глава 7. 

Иван Михайлович Добряков 

Усталый пилот прилег в темноте за бочками и стал думать о выходе из тяжелого 
положения. Он вспомнил, как он и Темкин оказались в тылу врага в сентябре 1941 
года. Их самолет после налета на объекты врага был поврежден так сильно, что им 
пришлось тоже выброситься с парашютом. При приземлении они оказались в 
расположении 40-й Армии. Воинская часть, где они приземлились, попала в 
окружение, и они вместе с ней попали в плен. Пленных повели на запад. Конвоиров 
было мало. Привели их в какую-то деревню и остановили на отдых. Конвоиры 
разрешили местным жителям кормить пленных. Обращались с ними вежливо, смеялись, 
шутили. После небольшого отдыха пошли дальше на запад. Начальник конвоя ехал 
верхом на лошади и говорил пленным на русском языке с большим акцентом: 

- Вам в Германии будет очень хорошо. Молодцы, что сдались. 

На ночь их разместили в большом здании сельской школы. Войск противника в селе 
не было, да и на пути они не встречали никаких войск. Помещение школы было 
переполнено пленными. Переход был длительным. Пленные и конвоиры устали, и, 
когда все разместились, люди доели остатки той пищи, что им дали в деревне днем.
 Воду для питья принесли в ведрах. На ночь двери закрыли, двое часовых 
разместились у дверей, остальные отдыхали в соседних классах. Вповал на полу 
легли и пленные. Не спала лишь небольшая группа во главе с командиром взвода 
Семеном Зориным. Далеко за полночь часовые у двери заснули. Зорин с двумя 
красноармейцами внезапно на них напал и обезвредил. С их оружием группа в 
несколько человек ворвалась в класс и захватила остальное оружие. В результате 
конвоиры оказались пленными. Разбудили всех бывших красноармейцев, и Зорин 
предложил всем желающим вступить в партизанский отряд и уйти в лес. 

Вооружаться придется за счет того оружия, которое будет обнаружено на полях 
сражений. Летчики сразу пошли вместе с Зориным, а значительная часть 
красноармейцев разошлась в разных направлениях. 

Через неделю у Зорина был отряд в 60 человек, при этом конвоиры из пленных тоже 
стали партизанами. Немцев в деревнях не было. В отряд пришли местные коммунисты 
и комсомольцы, которые тоже решили вести борьбу с врагами. Немецкое 
командование узнало о создании партизанского отряда, но партизаны были 
бдительны, и устроили засаду. Каратели были разгромлены, и отряд пополнился 
новым оружием. 

Наступил октябрь, начиналась непогода. Партизаны решили продвигаться на восток 
по тылам противника, внезапно нападая на его тыловые подразделения. Население 
снабжало партизан недостающим продовольствием, одеждой, обувью, приносили 
подобранное оружие. В отряде было уже свыше ста человек. 

В начале декабря пришли в отряд три взволнованных крестьянина и принесли 
листовки, в которых писалось: гони немцев на мороз, поджигай дома, в которых 
разместились враги. Крестьяне просили не жечь их дома, им же тогда жить будет 
негде. Таких ходоков становилось все больше. Они рассказывали, что немцы 
используют эти листовки для вербовки местных мужчин в полицаи, чтобы оберегать 
свои дома от партизан. Зорин и его помощники решили, что эти листовки немецкая 
фальшивка, но вскоре они смогли убедиться, что это не так. 

А морозы все крепчали. Партизанская разведка установила, что сплошной линии 
фронта нет, и Зорин решил идти на соединение с частями Красной Армии. В 
середине декабря они вышли в расположение наших войск. Приехали на санях. И 
раненых всех привезли. Бывшие конвоиры-немцы стали за это время хорошими 
партизанами. Некоторые из них погибли в стычках с фашистами. 

Вспомнил Добряков, что не было у них тогда опытных партизан, подготовленных 
диверсантов. Вспомнил и тот случай, когда, решив напасть на немецкий гарнизон, 
перерезали провода связи, а немцы по рации вызвали помощь, и пришлось им спешно 
отходить. 

Отряд Зорина, благополучно выйдя из немецкого тыла, был одним из тех немногих 
партизанских формирований, которые были образованы из советских воинов, 
оказавшихся в силу сложившейся обстановки в тылу противника, в составе которых 
не было ни одного командира и политработника, прошедших подготовку в 
специальных учебных заведениях в начале 30-х годов. 

Командир взвода только много читал о партизанах гражданской войны, когда 
партизаны решали свои задачи внезапным нападением на противника, но сам не был 
готов для такой борьбы, чтобы не вступать в боевое столкновение. Зорин был 
призван в армию осенью 1939 года и не знал, что в Красной Армии в конце 20-х 
годов проводилась интенсивная подготовка сотен командиров и политработников к 
ведению партизанских действий по принципу: наносить урон врагу, сохраняя и 
приумножая свои силы, не вступая в прямой бой с врагом. Но, к сожалению, таких 
кадров к осени 1939 года в Красной Армии почти не осталось, они были 
репрессированы в 1937-1938 годах. 

От автора 

В первые месяцы Великой Отечественной войны с первых ее дней начались 
партизанские выступления в тылу врага. Первые отряды создавались на 
оккупированной территории, позже их стали готовить в тылу Красной Армии, но эта 
подготовка была кратковременной и явно недостаточной. У партизан не было 
средств связи. И эти наспех подготовленные формирования, по меткому выражению 
Героя Советского Союза генерал-майора М.И. Наумова, при первом столкновении с 
противником сгорали, как мотыльки над костром. Так, на Украине, в 1941 году 
было переброшено и оставлено при отходе наших войск несколько сот партизанских 
отрядов и диверсионных групп общей численностью около 35 тысяч человек. К концу 
июня 1942 года на связь с УШПД вышло только 30 партизанских отрядов общей 
численностью немногим больше 4 тысяч человек. И только к весне 1943 года в 
украинских партизанских формированиях численность достигла 30 тысяч человек. В 
1942 году украинские партизаны произвели 202 крушения поездов, а в 1943 году 
уже свыше 3,5 тысячи. 

При первых схватках с врагом прекратили свое существование два сформированных в 
Киеве полка: один - под командованием капитана пограничных войск Е.К. Чехова в 
количестве 110 человек, другой - под командованием майора погранвойск Е.Е. 
Щербины в количестве 1070 человек. Погибли в неравных боях и их командиры. И 
все потому, что противник мог наращивать свои усилия в ходе боя, получая 
подкрепления, а героическим партизанам на помощь никто не мог прийти. Такая же 
участь постигла и шесть ленинградских партизанских полков. Но больше всего 
партизаны пострадали при попытке "гнать немцев на мороз", так как это дало 
возможность оккупантам привлечь население к охране населенных пунктов. В то же 
время партизанские формирования с хорошо подготовленными командирами, такими 
как С. Ковпак, Г. Линьков, Еремчук, Ф. Данилов и др., успешно действовали в 
тылу врага, не занимаясь поджогом занятых немцами деревень. Особенно 
показательны действия партизанского формирования Ф.Д. Гнездилова, который, 
будучи раненым, оказался в тылу противника. Выздоровев, он сформировал из 
окруженцев маленький отряд и, вооружась за счет подобранного на полях сражений 
оружия и умело действуя, к началу 1942 года командовал полком "Ф. Дзержинский". 
23 февраля этот полк был переименован в полк имени 24-й годовщины РККА, и к 
апрелю 1942 года имел в своем составе 2363 человек. 

Если бы в 1937-1938 годах не были ликвидированы все мероприятия по 
развертыванию партизанской войны на случай вражеской агрессии, то советские 
партизаны отрезали бы вражеские войска от источников их снабжения, и агрессор 
не дошел бы до Днепра. 

Если бы в ходе войны Сталин руководствовался ленинским положением, что 
партизанские выступления - не месть, а военные действия, то руководство 
партизанскими силами поручил бы не подпольным партийным органам, а военным 
специалистам, которые планировали бы партизанское движение и всесторонне 
обеспечивали бы партизан. Фактически не было единого руководства партизанскими 
силами: были случаи, когда одни вербовали партизан, в отряды, а другие их 
уничтожали. 

Партизаны не получали нужных им средств. Их потребности в диверсионных 
средствах не были обеспечены и на 10%. Партизаны за годы войны не получили и 
500 тонн взрывчатых веществ и в то же время они произвели свыше 18 тысяч 
крушений поездов, почти на полгода в 1943-1944 гг. вывели из строя 
железнодорожный участок Тернополь-Шепетовка. Для доставки грузов партизанам не 
выделялось нужного количества самолетов, а сотни тонн бомб сбрасывалось с малой 
эффективностью на железные дороги противника... 

В мае 1943 года самолеты 16-й воздушной армии сбросили около 500 тонн бомб на 
участок Орел-Брянск, но движение поездов полностью не прекратили. 

Глава 8. 

Иван Михайлович Добряков (продолжение) 

Он вспоминал рассказы Кретовой, а также рассказы партизан, с которыми они 
встречались в тылу противника, когда доставляли им боеприпасы. И что они там 
только не делали и как туда не попадали, вспоминал он, но все это было на своей 
территории, а он тут сидит в подвале незнакомого ему города, где население не 
знает русского языка и десятки лет воспитывалось в духе ненависти к советскому 
государству. 

Он вспомнил и о том, что венгры во время гражданской войны против иностранных 
интервентов и белогвардейцев в 1918-1921 годы участвовали в борьбе за Советскую 
власть, создавали и у себя Советы, а когда началась франкистская интервенция в 
Испании, то тысячи их во главе с Матэ Залка пришли на помощь Испанской 
республике. 

Он вспомнил, что в тылу врага на нашей территории действовали не только 
партизанские отряды, состоявшие из советских людей, но и испанцы, а также 
венгры, словаки и даже немцы. Многие из испанцев с группами несколько раз 
ходили в тыл врага на разных фронтах. Ему было известно, что испанец Франциско 
Гульон командовал партизанским отрядом им. К.Е. Ворошилова на временно 
оккупированной территории Ленинградской области, где бесславно подвизалась 
испанская фашистская "голубая дивизия". 

Вспомнил Добряков о прочитанных им книгах о партизанских действиях русских за 
рубежом во время походов Суворова, похода русских войск во Францию после 
разгрома Наполеона в России. 

"Но в те времена, - думал он, - партизанам легче было действовать в тылу врага. 
Не было ни проклятого гестапо, ни сплошного фронта". 

Он вспомнил рассказ Кретовой, что многие партизаны, соединившись с войсками 
Советской Армии добивались, чтобы их опять направили в тыл противника. И когда 
им отвечали, что Советский Союз почти весь освобожден и вскоре на нашей земле 
не будет ни одного вражеского солдата, они просились в Польшу, Чехословакию, а 
некоторые - в Венгрию, Румынию и даже в Германию. 

