Поинтересовался: кто же такой рыжий? 
 Люленков перевел вопрос. 
 — Его звали Франтишек, он чех из Брно, до войны был маляром, — охотно ответил 
пленный. 
 — У вас что, смешанная часть? — заинтересовался капитан. 
 — Да, теперь многие немецкие части и подразделения пополняются солдатами 
других национальностей. Мы понесли большие потери. 
 — А может быть, это потому, что другие национальности — чехи, венгры, румыны — 
не хотят воевать против нас, а вы их заставляете? 
 — Не знаю. Я маленький человек. Политика не мое дело. 
 Ромашкина все больше раздражал этот хитрец. «Маскируется под рабочего, спасает 
шкуру, фашист проклятый». Брезгливо отодвинулся подальше от него. 
 А вернувшись в свой блиндаж, сказал Пролеткину: 
 — Саша, ты был прав насчет той лошади… Перед нами стоит прежняя дивизия. 
 Пролеткин просиял, взглянув на Рогатина победителем. 
 — Слышал, что лейтенант сказал? Вот и подумай теперь, кто из нас балаболка. 
 Рогатин только почесал в затылке. 
 Остаток дня Ромашкин вместе со всеми участвовал в пиршестве, которое устроил 
старшина Жмаченко. Был весел, но неприятный холодок нет-нет да и окатывал его. 
Все еще не верилось, что днем, на виду у врага они утащили «языка» и вернулись 
без потерь! 
 А когда легли спать и в блиндаже погасили свет, его стала бить нервная дрожь. 
«Тормоза не держат, — с грустью подумал Василий. — Да тут натяни хоть стальную 
проволоку вместо нервов, и та не выдержит. Это ж надо, днем, на виду у всех! И 
как мы решились? Если пошлют еще раз на такое задание, у меня, наверное, не 
хватит сил. Впрочем, днем теперь и не пошлют, — подумал он с облегчением. — 
Командование тоже понимает, что такое может получиться только раз».
 * * * 
 Все лето полк Караваева провел в обороне, а с сентября начались тяжелые и, на 
первый взгляд, совсем безрезультатные наступательные бои. Велись они почти 
беспрерывно. 
 В полном изнеможении Ромашкин снял изодранный, грязный маскировочный костюм. 
Обессилевшие руки не поднимались. Его разведчики находились в таком же 
состоянии. 
 Позвал старшину, приказал: 
 — Тебе, Жмаченко, и всем, кто с тобой оставался, всю ночь дежурить посменно. В 
первой траншее — по одному бойцу на сто метров, и те, наверное, уже спят. Как 
бы фрицы голыми руками всех нас не передушили. 
 — Фрицы тоже вповалку лежат, вы крепко им поддали сегодня, — ответил Жмаченко.
 — А охрану я выставлю, отдыхайте спокойно, товарищ лейтенант. — Лейтенантом 
назвал по привычке — со вчерашнего дня Ромашкин старший лейтенант, однако он и 
сам еще не освоился с новым званием. 
 — Поддали своими боками, — заворчал Голощапов. 
 И Василий мысленно вновь увидел, как малочисленные роты поднимались нынче в 
атаку. Больно смотреть. 
 «Куда там наступать! Если фашисты нанесут контрудар — на своих позициях не 
удержишься». 
 Не раздеваясь, Ромашкин повалился на жесткие нары и мигом заснул. Спал, 
казалось, совсем недолго, а уже кто-то тянет за ногу. 
 — Товарищ старший лейтенант, проснитесь!.. 
 В блиндаже было темно, лишь алый бок железной печки светился в углу. Усталость 
еще не прошла, в тепле она расплылась по телу вязкой тяжестью. 
 — Вас до командира полка требуют, — шептал старшина, опасаясь разбудить других,
 и шепот его убаюкивал еще сильнее. 
 «Зачем понадобился? — соображал в полусне Ромашкин. — Неужели опять за 
„языком“ пошлют?» 
 Он встал на слабые еще ноги, нащупал автомат, привычно вскинул на плечо и, не 
открывая полностью глаз, досыпая на ходу, направился к двери. 
 Колючий ночной мороз сразу прогнал сонливость, взбодрил. Ромашкин втянул шею, 
сунул руки в карманы и хмурый зашагал по оврагу. Снег взвизгивал под ногами, 
будто от боли. 
 У блиндажа командира полка какие-то люди усердно дымили самокрутками. Подойдя 
вплотную, Василий рассмотрел: собрались командиры батальонов, артиллеристы, 
политработники, тыловики.
 Караваев и Гарбуз вышли, когда адъютант доложил, что все прибыли. Лицо у 
командира полка тоже мрачное, в глазницах сплошная чернота. Гарбуз чуть бодрее. 

 — Товарищи командиры, — негромко сказал Караваев, — в блиндаже мы, пожалуй, не 
поместимся, давайте поговорим здесь. Я не задержу вас. Мы вот с комиссаром 
только что вернулись из дивизии. Нам опять поставлена задача наступать! 
 Ромашкин не поверил своим ушам: «Не может быть!» Остальные отозвались 
сдержанным, явно неодобрительным гулом. Командир первого батальона, худой и 
длинный капитан Журавлев, спросил: 
 — С кем же, товарищ подполковник, наступать? В ротах людей — раз, два и 
обчелся. 
 Караваев посмотрел на него сочувственно, но ответил твердо: 
 — И все равно будем наступать. Немцы снимают войска с нашего фронта и 
перебрасывают под Сталинград. Пленный, добытый вчера разведчиками, подтвердил 
это: немецкий полк, с которым до сих пор имели дело только мы, теперь 
обороняется на широком фронте против двух полков нашей дивизии, потому что его