Там, - говорили они, - тоже есть и горы и леса, да и друзья наши найдутся. Если,
 - говорили они, - в первой мировой войне русские солдаты, убегая из плена, по 
всей Германии прошли без оружия, то с оружием да с нашим опытом мы на их 
территории сможем пускать поезда под откос". И некоторые все же добились своего.
 

Из всего прочитанного и слышанного о побегах из плена, о боевых делах партизан 
в тылу врага Добряков пытался вспомнить тактику их действий: как они 
передвигались, скрывались, добывали пищу, вели разведку и борьбу с врагом. Но, 
к сожалению, он раньше предпочитал слушать другое. Он не задумывался о 
возможности партизанских действий в тылу врага на его территории. 

Вспоминая отдельные эпизоды, где были интересные тактические приемы, он начинал 
фантазировать. Он уже видел себя в лесу, где его ждут Темкин, Кретова и их 
командир - капитан Бунцев, с которыми он прорвется через линию фронта и явится 
в свою часть. Навеянные рассказами партизан радужные мысли сменились мрачными. 
Добрякову казалось, что незнакомый город наполнен гитлеровскими войсками, 
гестаповцами, предателями. 

"Вот как нелепо получается, - думал он, - скоро война кончается, а я тут один в 
тылу противника, в заброшенном подвале. Стоит только гитлеровцам обнаружить и 
жизнь кончена, пропали все мечты об учебе, о будущем. А как будут плакать мать, 
сестры и два маленьких брата, особенно если узнают, что "пропал без вести". 

Он начал вспоминать как преодолевал трудности герой Николая Островского 
Корчагин. 

"Я член комсомола, - думал Добряков, - а Ленин учил преодолевать все трудности, 
да и сам показывал примеры, как их надо преодолевать". 

И он видел образ Ленина, портрет которого он носил с собой вместе с 
фотографиями своих родных и любимой девушки. 

Вскоре он незаметно для себя заснул. Во сне снились партизаны, бой под 
Будапештом, потом какие-то змеи. Приснилось, как он заблудился в лесу около 
своей деревни и, когда наступила ночь не знал, куда спрятаться, беспокоился о 
переживаниях матери. 

Наконец Добряков увидел во сне огромного медведя. Зверь медленно шел к нему. Он 
пытался бежать, но ноги его не слушались. Медведь приближался. От испуга 
Добряков проснулся и приподнял затекшую голову. Она была тяжелая, точно 
свинцовая. ВВтемноте он услышал писк, возню и с ужасом вспомнил, где он и что с 
ним случилось. Размяв ноги, он тихо встал. Никаких щелей в проеме окна не было 
видно. 

"Что это? Ночь, или меня замуровали, пока я спал?" - подумал он. 

Часы на руке мерно тикали, но он не рискнул зажечь спичку. Тихо пошел вдоль 
стены и с трудом ощупью нашел полузаваленное окно. Остановился. 

"Где часовой, сколько времени? Как охраняется город? Как выйти на пункт сбора? 
Целых три неизвестных". 

Вслушался в ночные шорохи, ничего подозрительного не обнаружил и решил выходить.
 Поправил оружие. Еще раз прислушался, часового не было слышно. И он осторожно 
выбрал несколько кирпичей и вылез из подвала. Вдохнул свежий ночной воздух, 
прислушался, осторожно и бесшумно пополз прочь от дома. 

Было темно, накрапывал мелкий дождь, и Добряков тихо полз по мокрой траве, 
понимая, что если обнаружат его, - он погиб. 

Наконец он оказался в кустах и смог отдохнуть. 

В городе гудели моторы каких-то машин и, что особенно его беспокоило, далекий 
лай собак. 

В саду никаких признаков людей и собак не было. Приземлившись с парашютом, 
Добряков потерял ориентировку и теперь решил выходить в ту сторону, где было 
слышно меньше гудков машин, предполагая, что наибольшее количество машин или в 
центре города, или на автомагистрали. Бесшумно он подошел к ограде, но, услышав 
гул моторов, не стал ее преодолевать. Вскоре мимо прошла автомашина с 
затемненными фарами и высоким тентом. Не успела она скрыться, как Добряков 
услышал топот кованых сапог. У механика наготове были три гранаты и автомат с 
неполным диском патронов, но он замер и ничем не выдал своего присутствия. 
Взвод немцев прошел мимо летчика. 

"Эх! - размышлял он, - некуда отойти, а то угостил бы гранатой, да полоснул из 
автомата, так мало кто и остался бы". 

А понурые, видимо, усталые солдаты уже прошли мимо без всяких мер охранения. 
Они чувствовали себя в полной безопасности. Опять послышался гул мотора. 
Добрякову нестерпимо хотелось пить, и он возвратился к полуразрушенному дому, 
но воды не нашел. Подошел опять к ограде и, не заметив ничего подозрительного, 
тихо перелез через нее, быстро перебежал через улицу, перемахнул через другую 
невысокую ограду и очутился опять в саду. В глубине большого сада стоял 
одинокий дом. Через щели в ставнях пробивался яркий свет. 

"Ну и муть, - думал Добряков. - Через улицу еще перебежал, а тут и по саду 
пройти нельзя, а мне надо спешить, чтобы к утру быть в лесу". 

И он пошел вдоль ограды. Это хотя и увеличивало вдвое путь до следующей улицы, 
но было более безопасно, как он понимал. 

Он шел медленно, останавливался и вслушивался. Когда подошел к ограде, 
выходящей на следующую улицу, которую ему нужно было переходить, он остановился 
и отчетливо услышал звуки вальса. Никаких признаков охраны не было видно. Иван 
Михайлович решил пойти к дому и поискать воды. Чем ближе он подкрадывался к 
дому, тем громче доносились голоса и музыка. Вот он заметил бочку под 
водосточной трубой. Жажда пересилила осторожность, пилот осторожно подошел к 
котлу и стал пить воду. Не успел он напиться, как открылась дверь, и из дома 
вышел немецкий офицер с женщиной. Гитлеровец включил электрический фонарик и 
лучи света стали блуждать по саду. Бежать было невозможно. Добряков замер на 
месте, готовясь к бою. Но, к счастью, его никто не заметил. Весело болтая, пара 
пошла к выходу. 

Отсидевшись механик вышел к ограде, не заметив ничего подозрительного, перелез 
через нее и очутился на улице. Прислушался и тихо, но быстро, перешел через нее.
 Но следующая ограда оказалась настолько высокой, что ее он не смог преодолеть. 
Вдали послышались шаги и разговор - кто-то шел вдоль улицы. Деваться было 
некуда, и Добряков вновь пересек улицу, скрылся за оградой в саду, где он пил 
воду. Прошел вдоль ограды, пока напротив не кончился непреодолимый забор. Еще 
раз перешел через улицу, преодолел невысокую ограду и попал в другой обширный 
заросший сад. В нем он не обнаружил ничего подозрительного и быстро, никем не 
замеченный, дошел до противоположной стороны участка, но улицу перейти не 
удалось. 

Впереди была видна высокая белая ограда и на ее фоне пилот заметил первый 
патруль. Он в раздумье остановился. Ночную тишину неожиданно нарушили 
душераздирающие крики, ругань, понукающие выкрики. Острый слух Добрякова 
отчетливо различал дорогие ему русские слова, переплетавшиеся со стонами и 
воплями. У механика по коже прошел мороз. 

"Сволочи. Никак пытают", - подумал он. 

Вскоре открылись массивные ворота, и вдали показались огни машины, из которой 
доносились слабые стоны и редкие громкие выкрики немцев. Выйдя из ворот, 
автомашина остановилась на дороге, всего в шести метрах от притаившегося 
механика. Затем появилась легковая автомашина, и страшный фургон поехал вслед 
за ней. Добряков оцепенел. На его глазах гитлеровцы увозили машину со своими 
жертвами, а он, вооруженный летчик, стоит, скрываясь в темноте и ничего не 
предпринимает для спасения несчастных, которые, возможно, направились на 
закрытой автомашине в свой последний путь. Когда страшные машины скрылись, 
потрясенный виденным борт-механик пытался выйти из сада, но безуспешно: по 
улице ходили то патрули, то машины. С ужасом он заметил, что рассветает. 
Длинная ночь для него прошла очень быстро. За всю ночь он только напился, да 
перешел из одного сада в другой. Если его не дождутся на сборном пункте, что он 
будет делать без карты, без продовольствия? Во дворе и в саду не было никаких 
укрытий, кроме зарослей кустарника. 

Добряков выбрал наиболее густые кусты и в них расположился на дневку. Вскоре он 
почувствовал холод - особенно в тех местах, где одежда промокла. Добряков 
проложил между промокшей одеждой и телом оказавшуюся у него сухую газету, 
покушал остатки своего неприкосновенного запаса и свернулся калачиком. 

День для него казался чрезвычайно длинным, точно земля прекратила движение 
вокруг своей оси. Но надо было лежать спокойно, чтобы ничем не выдать своего 
присутствия. 

До полудня все шло хорошо, и он уже стал привыкать к своему положению. 
Чувствовалась слабость от усталости, нервного напряжения. Сухари были уже 
съедены, и приходилось жевать сочную, немного горьковатую траву. Хотелось спать,
 но он понимал, что это невозможно, и обдумывал разные планы. 

В полдень находившиеся в соседнем доме гитлеровцы пригнали в сад лошадей и 
стали их пасти. Так близко Добряков видел солдат врага только на фотографиях, 
да пленных. А здесь они - живые, веселые, с оружием - находились совсем рядом и 
забавлялись с лошадьми. 

Возможно, это были солдаты тылового транспортного подразделения, которые 
никогда не были в бою. Возможно, они имели детей, проклинали Гитлера и 
затеянную им войну. Но будь эти солдаты повозочными обоза 2 разряда, они для 
скрывающегося в зарослях Добрякова были не менее опасны, чем танкисты "тигров". 
Если кто-либо из беспечных на вид солдат по каким-либо делам зайдет в кустарник,
 где скрывался летчик то ему не спастись. 

"Отправишь на тот свет одного-двух повозочных, на том все кончится и, пропал 
без вести", - думал Добряков. От таких размышлений у него сонливое настроение 
как рукой смахнуло. 

Однако, к счастью для него, гитлеровцы по кустам не ходили, а побаловались и 
ушли из сада, оставив лошадей пастись. Наконец стало вечереть. Опять пришли 
коноводы за своими конями. И надо же было в это время одной лошади подойти к 
зарослям, где укрывался борт-механик. 

"Неужели, - подумал он, - лошадь выдаст меня раньше, чем стемнеет и я вновь 
стану невидимкой? " 

Добряков бесшумно подался в сторону лошади, ткнул ее хворостиной в голову, и та 
нехотя подалась назад и пошла прочь от кустов. 

После наступления темноты пилот выполз из кустов и начал выбираться из сада. 
Надо было спешить в лес на сборный пункт. Сегодня истекал последний срок 
встречи. Он обошел стороной белую каменную ограду, откуда минувшей ночью 
неслись душераздирающие вопли. Только во второй половине ночи ему удалось 
выбраться на окраину. 

"Куда идти дальше? Где лес? Сегодня я не попаду без карты на сборный пункт", - 
думал он. 

Если раньше Добряков считал основной задачей выход из занятого противником 
города и явку на сборный пункт, то, выйдя на окраину, к концу ночи он уже 
потерял сроки и не рискнул пойти по неизвестной ему местности, опасаясь, что 
опоздал и рассвет застанет его там, где нельзя будет надежно укрыться. И он 
решил еще один день пробыть в городе. Его прельстил одинокий сарай. Ни собак, 
ни гитлеровцев вблизи не было. Сарай был открыт. Одна половина набита душистым 
сеном, вторая - соломой. Около сарая был аккуратно сложен металлолом. Сверху 
лежала пробитая осколками немецкая металлическая каска. 

Добряков осторожно вошел в сарай и забрался в самый отдаленный угол, заваленный 
соломой. 

Утром во дворе он услышал разговор, крики детей. Кроме венгров во двор, видимо, 
приходили и немцы. Их отрывистая гортанная речь ясно отличалась от венгерской. 
Среди обитателей двора он услышал приятный девичий голос. В сарай никто не 
заходил. Во второй половине дня утомленный Добряков не смог преодолеть дремоты 
и заснул. Во сне он был на полевых работах, молотил пшеницу, вдыхал 
замечательный запах свежей соломы. Проспал не менее пяти часов. Проснувшись, он 
вспомнил, что находится в тылу врага, и в душе выругал себя за беспечность. 
Было уже темно и тихо. Пилот подошел к двери сарая, но открыть ее не смог, она 
оказалась запертой снаружи. 

С какой целью заперли сарай? Может, его заметили спящим и, заперли на замок 
двери, побежали сообщать гитлеровцам? 

"Вот дурень, проспал", - подумал Добряков. 

Осмотрев ворота, он обнаружил, что сверху через них можно выбраться наружу. 
Летчик бесшумно взобрался на верхний обрез дверей, немного отжал их наружу и, 
благодаря хорошей спортивной подготовке, подтянулся на руках и очутился на 
свободе. 

"Прежде чем уйти из города, надо запастись продовольствием, - подумал Добряков. 
- Но как обратиться к незнакомым людям?" 

Он очень плохо знает немецкий язык и всего лишь несколько фраз, а по-венгерски 
лишь отдельные слова. Значит, могут сразу разоблачить и выдать врагу. "Но, - 
вспомнил он, - в армии противника имеются солдаты различных национальностей. 
Неплохо будет, если я представлюсь одним из них. Только нужно в объяснении не 
употреблять русских слов. Теперь, необходимо как-то изменить форму", - решил 
механик. 

Он вспомнил про немецкую каску, лежавшую около металлолома, но с отвращением 
отказался даже от мысли надеть ее. 

Добряков знал, что разведчики часто используют форму противника, это их иногда 
выручает из трудных положений, а партизаны вынуждены были носить ее из-за 
отсутствия другой. 

"Обойдусь и без формы. Переверну головной убор задом наперед, да и тем 
обойдусь", - размышлял Добряков, направляясь к дому. 

На дворе было совсем темно. Он подошел к окну и стал наблюдать. Слабый свет 
проникал сквозь щели в ставнях. В доме изредка на непонятном ему языке 
разговаривали между собою мужчина, пожилая женщина и девушка с приятным голосом.
 Немцев в доме не было слышно. Добряков постучал в окно. Хозяин что-то спросил, 
но он ничего не ответил. Свет в комнате погас. Вскоре он постучал еще раз. 

Боязнь хозяина выйти из дома успокоила Добрякова. Значит, он не ошибся: в доме 
не было гитлеровцев. Тогда он еще раз постучал в окно, и, когда хозяин опять 
задал какой-то вопрос по-немецки, ответил: 

- Ихь зольдат. 

На этот раз из дома вышел высокого роста, крепкого сложения в синем комбинезоне 
пожилой мужчина. Он постоял немного, переминаясь с ноги на ногу, очевидно, 
привыкая к темноте, затем повторил свой вопрос на немецком языке. 

- Ихь зольдат, - повторил пилот и жестами показал, что он хочет кушать. 

- Русь? - неожиданно спросил хозяин. 

Добряков машинально кивнул головой и сразу понял, что поступил неправильно, 
выдал себя неизвестному человеку. Хозяин знаком велел обождать и вскоре вышел 
со стройной девушкой, очевидно, дочерью. Она подала Ивану ломоть хлеба, вареную 
кукурузу и маленький кусочек сала. 

Затем быстро развела руками в сторону, повторяя печально "гросснайн, гросснайн".
 

Добряков положил все в карман, как мог поблагодарил за продукты и настолько 
расчувствовался, что перевернул пилотку и показал хозяевам красную звезду. 

- Русь. Совет бун. Ленин бун, - как-то трогательно сказала девушка и подала 
знак, чтобы он ее обождал. Через минуту она вышла с бутылкой вина и кульком 
сушеных фруктов и вручила их Ивану. 

Глава 9. 

Собаки 

В ночной темноте Бунцев и Кретова с трудом вышли на сборный пункт, но никого 
там не нашли. Отсидевшись днем в молодых соснах, с наступлением темного времени 
они стали опять искать своих, но безуспешно. На условные сигналы никто не 
отвечал, и не было никаких признаков присутствия людей. Бунцев не мог смириться 
с мыслью, что Темкин и Добряков не придут и принял решение остаться в лесу еще 
на сутки. На этот раз расположились на дневку на опушке, имея возможность 
наблюдать за подходами к лесу. 

Второй день казался утомительно длинным. Давала себя чувствовать забота о 
пропавших друзьях. После полудня Кретова уснула. Вскоре пасшееся на поле 
небольшое стадо коров и овец подошло почти вплотную к лесу, и два пастуха 
старик и мальчик - расположились на опушке и начали закусывать. С ними была 
собака. Бунцев издали наблюдал за трапезой, стараясь не шевельнуться. Он очень 
опасался, что собака обнаружит их, и не без основания. Собака, почувствовав 
посторонних, навострила уши и стала лаять в сторону расположения пилота и 
радистки. Как крепко ни спала Кретова, она услыхала лай собаки и проснулась. 

- Придется отойти подальше в лес, - предложила радистка. 

- Пастухов еще можно было бы попытаться обезвредить, но проклятую собаку 
бесшумно обезвредить трудновато. 

- Но и ждать, пока она успокоится, тоже нельзя. 

И они стали тихо отходить в глубь леса. 

Бунцев и Кретова вышли на небольшую поляну, окруженную кустарником. Здесь они и 
остановились. 

- Сегодня мы уйдем отсюда, не предупредив своих, что мы здесь были и куда 
пойдем. На дереве не напишешь и под деревом оставить мы не договаривались, да и 
деревьев тут не очень много, - добавил Бунцев. 

- Договаривались, не договаривались, но я Ване Добрякову рассказывала, как мы 
устанавливали связь через почтовые ящики. 

- Но здесь их нет. 

- Надо будет сделать, только и всего. Мы можем оставить записку под этим 
большим дубом в пункте сбора. 

- А каким образом сообщить, что там лежит записка? 

- Положим гнилушек, которые светят ночью, и под ними записку. О таких способах 
я тоже говорила. 

Дождавшись вечера, Бунцев и Кретова отправились на восток. Они шли, напряженно 
всматриваясь и прислушиваясь. 

Через час впереди показался небольшой хуторок или поместье. Они подошли поближе 
и остановились. Прислушались. Вскоре из хутора выехала машина. Быстро отошли в 
сторону от проселочной дороги и залегли. Машина прошла мимо с замаскированным 
светом. 

- Вот партизаны бы ее наверняка захватили, а мы пропустили такую добычу, 
шепнула Кретова. 

Всматриваясь в хутор, они сделали вывод, что это собственно не хутор, а 
поместье, за которым начинается не то лес, не то парк. 

- Не пройти ли нам через поместье. Смотри, как они беспечно живут, сказала 
Кретова. 

И как бы в ответ услыхали в поместье лай собак. 

- Вот тебе, Ольга, и отметились, - шепнул Бунцев. 

- Все в порядке, товарищ капитан. Обойдем кругом и как только дойдем до нужной 
дороги, пойдем по направлению к своим. 

И они пошли. Собаки временами успокаивались, потом снова лаяли. 

Было уже далеко за полночь, и они, выждав, когда прекратится движение машин, 
перешли через дорогу и пошли искать место для дневки. Ходили до самого рассвета 
и, не найдя ничего лучшего, остановились на дневку опять в убранной, но не 
скошенной кукурузе. 

Моросил мелкий осенний дождик, но они сносно устроились на сырой земле, 
используя для подстилки парашют. 

Глава 10. 

"Языки" 

Короткий осенний день показался Бунцеву и Кретовой, как и все дни в тылу врага, 
невероятно длинным. Вначале они оба не смогли долго заснуть, затем, как это 
было установлено по графику, Кретова уснула, и капитан дал ей возможность 
отдохнуть, оберегая ее сон. Только когда Бунцева настолько сильно стало клонить 
ко сну, что возникла опасность поддаться соблазну уснуть, пользуясь тем, что 
никого поблизости не было слышно, он разбудил Кретову. Теперь, превозмогая сон, 
бодрствовала Ольга. И хотя уже наступило время готовиться к ночному выходу, она 
не будила своего командира до тех пор, пока не стемнело. 

- Вот уже четверо суток как мы в тылу врага, - сказала Ольга. 

- Да, время летит, а мы еще даже не слышим признаков линии фронта. Вся беда, 
что мы не знаем, где сейчас наши наступают, - ответил капитан. 

- А может, нам рвануть на север к словацким партизанам? Оттуда свяжемся со 
своими, и нас эвакуируют по воздуху, как в свое время мы эвакуировали раненых 
партизан, - предложила Кретова. 

- Тебя, Ольга, к партизанам тянет. А где там мы найдем их? Нет! Лучше пойдем 
навстречу своим войскам. Это вернее. По пути 

"языка" поймаем и уточним обстановку по дороге. 

- Но мы уже малость освоились в тылу врага и можем сами партизанский отряд 
создать в горах, - возразила Кретова. 

- Нет, Ольга, скорей в часть, а там опять самолет и - бомбить врага. Ведь 
недаром говаривал наш Толя Темкин: - рыбе нужна вода, а пилотам - небо. Пойдем 
на базу через фронт, - решительно заключил капитан. 

Поужинав, они собрали свое показавшееся им тяжелым имущество и тронулись в путь 
на восток. Часа через три они подошли к автомобильной дороге, по которой 
изредка проходили небольшие автомобильные колонны и одиночные машины. 

- Дорога нам попутная. Пойдем поодаль, чтобы нас не было видно, но чтобы нам 
было видно, что делается на дороге, - предложила Кретова, и капитан согласился. 


Идти по мягкой промокшей земле было утомительно. Хотелось сесть отдохнуть. А по 
дороге мелькали огоньки машин, изредка проносились мотоциклы, и никто никого не 
задерживал, никто никого не останавливался, никто, видимо, не охранял дорогу. 
Идя полем, они натолкнулись на проволочный забор, отделявший два соседних 
участка земли. 

- Замечательная находка, - воскликнула шепотом Кретова. 

- Ты что нашла? - спросил Бунцев. 

- Колючка, настоящая колючка. 

- А на что она тебе? 

- Попробуем языка ловить, да прокатиться на машине. 

- Ты опять задумала чудить? 

- Минутку отдохните, а я посмотрю. 

Бунцев уже устал и потому охотно согласился отдохнуть. 

Бойкая радистка быстро нашла конец одной проволоки и стала отрывать его от 
полусгнивших кольев. Занятие оказалось не из легких. Руки у нее уже были в 
крови, но она упорно отрывала проволоку. Видя ее настойчивость, капитан 
включился в работу, и минут через десять они уже имели около 30 метров 
небольших кусков добротной колючей проволоки. 

- Ну и что ты будешь теперь с ними делать? 

- Ловить "языка", да, может быть, и машину поймаем. 

Вот впереди появились огоньки одиночной машины. Кретова быстро разложила куски 
колючей проволоки поперек дороги, замаскировав ее травкой. Они сошли в сторону 
и залегли. Лежа на сырой земле, Бунцев и Кретова с замиранием сердца следили за 
огнями приближающейся машины. Ждать пришлось недолго. 

"На этот раз решается судьба моего опыта", - думала Кретова. 

Легковая машина вильнула, замедлила ход и остановилась. Пилоты переглянулись. 
Сердце у Кретовой так и екнуло. 

- Скорей, скорей, - шептала она. 

Подойдя к автомобилю на 100 метров, в свете фар они увидели, что водитель уже 
поддомкратил машину и снимает поврежденный скат. Сбоку стоял среднего роста 
солдат, беззаботно наблюдая за работой водителя. В машине не было света, и 
Бунцев опасался, что там могли находиться другие гитлеровцы. 

Все складывалось для пилотов как нельзя лучше: на дороге никого не было, 
водитель занят работой, одинокий военный стоит, заметный в свете подфарников. 
Бунцев и Кретова осторожно подкрадывались к машине. В это время из машины вышел 
высокий военный. Солдат встрепенулся и встал в положение "смирно". Все это было 
видно остававшимся в темноте пилотам. 

"Большой начальник", - подумал Бунцев. 

Его тоже увлекла идея захвата языка. Гитлеровцы были хорошо видны. На дороге не 
было заметно никаких признаков движения. Дверь машины была открыта, и из нее 
никто не выходил. 

Внезапно ночную тишину пронзили две короткие очереди. За ними крик: 

"Хенде хох!" Двое гитлеровцев распластались на дороге, а водитель стоял с 
поднятыми руками. Когда Бунцев и Кретова подбежали к машине, - водитель 
дрожащим голосом что-то просил, обращаясь к Кретовой. Солдат лежал без 
признаков жизни. Офицер, видимо, раненый в живот и в ногу, лежал на земле. 
Когда Бунцев осветил его карманным фонарем, он ворочался, пытаясь вынуть 
пистолет, но Бунцев опередил его и обезоружил. Теперь они занялись водителем. 
Кретова быстро обыскала его, вынула из кобуры пистолет и положила в свой карман.
 

- А теперь, чтобы он не сбежал, свяжем ему ноги и руки, - сказала Кретова. 

- Только быстрее. 

Бунцев выдернул брючный ремень, сорвал пуговицы, и теперь водитель стоял с 
поднятыми руками и спущенными брюками. Бунцев показал водителю, чтобы тот 
опустил руки назад за спину, и быстро и крепко перевязал их брючным ремнем. 
Теперь водитель был обезврежен. 

Оставив радистку со связанным водителем, Бунцев тщательно обыскал потерявшего 
сознание майора, снял с него шинель, китель и головной убор, оттащил его и труп 
солдата в кювет и прикрыл их солдатской шинелью. 

Водителя посадили в машину на пол перед сиденьем, на котором удобно 
расположилась Ольга. Когда все было готово, Бунцев включил сцепление, завел 
мотор, послушный "мерседес" плавно тронулся вперед. 

- Ольга, что будем делать с "вареным языком"? - спросил Бунцев. 

- Съедем в сторону, а там посмотрим. Не будет отвечать - будет капут. 

Пленный шофер понял, о чем шел разговор, и на ломанном русском языке начал 
просить, чтобы его не убивали. 

- А "язык", оказывается, нас понимает, видно, побывал на нашей земле, заметила 
Кретова. 

Навстречу показались огни колонны, шедшей с востока. 

- Оля, впереди колонна. Сворачивать некуда. 

- Пойдемте встречным курсом, - сказала радистка. 

Увеличивая скорость, он пошел на сближение с колонной. 

"Неужели остановят?" - думали оба. 

- Ольга, следи, чтобы "язык" не вздумал нас выдать. 

- У меня он не пикнет, если хочет жить, - ответила Кретова. 

Когда первая машина промелькнула мимо, Бунцев сбавил газ и почувствовал полную 
уверенность в благополучном исходе встречи с колонной. Автомашины везли 
разбитую технику, на некоторых из них сидели солдаты, видимо, охрана. 

Разминувшись с колонной, Бунцев остановил машину около небольшого мостика. 
Внизу вился ручеек. 

До рассвета оставалось еще часа четыре, но Бунцев почувствовал такую усталость, 
проехав на машине встречным курсом мимо большой колонны, что у него уже 
мелькнула мысль сбросить машину под мост в ручей. Но эту мысль он сразу же 
отбросил и решил использовать машину, насколько представится возможным. Отдыхая,
 он стал рассматривать документы. Среди них была карта со схемой связи. 
Спросили "языка". Он подтвердил предположение. Убитый майор Хаузер 
действительно был офицером войск связи. 

В это время Кретова включила приемник. Говорили на немецком языке. Она стала 
искать другую волну, и вдруг, о боже, родной язык! Она готова была обнимать и 
целовать приемник. 

- Рановато бросать машину, карту со схемой связи надо как можно скорее 
доставить своим, - сказал Бунцев и поехал вперед по дороге, которая по его 
ориентировке вела к линии фронта. 

- И послушать последние известия, - сказала Оля. 

Вскоре впереди показались огни машин. Их становилось все больше и больше. 
Колонна начинала двигаться, включая замаскированные огни фар. 

"Подозрительная остановка. Контрольно-пропускной пункт", - подумал он. 

- Придется от ворот - поворот на 180 градусов, - сказал он и, развернув машину, 
поехал в обратном направлении, высматривая съезд в сторону. Не доезжая до моста,
 где останавливались, он свернул вправо на проселочную дорогу, и остановился, 
потушив фары. Колонна с войсками прошла мимо, ничего не подозревая. 

- Это тебе не мотоцикл. С таким транспортом не спрячешься, -В буркнул Бунцев, 
глядя на машину. - Проехали на ней мало, а хлопот с нею не оберешься. 

Он посмотрел на часы - было уже 3.30 по местному времени. До восхода солнца 
оставалось около трех часов. Дорога была каждая минута. Оставался один выход - 
немедленно избавиться от машины и уйти как можно дальше в сторону от дороги и 
расположиться в укрытии на дневку. 

- Ольга! Скажи как бывалый партизан, куда деть машину, чтобы от нее избавиться. 


- Разбить об столб на дороге, да бросить, - ответила девушка. 

- Не так-то легко ее разбить о столб, не разбившись самому. 

- Ну, так чуть-чуть ударить, авось кто-либо подберет. 

- Попробуем проехать проселком, может быть, найдем удобное место избавиться от 
нее, - предложил Бунцев и поехал в сторону от большой дороги. 

Вскоре в темноте показались силуэты домов. Впереди был поселок. Ориентируясь по 
карте, капитан обнаружил, что они находятся недалеко от запруды. 

Он проехал еще немного вперед, и действительно впереди дорога проходила по 
дамбе, но, к сожалению, обставленной по сторонам каменными столбами, так что 
спустить машину под откос оказалось невозможным. А время шло, часы показывали 
уже 4.20 по местному времени. Бунцев решил проехать вперед, чтобы поискать 
выезд к запруде, и скоро он обнаружил его. Но когда стал разворачивать машину, 
из поселка выбежал вооруженный человек в полувоенной форме, он что-то кричал 
по-венгерски. 

-Этого еще нехватало, - сказал вслух капитан. 

Человек бежал, держа винтовку в руке, точно палку. Бунцев приготовился к 
встрече. Подбежавший вооруженный человек, задыхаясь, стал объяснять на ломаном 
немецком языке, что туда, куда развернули машину, дороги нет. Ничего не 
подозревая, охранник стоял, опустив винтовку к ноге и ждал указаний, приняв их 
за немцев. Быстро оценив физические возможности противника, Бунцев сильным 
ударом нокаутировал охранника. 

"Добить поверженного на землю вражеского солдата", - подумал Бунцев, 

- но обнаружат труп, а там погоня по следам, днем скрываться трудно, лесов нет. 
Труп может принести гибель, а живой охранник может дать ценные сведения". 

- Ольга, скорей обработай этого чудака, вставь кляп в рот, да свяжи руки и 
спутай ноги, пока он не очнулся, - распорядился капитан. 

Пленный пришел в себя раньше, чем Кретова успела его привести в безопасное 
состояние. Он что-то заговорил, но радистка так внушительно ему показала, чтобы 
он молчал, иначе ему капут, что он закрыл рот и покорно дал связать себе руки и 
спутать ноги. 

"Замечательно! Такой крутой спуск, что мы можем сейчас утопить машину и уйти", 
- подумал Бунцев. И, когда Кретова закончила с охранником, капитан вывел 
спутанного водителя, забрал свое значительно возросшее имущество, развернул 
машину, выключил сцепление и, упершись в нее, направил ее под уклон к пруду. 
Увидя, как, набирая скорость машина скользнула в воду, пленный водитель 
вскрикнул, и на его лице был такой ужас, будто она проехала через него. Лимузин 
скрылся из виду, только выходящие на поверхность пузыри еще напоминали об 
утонувшей машине. 

На берегу осталось большое хозяйство - два пленных, излишнее оружие, остатки 
продовольствия и две промокшие немецкие шинели. 

- Товарищ капитан, пойдемте вдоль ручья, тут и следы скрыть легче и скорее 
можно найти какое-нибудь укрытие, до рассвета осталось меньше двух часов. 
Придется распутать пленного, а то с ними далеко не уйдешь. - Мы их между собою 
свяжем, - предложила Ольга. 

Пленных связали между собою, нагрузили лишним оружием без патронов, двумя 
отяжелевшими от сырости шинелями и пошли. Впереди шла Кретова, за ним крепко 
связанные проволокой, пленные. Шествие замыкал Бунцев 

Километрах в пяти от запруды нашли небольшой полуостров, заросший кустарником. 
Там решили остановиться на дневку, предварительно запутав следы. 

"Сюда никто без дела не зайдет, - подумал Бунцев, - да и обороняться здесь 
удобно". 

Расположились на дневку и капитан заметил, что соотношение сил не в их пользу - 
когда один будет отдыхать, то могут бодрствовать оба пленных. 

Закусив вместе с пленными, Бунцев и Кретова приступили к допросу "языков". 
Плотный, светловолосый, с открытым лицом среднего роста водитель машины майора 
войск связи Карл Вестфаль оказался австрийцем. По его словам, он участвовал в 
Венском восстании, после прихода гитлеровцев работал в подполье, его старший 
брат погиб в 1937 году в Испании в войне против фашистов, которых он ненавидел, 
но ему пришлось им служить. Его отец был в плену в России, там хорошо научился 
разговаривать по-русски, от него и дети научились не только немного говорить 
по-русски, но и уважать народ, свергнувший самодержавие и помещиков и 
капиталистов. Карл уверял, что он мечтал попасть в Россию, но пришли проклятые 
гитлеровцы, и все перевернулось вверх дном. Он поехал на работу в Германию, там 
женился в Хемнице. 

- Я понимай, - говорил он, что вы мне можете не доверяй, но дай мне дело и я 
буду показать, - закончил Карл свою биографию. Потом он рассказал все, что знал 
об обстановке в тылу и на фронте. 

"Вот ведь оно, воинство фашистское, в нем много зверья, которых нельзя щадить, 
но есть и такие, которых можно и помиловать", - подумал Бунцев. 

Шофер мог еще пригодиться. Труднее было с охранником-венгром. Тот плохо понимал 
немецкий язык, а Бунцев и Кретова очень мало знали венгерских слов, но и с ним 
нашли возможность объясниться, используя Карла в качестве переводчика. 

Вначале пленный не столько отвечал по существу задаваемых вопросов, сколько 
ругал Гитлера, фашистов, Салаши. Оказалось, что пленный принял их за советских 
разведчиков. Смелые действия и форма советских летчиков не оставляли у пленных 
никаких сомнений. 

Из с трудом добытых показаний пленных они установили, что до линии фронта все 
еще было около 40 километров, что все населенные пункты охраняются противником 
даже там, где нет его войск, во многих местах усиленно ведутся оборонительные 
работы, что в тылу действуют партизаны, нападающие даже на гестаповцев. Пленные 
просили их не убивать. Охранник даже плакал. Как поняли пилоты, он очень 
беспокоится о своей семье, которая утром ждет его к завтраку, а австриец все 
горевал об утопленной машине. 

- В борьбе против фашистов гибнут тысячи и тысячи замечательных людей, а тут 
один думает о несостоявшемся домашнем завтраке, а другой - об утопленной машине,
 - заметил Бунцев. 

Бунцев и Кретова стали "агитировать" пленных. Много они им говорили и 
доказывали жестами, что фашисты уже проиграли войну и все, кто вовремя не 
спрыгнет с тонущего фашистского корабля, утонут вместе с ним. Осталось очень 
мало времени, и надо спешить принять участие в борьбе с фашистами. 

Охранник безучастно слушал и смотрел на их жесты, но то ли не понимал, то ли 
думал о другом. Совсем иначе повел себя Карл. Он предложил свои услуги: 
показать на карте, имевшейся в полевой сумке офицера, где находятся штабы, 
аэродромы - и предлагал провести туда разведчиков, и за все он просил не 
убивать его, доставить его в плен. Отец и другие австрийцы, которые были в 
плену в России во время первой мировой войны, очень хвалили отношение к ним 
русских. 

Между пилотами и пленным водителем произошел разговор, смысл которого 
заключался в следующем: 

- Русские добрые и правильные люди, - говорил пленный. - Они храбрые вояки и не 
издевались над пленными, а не то, что американцы. 

Когда он сказал об американцах, лицо его выразило явную ненависть. 

- А что американцы? - спросил капитан. 

- Американцы бомбят жилье, а не настоящие военные объекты. Они то ли боятся 
зениток, то ли нарочно сбрасывают бомбы на рабочие окраины. 

- Но ты жалуешься на американцев, а гитлеровцы уничтожали невинных мирных людей,
 сжигая их в печах, умерщвляя в душегубках, доводя их до голодной смерти. 
Против этого ты не протестовал, а возил на своей машине офицера, и, черт тебя 
знает, может быть, ты вместе с ним был на нашей земле и... 

- Нет, нет, - прервал его водитель, - я не был на вашей земле, но как я мог 
протестовать, когда за малейший протест - смерть. А у меня двое малолетних 
детей. Поэтому я молчал, кричал, как все кричали, "хайль Гитлер!", но я рабочий,
 я понимал, что Гитлер обманул некоторых австрийцев, других запугал, третьих 
уничтожил. Он обещал нам горы золота, а все забирали его сатрапы. Они все 
прибрали к рукам, а я как был рабочий, так и остался. До Гитлера я мог еще 
говорить, чувствовать себя человеком, а гитлеровский нацизм сделал нас 
послушными манекенами, и многие тысячи австрийцев сложили свои головы или 
пропали без вести, чтобы заправилы новой империи стали еще богаче. Да и "Хайль" 
кричал, чтобы он сдох, и на их сборища ходил. А если бы не ходил, то я сейчас 
не был жив. Те, кто не кричали "Хайль" погибли в тюрьмах, но и среди тех, 
которые кричали и ходили на сборища, были и быстро прозревшие от фашистской 
демагогии, были и такие, которые ходили и кричали вместе с фашистами, но 
работали в подполье. 

- Но вот уже виден конец фашизма, а еще находится много дураков из тех, кому 
фашизм ничего не мог принести, кроме каторги, которые еще защищают идущий в 
могилу гитлеризм, - заметил капитан. 

- Да, есть дураков и много. Раньше их увлекали перспективами стать господами, а 
теперь пугают истреблением красными, распространяют сказки, что красные или 
уничтожат всех немцев или угоняют их в Сибирь и там они умирают от голода и 
изнурения. 

- И этому верят? 

- В том то и дело, что верят. Да и как не верить! Сколько горя, несчастья 
принесла затеянная Гитлером война, сколько тысяч мирных жителей было варварски 
уничтожено там, где появлялись фашисты. Поэтому боятся многие, одни боятся, что 
русские не будут щадить ни виновных, ни правых, другие боятся потому, что сами 
или их дети и мужья уничтожали невинных мирных людей. 

- Все это муть! Чепуха! Виновники наших, да и ваших бед понесут заслуженное 
наказание, а невинным и обманутым бояться нечего, - сказал Бунцев и, посмотрев 
внимательно на пленного, добавил: Вот что, Карл. Русские не злопамятны. Мы 
уничтожаем врага только тогда, когда он не сдается, но пленных мы не трогаем. 
Ты будешь жить, если не вздумаешь бежать или выдать нас криком и другими 
действиями. Тогда берегись: стреляю я метко. 

Пленный заерзал, выражая благодарность. 

- Нет, я вам не буду мешать, я буду вам помогать, - сказал он твердо. 

- Но, помогая нам, тем самым ты будешь вредить гитлеровской армии. 

- Да. В фашистскую армию мне нет возврата. Меня обвинят и повесят за убийство 
майора. 

- Ну, а если бы тебе удалось выдать нас, тогда тебя не только не повесят, 
наоборот, наградят. 

Пленный даже обиделся и сказал: 

- Майор был ко мне несправедлив. Он меня часто унижал. 

Карл очень жалел, что утопили его машину, на ней он возил бы русских. Когда 
Бунцев стал ему объяснять, что на машине они не смогли бы проехать через 
контрольно-пропускные и населенные пункты - их могли задержать, то водитель 
пояснил: на переднем лобовом стекле слева был нанесен пропуск. На кузове справа 
и слева были нанесены знаки, что машина принадлежит войскам связи, и их никогда 
нигде не останавливали и документы у них никто не проверял. 

- Я хорошо знаю, где и как проехать, чтобы не задержали и даже не остановили. 
Четыре года ездил с разными офицерами. Были мысли уехать к партизанам, да 
побоялся: машину заберут, а меня расстреляют. 

Бунцев и Кретова, выслушав пленного, переглянулись - оба подумали об одном: не 
врет ли австриец. 

- Ну, а почему ты мне тогда сразу не сказал об этом? Теперь бы уже были у 
партизан или скрылись ближе к линии фронта. 

- Да как вы меня схватили, так я не сразу опомнился. Я думал, что вы и без моей 
помощи обойдетесь. Но можно и другую машину достать подходящую, а вы это умеете 
делать. 

- Не всегда и не всюду легко добывать машины, как ты это думаешь, заметил 
капитан. - Если ты нам будешь помогать, тогда, наверное, будет легче 
обзавестись автотранспортом. 

- Конечно, буду помогать. Буду делать все, что скажете. 

- Партизаном думаешь стать? - спросил капитан. 

- О, да! Буду помогать партизанам, а потом и сам научусь, - ответил Карл 
убедительно, что можно было поверить в искренность его слов. 

"Партизан поневоле, - подумал Бунцев и решил его взять. - Уж очень много вещей 
завелось. Пусть пока носит, а там будет видно", - решил он. 

- Замечательно! Он хочет воевать против Гитлера. Так мы дадим ему такую 
возможность. Давайте мы его переоденем в майора, тогда от него может быть 
польза, - предложила Кретова. 

- Ты, Оля, все за свои партизанские хитрости. А пожалуй, и действительно 
полезно иметь своего немецкого майора, - поддержал его Бунцев. 

Когда предложение Кретовой объяснили пленному водителю, тот искренне испугался 
и стал убеждать, что майора из него не выйдет, а если его в этой форме поймают, 
то непременно повесят. 

"Вот это нам и нужно, чтобы он боялся быть пойманным гитлеровцами", 

- подумал Бунцев. 

- А ты думаешь, что нас поймают фашисты, так помилуют? - спросил он Карла. - 
Нет! Но нас не повесят потому, что мы живыми не сдадимся. Раз ты решил с нами, 
то отступать нельзя. Если ты с нами, то слушай нас, а если ты против нас, то... 
Мы не хотим, чтобы ты попал к фашистам, а хотим, чтобы ты был настоящим майором 
в будущей свободной Германии, если это понадобится. 

Много еще пилоты разговаривали с Карлом. Им хотелось верить, что он говорит им 
правду, но они не были настолько наивны, чтобы поверить пленному сразу без 
подтверждения делом. 

- Вот, что Карл! Сейчас мы тебя в майоры произведем, а потом, для крепости, на 
день уложим спать связанным. Ты понимаешь сам, что мы не можем тебе поверить до 
тех пор, пока не докажешь делом, и днем мы не можем рисковать, оставив 
непроверенного человека не связанным по рукам и ногам. Так что прости нам нашу 
бдительность. 

И пилоты, переодев шофера в майора, опять связали ему руки и ноги. Капитан 
Бунцев предложил Кретовой отдыхать, а сам остался дежурить. 

Глава 11. 

Наказанный предатель 

Простившись с добросердечными венграми, Добряков без приключений к утру подошел 
к лесу - месту сбора экипажа. Здесь он увидел среди кустов человека и сразу 
узнал в нем своего друга. Радости не было конца. 

Двое измученных ночными переходами и переживаниями людей расположились в тех 
самых молодых сосенках, в которых более суток тому назад находились Кретова и 
Бунцев. Несмотря на голод, ели без аппетита, запивая вином. Днем Темкин на 
одном дереве заметил срез с буквами С.Б.О.К. и указал на них Добрякову. 
Бортмеханик обрадовался. 

- Они живы и были здесь. Именно здесь, на этом месте. 

Он начал искать под деревом записку, но ничего не нашел. Днем в лесу и на 
подходах было спокойно. 

Обнаружение следов командира и радистки так взволновало друзей, что, несмотря 
на усталость, они не могли уснуть. 

"Жаль, что следы обрываются. Где их теперь искать?" - думал Добряков. 

*** 

Укрывшись шинелью и плащпалаткой, утомленная радистка крепко спала и не слыхала 
раскатов приближавшейся канонады. 

Чтобы обеспечить ее безопасность на время своего отдыха, Бунцев не давал спать 
пленным. Его беспокоила мысль, что делать с пленными? Даже безоружные они 
представляют собой опасность: в случае появления противника, когда надо 
замереть, они могут своим шумом выдать их врагу, а в случае какой-либо 
оплошности даже напасть сзади. Сейчас они лежат связанные, возможно, стараясь 
ничем не выдать своих намерений. Есть три варианта: ликвидировать, оставить на 
месте связанными, взять с собою и доставить в расположение своих войск, - так 
думал капитан. Но первый вариант он сразу отбросил; врага уничтожают когда он 
не сдается - это аксиома советских воинов. Будь это в своем тылу, думать было 
не надо. А здесь кругом враг, и малейшая опасность, ошибка может привести к 
гибели. 

Глядя на пленных, Бунцев пытался проникнуть в их мысли, узнать, что они думают, 
кто они в действительности. Он начал изучать их документы, но они мало что ему 
говорили. В документах Карла он нашел его снятого вместе с семьей, отдельно его 
жену с детьми и много семейных снимков. Были снимки Карла с какими-то офицерами,
 нашел он письма, но прочитать их не смог. В документах охранника было одно 
удостоверение и какая-то записка, которую пилот тоже не смог прочитать. Изучив 
документы, Бунцев пытался еще поговорить с Карлом и охранником, но из разговора 
мало что узнал нового. Пленные как только можно ругали Гитлера, Салаша, 
фашистов, но как проверить, насколько это было искренне. 

Проснулась Ольга и заставила капитана лечь отдохнуть. 

- Будь осторожна, смотри в оба, ни в коем случае не усни, - предупредил Бунцев 
радистку. 

- Будьте покойны. Все будет в порядке. У меня не сорвутся. 

Заставив пленных отвернуться и не поворачиваться в ее сторону, Кретова занялась 
своими партизанскими делами. 

Приводя в порядок имущество, наблюдая за спящими, она присела. Но вскоре ей так 
захотелось спать, что против воли она закрыла глаза, склонив голову. На секунду 
она действительно отключилась, но, поймав себя на этом, девушка громадным 
усилием воли приоткрыла глаза. Взглянув на пленных, она сразу заметила, что 
охранник не спал. Увидев, что за ним наблюдают, он вздрогнул и вновь 
притворился спящим. Сонливость у Ольги как рукой сняло. Она решила притвориться 
и понаблюдать за пленными. Поудобнее положив голову на мешок и закрыв лицо 
рукой, она могла незаметно для пленных за ними наблюдать. 

Некоторое время пленные лежали спокойно и, казалось, спали, но вот охранник 
приоткрыл один глаз и, убедившись, что часовой спит, попытался освободить руки, 
пробуя перетереть веревку о камень. Или веревка была слаба, или лежащий около 
охранника большой камень был острым, но ему это удалось. Освободив руки, 
охранник хотел было распутать ноги, но ему мешал Карл. Пленные были связаны так,
 что сначала надо было освободить Карла. Когда же охранник начал развязывать 
ноги австрийцу, тот проснулся, и, поняв в чем дело, к удивлению Кретовой, 
готовой вскочить и расправиться с обманщиками, не дал себе развязать ноги, 
отрицательно покачав головой. Охранник о чем-то на мгновение задумался, потом 
лег рядом с Карлом и начал ему шептать на ухо, но пленный водитель продолжал 
отрицательно мотать головой. Отвернувшись, охранник стал пытаться вырыть из 
земли камень, но на этом его деятельность была прервана. Быстро вскочив, 
Кретова оглушила прикладом охранника. Удар оказался настолько сильным, что тот 
больше не приходил в сознание. 

Покончив с охранником, Ольга прислушалась, - кругом тихо, капитан спал. Она 
продолжала выполнять обязанности часового, слушая далекую артиллерийскую 
канонаду. И только когда начало темнеть, она разбудила Бунцева и рассказала ему 
о происшествии. 

- Туда ему и дорога, - отозвался капитан, посмотрев на бесчувственное тело. 

Бунцев спустился к ручью, умылся и возвратился бодрым. 

- Ну, а ты уходить не хочешь? - спросил капитан Карла, которому Ольга 
освободила рот, руки и ноги, но тот казался каким-то жалким в форме немецкого 
майора, которая никак не шла бывшему водителю. 

- Нет, мне некуда уходить, - ответил австриец. 

- Молодец! Не поддался на провокацию, - добавила Ольга. 

- Ладно, раз так, то оставайся и помогай нам, - сказал Бунцев, обращаясь к 
австрийцу и похлопав его по плечу. 

На Карла нагрузили тяжелый тюк с различным имуществом, возвратили ему пистолет 
и, оставив охранника и его винтовку на месте, пошли по направлению к линии 
фронта - туда, откуда доносилась далекая артиллерийская канонада. 

Глава 12. 

На фронтовых дорогах 

Через два часа Бунцев с группой вышел к большой автомобильной дороге. В это 
время по ней в западном направлении шла автомобильная колонна. На фоне неба с 
земли были хорошо видны силуэты машин, наполненных различным грузом. 

"Если с фронта идут груженые разным имуществом машины, значит определенно 
отступают или готовятся отступать", - решил Бунцев. 

Но на колонну приходилось смотреть только издали, так как двое, хотя и 
вооруженных, людей сделать с ней ничего не могли. Наконец длинная колонна 
прошла. На дороге словно все замерло, только в ночной темноте где-то невысоко в 
воздухе послышался неповторимый звук моторов У-2. 

- Кукурузники. Цари ночных просторов. Честное слово, они, -В радостно сказал 
Бунцев. 

- Дорога нам попутная (ориентировались во время вынужденного простоя), движение 
редкое, так надоело волочить ноги по грязи, рискнем идти по обочине, авось 
кто-нибудь попадется, с помощью Карла высадим и сами поедем, - шепнула Ольга 
Бунцеву. 

По твердой обочине идти было удобно, но только непрерывно приходилось смотреть 
назад, чтобы внезапно не нагнала машина. 

- Идет, - предупредил капитан, заметив быстро приближающийся сзади слабый 
огонек. 

Через несколько секунд мимо лежавших за кюветом пешеходов пронеслась легковая 
машина. Через минуту впереди нее появился красный свет. Машина остановилась. 

- Переезд. Там по карте железная дорога. Придется обойти. 

- Обойдем! Нам не впервые, - бодро ответил Бунцев. 

Обходя переезд, группа вышла к железной дороге, в 200 метрах от него. 

- Все спокойно! Никаких признаков охраны, - шепнула Ольга после тщательного 
изучения обстановки в районе перехода. 

Благополучно перейдя через дорогу, группа собралась уже уходить, но, услышав 
вдали шум идущего поезда, Бунцев решил задержаться и установить, с чем идет 
поезд. Минуты через три мимо группы прошел воинский эшелон: в людских вагонах 
горел слабый свет, на 12 платформах стояли автомашины и орудия. 

- Пустить бы его под откос, - сказала Ольга. 

- Этот уже поздно, да у нас и мин нет, а голыми руками поезда под откос не 
пустишь, - ответил капитан. 

- Когда нет охраны, умеючи можно и без мины пустить с помощью подручных средств.
 Пойдемте в сторону переезда, поищем инструмент и "разбомбим" эшелон, - 
предложила Кретова. 

- Ольга! Бомбить нам нечем, а инструмент нам никто на дороге не положит, да 
если бы мы и нашли, то с нашими силами и опытом мы до утра не разъединили бы 
рельсы. 

- Нет! Нам не надо их разъединять. Есть простой способ, только бы найти 
подходящую вагу, ну хотя бы рельс длиной метра в три. Тогда мы быстро привели 
бы путь в такое состояние, что ни один поезд не проехал бы, - ответила радистка.
 

- Но поезда освещают впереди путь и заметят твой рельс, - парировал капитан. 

- Никакого рельса на пути не оставим, сделаем все надежнее. Ну, давайте немного 
пройдемся вдоль пути в сторону от переезда и посмотрим. Может быть, и сообразим,
 как "разбомбить" поезд без бомб и мин. 

Бунцев согласился, и они пошли. 

- Вот так находка! - остановила их радистка, показывая на небольшой штабель 
рельсов, на котором лежал кусок рельса длиной около четырех метров. 

Но когда они попробовал стронуть его с места, оказалось, что сил маловато... 
Бунцев помог приподнять рельс. Кретова стала еще что-то искать, и скоро 
принесла камень весом около пуда. 

- Смотрите! К переезду подходит большая колонна. Это замечательное сочетание. 
Мы будем работать, а переездный сторож будет занят автомашинами, тихо сказала 
Кретова, окончательно вошедшая в роль партизанки. 

Она объяснил суть способа. Бунцев быстро понял, в чем дело, и все трое 
приступили к работе. Никакой охраны не было. Приходилось приостанавливать 
работу, прислушиваться, вглядываться в темноту. Но автомобильная колонна 
медленно шла через переезд, а три пары рук готовили встречу очередному 
вражескому поезду. 

Когда работа была закончена, опять все трое замерли, прислушались, а колонна 
еще продолжала идти. 

- Если охрана не найдет, поезд обязательно сойдет с рельс, - уверенно ответила 
радистка. 

Но наконец колонна прошла, и группа направилась к автомобильной дороге. По ней 
изредка проходили отдельные автомашины. Но недолго пришлось идти по дороге. 
Вдали появились два огонька, которые все быстрее и быстрее приближались, и 
становилось ясным, что это свет фар двух мотоциклов. За ним появились огни 
автомашин. Опять шла автоколонна. Пришлось сойти в сторону. 

Наблюдая со стороны, они могли только считать машины. Автомобильная колонна шла 
с какими-то грузами. Видимо, слабо охранялась, но силы группы были настолько 
малы, что она ничего с колонной сделать не могла. Нападение из засады не могло 
увенчаться успехом. И группа пропустила колонну, насчитав 68В грузовых машин. 
Одна машина из колонны остановилась и стала на обочину. Это заметила Ольга. 
Водитель стал возиться, но что-то у него не ладилось, и группа Бунцева увидела, 
как солдат красным фонариком остановил проходившую мимо одиночную автомашину. 

- Как это все просто делается, - шепнул Бунцев Кретовой. - Видно, здесь мало 
партизан и противник еще не пуган. 

- Может быть и нам попробовать использовать красный свет, - предложила Ольга. 

- Да, пожалуй. У нас и фонарик есть, и немецкий майор, - ответил капитан. 

Остановились и тщательно разработали операцию по захвату машины. 

Однако первая машина оказалась фургоном. Его решено пропустить. Вслед за 
фургоном, судя по ходу, показалась легковая. 

- Ну, Карл! покажи свое уменье, - хлопнув дружески по плечу, капитан 
напутствовал "майора" на выполнение плана операции. 

"Уж очень он неуверенно машет фонарем. Не остановит машину, а только напугает, 
и тогда тревога, погоня", - появилась мысль у партизан. 

Ольга взглянула на командира. Тот напряженно следил за Карлом. 

Машина остановилась. Наступили решающие секунды. Карл подошел к правой дверце. 
В машине зажегся свет. Пассажирам лимузина теперь не было видно, что делается 
вокруг, а партизаны увидели тех, кто ехал в лимузине. 

Когда возмущенный обер-лейтенант открыл дверцу для предъявления документов, 
Карл растерялся, позабыв, что он в форме майора и сказал, что все в порядке и 
они могут ехать. 

Обер-лейтенант войск связи козырнул, и машина понеслась вперед, унося четырех 
гитлеровцев, избежавших смерти. 

Карл почувствовал, что опасность миновала. 

- Жалко, что ускользнули пассажиры, - заметила радистка. 

Когда все успокоились, они услышали шум приближающегося поезда. Все 
остановились и стали ждать. Уж очень у всех троих было велико желание 
посмотреть результаты своей работы. 

- Что это? Неужели пассажирский, - спросила сзади радистка, увидев огни поезда, 
приближавшегося на большой скорости к месту диверсии. 

"Неужели вместо взрывов снарядов мы услышим стоны детей и женщин? Так лучше бы 
он прошел, не сходя с рельсов", - подумала Ольга. 

Но вот огни паровоза подпрыгнули, и под ним что-то застучало, поезд как бы 
начал прессоваться. Раздался треск разбиваемых вагонов. 

Техника сработала, но у всех было подавленное настроение. Все молчали, думая, 
что вместо удара по врагу, наделали много невинных жертв. 

Внезапно в небо взвилась белая осветительная ракета, за ней другая, третья. В 
свете огней ракет они отчетливо увидели результаты своей работы. 

Паровоз и несколько вагонов валялись под откосом, из вагонов, оставшихся на 
пути, как из осиных гнезд выскакивали солдаты, и в районе крушения началась 
стрельба. У всех отлегло от души. 

- Ура! Разбомбили! - крикнула Ольга. - Лучшего эшелона трудно найти. С живой 
силой, да важной - в пассажирских вагонах, - радовался Бунцев. 

- Ну, Карл! Дела идут замечательно! Считай на своем счету десятка два убитых 
фашистов, - сказал капитан и похлопал начинающего партизана по плечу. 

Карл стоял ошеломленный, не то растерявшийся, не то озабоченный. 

- Скорее уходить надо, - сказал он, показывая в сторону поезда. 

Но идти по мокрому, местами вязкому полю было тяжело, а идти по дороге было 
опасно и тоже трудно, так как приходилось часто сходить с асфальта и прятаться, 
чтобы не увидели с автомашин, проходивших по автомагистрали. 

- Далеко на своих двоих не уйдешь, - пояснила радистка бывшему шоферу. 

Под впечатлением от уничтожения поезда, в котором бывший шофер 
немецко-фашистской армии, одетый в форму майора, принимал непосредственное 
участие, Карл резко изменился. Движения его стали увереннее. Он понял, что его 
судьба крепко связана с судьбой партизан. 

Он стал убеждать, что надо вернуться к дороге, где он остановит и заберет 
одиночную машину. 

Бунцев согласился, и группа пошла к автомобильной дороге. 

Не успели они выйти на шоссе, как увидели огни затемненных фар одинокой машины. 
Капитан еще раз пояснил Карлу план действия при различном соотношении сил. 

Карл вышел на обочину. Фонарик требовательно замигал, и автомобиль покорно 
остановился. Заскрипели дверцы, зажегся свет. В машине снова ехали четверо. 
Только вместо немецкого обер-лейтенанта с шофером сидел венгерский 
капитан-сапер. 

- В чем дело? 

- Проверка документов! 

- Пожалуйста... 

Карл вертел в руках документы. Он был не рядовым, он был майором и имел дело с 
венгерским офицером! 

- Прошу вас выйти из машины, - сказал Карл капитану-саперу. 

- Что-то не в порядке? - забеспокоился капитан. 

- Выходите из машины и следуйте за мной, - приказал Карл. - Все выходите. 
Солдаты останутся возле машины. 

Венгр послушно скомандовал ехавшим с ним солдатам покинуть машину и, 
пригнувшись, вылез первым. Водитель заглушил мотор. 

- Быстро! - приказал Карл. 

Водитель торопливо обежал автомобиль и встал рядом с капитаном. 

- Хенде хох! - сказал Бунцев, выходя из темноты. 

- Но я командир роты... 

- Хенде хох! 

Капитан растерянно оглянулся. Немецкий майор держал его под прицелом. 
Эсэсовский офицер с каким-то солдатом подняли автоматы. 

- Пожалуйста! - забормотал капитан. 

Солдаты подняли руки раньше своего командира. Знали: с немцами лучше не 
связываться. Мало ли что! 

Эсэсовец вырвал пистолет из кобуры капитана. Немецкий солдат подбирал брошенные 
венграми винтовки. 

- Но я очень спешу... - заикнулся было капитан. 

- Снять шинели и кителя! - приказала какая-то женщина, стоявшая рядом с 
эсэсовским офицером. 

- Господа! - взмолился капитан. 

- Молчать! 

- Мы ни в чем не виноваты! - робко сказал один из солдат. - За что? 

- Господи! - воскликнул другой. - Господи! 

- Вас никто не расстреляет, - сказала женщина. - Снять кителя! Не бойтесь! 

- Да мы что... - сказал первый солдат. - Раз надо... 

Он уже стаскивал китель. Глядя на него, заторопились и остальные. 

Немцы о чем-то шептались. 

- Братья, - сказал майор, подходя к венграм. - Я такой же венгр, как вы. Мы вам 
зла не желаем. Это не немцы со мной. Это русские. Слышите? 

Солдаты застыли, не веря. 

- Глядите, - сказал майор. Он протянул к венграм руку с пилоткой, на которой 
засветилась красная звездочка. - Видите? 

Раздетые солдаты смотрели на звездочку как завороженные. Капитан, вскрикнув, 
бросился в сторону. Бунцев был начеку на этот раз... 

Тогда солдаты поверили. 

- Русские! - проговорил один. - Советы! Товарищи! 

- Расходитесь по домам! - сказал солдатам Карл. - Не возвращайтесь в свою часть.
 Уходите! 

- Да теперь и не вернешься, - бросил один из солдат. Он глядел на Кретову, 
спарывающую погоны. - Как вернешься? 

- Возьмите нас с собой, - сказал другой. - Лучше возьмите нас с собой. 

- Не можем, - сказал Карл. - Расходитесь. И знайте: Гитлеру капут. Красная 
Армия скоро освободит страну. Война кончилась. 

- Пусть спросит, есть ли впереди КПП! - попросил Бунцев у Оли. Побыстрее! 

Лучше всех был информирован водитель. Он заявил, что ближайший КПП в четырех 
километрах, а если ехать в обратную сторону, там КПП за одиннадцать километров. 
Только на третьем километре ремонтируют мост. 

- Кто ремонтирует? 

- Солдаты нашего батальона и местное население. 

- Немцев нет? 

- Нет. 

Бунцев принял решение не колеблясь. 

- Возьмите нас с собой! - опять попросил солдат-венгр. 

- Уходите! - сказал Карл. - Вы же видите, все в машину не уместятся. Уходите! 

- Куда же мы в таком виде!? 

- Прячьтесь у крестьян. Уходите! 

- О чем они? - поинтересовался Бунцев. 

- Вот этот очень просит взять его с собой, - ответил Карл. 

- Некуда! - отрезал Бунцев. Но вдруг опустил ручку дверцы. - Хотя... Как его 
зовут? 

- Ласло Киш, - ответил Карл. 

- Пусть садится, - сказал Бунцев. 

Они забрались в машину. 

- Трогай! - приказал Бунцев Карлу, севшему за шофера. 

Машина понеслась по дороге на восток. Четыре километра проехали без приключений.
 Гитлеровцы на встречных машинах и мотоциклах не обращали на них никакого 
внимания. Обгонять их никто не обгонял. Впереди неожиданно мелькнул красный 
огонек. Останавливаться и разворачивать машину было поздно. Карл включил полный 
свет и, увидев, что дорогу перекрывает шлагбаум, стал тормозить, готовясь к бою 
с контролером. Он привычной рукой просигналил, требуя поднять шлагбаум. Вахтер 
подскочил, но Карл обрушился на него с такой отборной бранью, что солдат, 
козырнув, отошел от лимузина и поднял шлагбаум. Машина плавно тронулась. 

Карл, утирая пот, сказал Кретовой: 

- Вот что значит знать порядки и язык. 

Проехали километра три. На первом перекрестке свернули на дорогу, идущую на 
юго-восток, - туда, откуда слышалась редкая артиллерийская стрельба. 

Вскоре, выехав на возвышенность, увидели впереди опять красный сигнал. 

- Неужели снова КПП? - прошептал Бунцев. 

- Нет. Что-то непохоже, - заметила радистка. 

Замедлив ход, капитан включил подфарники и стал наблюдать, что делается около 
фонаря. 

- Здесь только один солдат, - пояснил Ласло. - Он указывает объезд. 

- А впереди? 

- А впереди разбитый мост. Там идут работы. 

- На объезде не застрянем? 

- Наш капитан боялся застрять... 

- Поехали прямо! - решил Бунцев. - Карл, потребуй у часовых открыть шлагбаум. 

Шлагбаум был открыт. Часовой не рискнул возражать немецкому майору. 

- Ну, теперь - господи спаси! - сказал Бунцев. 

Машина медленно двигалась по шоссе, объезжая наспех заделанные воронки. Под 
откосами валялись искореженные сгоревшие грузовики. 

- Наши поработали! - сказал Бунцев. - Лихо! 

Показалась речушка с разбитым мостиком. Возле него копошились люди. Один 
замахал фонарем, указывая вниз по течению речушки. 

- Там наплавной мост, - объяснил взволнованный Ласло. - Надо туда... 

Наплавной мостик был еле заметен на черной, взбухшей от дождя реке. Машина 
сползла к мостику, он заходил под колесами... 

- Кто здесь работает? Сколько солдат? - спросил Бунцев. 

- Двадцать солдат под командой лейтенанта Ференца и мобилизованное население, - 
сказал Ласло. 

- На той стороне есть шлагбаум? 

- Да, конечно. 

- Там тоже один солдат? 

- Да. 

- А лейтенант? 

- Хм! Если он здесь, то сидит в палатке, а скорее всего ушел в деревню к бабам, 
- сказал Ласло. 

- Остановись у шлагбаума, - приказал Бунцев Карлу. 

Они благополучно перебрались через реку, въехали на шоссе и добрались до 
шлагбаума. 

Обезоружить часового ничего не стоило. Он узнал Ласло, вытянулся перед немецким 
майором и уже через минуту стоял без винтовки, онемевший и беспомощный. 

- Скажи людям, что работы прекращаются, - приказал Бунцев Ласло. 

- А солдатам скажи, что они могут расходиться. 

- Но... они могут не поверить... - замешкался венгр. 

- Поверят. Прикажи людям подойти к машине без оружия. С ними наш майор 
поговорит. 

- Я пойду с тобой, - сказал Карл. - Идем... 

Окликнутые Карлом и Ласло венгерские солдаты с явным удовольствием приблизились 
к автомобилю. 

Карл объявил, что солдаты могут идти по домам. Венгры заволновались. 

Начали сбегаться мобилизованные жители. 

- Э, черт! - сказал Бунцев и вышел из машины. 

Радость венгров при виде человека в эсэсовской форме как рукой сняло. Солдаты 
отступили от рослого эсэсовца. 

- Не бойтесь! - крикнул Ласло. - Ребята! Не бойтесь! Это русские разведчики! 
Они кокнули капитана Сексарди! Русские уже здесь! Можно расходиться! 

- Райта! - взревел какой-то солдат. - Райта! Капут война! 

Кретова тронула Бунцева за рукав. 

- Это саперы... Нет ли у них взрывчатки? 

Ласло тут же ответил, что взрывчатка есть на складе. 

- Надо взять, - сказала Кретова. - Взять все, что можно. Запалы, бикфордов шнур.
.. Карл! 

Карл, потолковал с Ласло, тот подозвал трех приятелей. Поговорили. Бегом 
припустили в темноту. 

Солдаты еще продолжали толпиться вокруг машины, разглядывая русских, и 
некоторые, недавно подошедшие, еще ничего не могли понять. 

- Держите оружие наготове, - сказала Кретова. - Рискованно поступаем... Нельзя 
так... 

Однако солдаты не проявляли враждебных чувств. Видно, досыта нахлебались войны. 
А местные жители - те уже начали расходиться. 

Ласло с приятелями притащил два ящика тола, запалы, круг маслянисто блестящего 
бикфордова шнура, гранаты. 

- Лейтенанта нет, - задыхаясь, сказал Ласло. - Конечно, поперся в деревню. 

- Он может явиться, узнав о русских, - сказала Кретова. - Поехали, товарищ 
капитан. 

Оказалось, что Ласло Киш неплохо знал дороги и, проехав километра три, Бунцев 
попал на дорогу, ведущую на север, где, по словам венгра, местность удобная для 
партизан, и они там имеют свои базы. 

Навстречу не попадалось ни одной машины. Это очень волновало Кретову. Там, где 
нет движения, одиночная машина заметнее. Но вот они подъехали к перекрестку. По 
нему проходила колонна. Нервная дрожь пробежала по спине капитана. В колонне 
были зенитные орудия с расчетами к ним, машины с боеприпасами. Перед ними 
проходили машины с злейшими врагами. 

- Ольга, уж не эти ли подбили нас? 

- Все может быть. 

И они продолжали смотреть на проходящие машины. По дороге, по всем данным, 
проезжал целый зенитный артдивизион противника, а сбоку за ним наблюдали два 
советских летчика, со сбитого врагом самолета. Силы были неравные, но, смотря 
со стороны на вражескую колонну, они обдумывали нападение на нее. 

- Товарищ капитан, давайте нанесем бомбовый удар по колонне. 

- Опоздали, кажется, а то бы на пути поставить заряды. Впрочем, у нас же машина 
есть, можем обогнать. Делай один небольшой заряд с коротким бикфордовым шнуром, 
да пару больших зарядов с длинными шнурами. 

И он изложил ей свой план. 

Как только колонна проехала, Бунцев вывел машину на дорогу, без труда обогнал 
колонну и, проехав небольшой мостик, резко остановил машину, выбежал на мост и 
поставил на нем включенный карманный фонарь с красным светом. Хитрость удалась: 
колонна остановилась, и тем было выиграно время для установки впереди ее 
зарядов. Всматриваясь по сторонам, командир корабля обнаружил кучки щебня. В 
двух из них были установлены мощные заряды, и когда колонна тронулась, Ласло 
воспламенил зажигательные трубки. 

Лимузин тронулся, и когда вражеская колонна, судя по огням, поравнялась с 
зарядами, Бунцев распорядился бросить на дорогу небольшой заряд с короткой 
зажигательной трубкой. 

Через десять секунд взметнулось пламя и раздался взрыв небольшого заряда и 
вслед за ним до лимузина долетели звуки взрывов больших, но лимузин уже был 
далеко и продолжал уходить от вражеской колонны, которой был нанесен 
существенный урон. 

- Вот это здорово, пусть помнят наших, - радовалась Ольга. Бурно радовался 
удаче и Ласло Киш. Чувствовал глубокое удовлетворение и Бунцев, только Карл 
ничем не выказывал своего восторга и даже как-то приумолк. 

- Ты что-то, Карл, притих. Или тебе гитлеровцев жалко? - спросил его Бунцев. 

- Гитлеровцев не жаль, а вот шоферов действительно жалко, - ответил тот. 

- Больше всего мне жалко невинных детей, которые гибнут в войне, гибнут только 
потому, что Гитлер и германские империалисты хотели покорить и уничтожить 
другие народы. Чем скорее будут разгромлены немецко-фашистские войска, тем 
меньше будет невинных жертв, а потому, Карл, где только можно, надо громить 
гитлеровские войска, и единственное спасение для всех, кто не хочет погибнуть 
вместе с фашистскими бандитами, уйти от них и, чтобы скорее избавиться от 
ужасов войны, бить их, - заключил свою речь Бунцев. 

- Были у нас такие смельчаки, которые и сами не хотели воевать, и других к тому 
подговаривали, но нашлись и другие: они донесли, и хорошие люди погибли, а 
остальные испугались, и уже разговоры о войне велись под лозунгом "Хайль 
Гитлер!". Только два моих друга, хоть и усердно кричали "хайль!", но один 
кое-где писал на заборах "Смерть Гитлеру" и "Долой войну", а другой рисовал 
карикатуры, - начал рассказывать Ласло Киш, но его рассказ оборвал капитан. 

- Смотрите, впереди уже город, - сказал он. 

Впереди был населенный пункт. Бунцев остановил машину, и, как Карл ни пробовал 
его уговорить, капитан не рискнул проехать через город. Он отчетливо понимал, 
что останови их кто-либо в населенном пункте, им некуда скрываться, тем более, 
что противник уже, возможно, узнал об их делах и усилил охрану. 

Объезда не было. Посоветовались и решили лучше отказаться от машины. Бунцев 
развернул машину и, разогнав ее, съехал с дороги, и она застряла в размокшем 
грунте. 

Глава 13. 

В каменном мешке 

Четверо вооруженных и нагруженных трофейным имуществом партизан пошли в поле, 
обходя город. Через полчаса вышли на попутную неширокую, мощеную щебенкой 
дорогу и пошли по ней, предварительно очистив обувь от прилипшей к ней темной 
грязи. 

Сильно пересеченная небольшими оврагами и ручейками местность напоминала 
капитану овраги его родного края - Тульщины. Вот, того и гляди, покажется 
родное село... 

Одна мечта занимала Бунцева - скорее к своим, как можно скорее доставить 
документы, а то они могут потерять свое значение. 

Вошли в большой овраг с обнаженными краями. На противоположной стороне на фоне 
неба виднелись длинные низкие строения и высокая кирпичная труба, верхушка ее 
была сбита снарядом. Никаких признаков людей поблизости не было заметно. 

- Заброшенный кирпичный завод, - сразу определил Бунцев. 

В такую пору никому не до кирпича. И среди кирпичей можно найти место для 
дневки. Преодолев крутой подъем, вошли во двор, заваленный кирпичами и 
кирпичным боем. А вот и воронки от авиабомб. Это наши тут кого-то бомбили. 

Другого выбора не было, приближался рассвет. Решили остановиться здесь на 
дневку и приступили к поискам укрытия. В развалинах кирпичного завода было 
много темных камер, но надо было найти самую скрытую с запасным выходом, 
замести следы и не дать возможности врагу использовать собак. 

После длинных поисков с трудом вошли в сохранившуюся камеру, где когда-то 
обжигали кирпич. В стене была небольшая выбоина, через которую можно было вести 
наблюдение за тем, что делается во дворе, но через нее нельзя было видеть того, 
что делается в камере. В ней и решили остаться на день. 

Друзья заделали входы кирпичом, замаскировали их пылью и расположились на 
дневку. Зажгли карманный фонарь, взятый запасливой радисткой в трофейной машине.
 Синий свет приятно осветил неуютное убежище, и на душе стало легче. 

- Ну, а теперь, Оля, дай нам подкрепиться из наших скудных запасов, да и 
отдохнем после трудов праведных, - сказал капитан. 

После дневок под открытым небом, под дождем они почувствовали даже некоторый 
уют в пыльном каменном ящике, и радистка по-восточному стала накрывать "стол" 
на полу, используя в качестве скатерти остатки купола парашюта. 

- Кушать и пить достаточно, но с посудой плохо. Придется пить вдвоем по очереди,
 - сказала Ольга, показывая на кружку Бунцева и алюминиевый стакан Карла. 

- Было бы что, а как - сумеем, - ответил капитан. 

Оля заполнила "бокалы" из трофейной фляги и протянула Карлу и Ласло, но те 
отказались, и предложили, наоборот, первыми выпить русским. 

- Нет, Оля, мне пить нельзя, я вступаю на службу. Вы выпейте за благополучный 
переход через линию фронта, да понемногу. Коньяк хорошо пить при простуде и 
дома, вот придем к своим, там и выпьем как полагается, - сказал капитан, 
возвращая Карлу наполненную кружку. 

- Ишь вы, товарищ капитан, каким трезвенником стали, - в шутку сказала Крет