стрельба началась и гранаты забухали, я думал — каюк, не выберется группа 
захвата из-за проволоки! И вдруг смотрю — идут. Фрица тащат. А погони нет. 
 Поднялся на ноги и Рогатин, пояснил Пролеткину и другим: 
 — Некому было гнаться: лейтенант всех гранатами побил. А соседи, видать, не 
слыхали, взрывы-то были в блиндаже. Да и вообще война. Тут взрыв, там взрыв, 
могли принять за минометный обстрел. 
 Коноплев поддержал: 
 — Они до сих пор, наверно, не знают, что произошло. 
 Казаков заторопил: 
 — Давайте-ка, хлопцы, поднимайтесь, а то обнаружат гитлеровцы пропажу и начнут 
со злости сюда мины швырять, пошли домой. Подъем! Пошли, пошли!.. 
 Шумным ликованием встретили возвращение разведгруппы старшина Жмаченко и все 
другие разведчики, не ходившие в этот раз на задание. Под их возгласы при свете 
ламп Ромашкин оглядел своих спутников и удивился, как они переменились: лица у 
всех осунулись, под глазами темные тени, будто не спали две ночи, маскировочные 
костюмы промокли, а у тех, кто лазил под проволоку, на спине и рукавах висят 
клочья. Коноплев, Иван Рогатин да, наверное, и сам он черны от пороховой гари. 
 Немец, уже развязанный и без кляпа во рту, стоял у двери, обалдело и удивленно 
смотрел на разведчиков. Никто не обращал на него внимания. 
 Жмаченко раздавал вернувшимся завернутые в носовые платки документы. Многим 
говорил при этом: 
 — Нате, покрасуйтесь. — И Ромашкину сказал также: — Покрасуйтесь. 
 Василий сначала не понял, почему старшина так говорит. Вспомнил: «Ему же 
приказано было подготовить ужин. А стол почему-то пуст». 
 — Надо доложить о выполнении задания и сдать пленного, — объявил Казаков.
 — Кому докладывать? — спросил Василий. 
 — Командиру полка или начальнику штаба. Идем, они ведь не спят, ждут. Им уже 
сообщили по телефону, что «язык» взят. Но ты обязан доложить сам. 
 — А может быть, ты доложишь? Ведь ты же все готовил и организовал… 
 — Брось трепаться, Ромашкин! При чем здесь я? Идем… 
 Командира и комиссара на месте не было: уехали по вызову на КП дивизии. 
Ромашкин привел пленного к начальнику штаба. Казаков зашел вместе с ними, но 
остановился позади. 
 — Товарищ майор, задание выполнено. — Ромашкин сбился с официального тона и 
радостно закончил: — Принимайте «языка»! 
 Вечно озабоченный чем-нибудь и потому хмуроватый начальник штаба на этот раз 
заулыбался: 
 — Поздравляю, лейтенант! Хорошо начали службу в разведке. Благодарю вас от 
имени командования. 
 — Служу Советскому Союзу! — отчеканил Ромашкин и рассмеялся, увидев, что немец 
тоже встал по стойке «смирно». — Смотрите, товарищ майор, как фриц тянется! 
 — Дисциплинированный! — серьезно заметил Колокольцев. — Ладно, выбросьте его 
из головы, идите отдыхать. Пленного мы допросим, будет что интересно для вас — 
сообщу… 
 За то время, пока они ходили к начальнику штаба, в блиндаже разведвзвода 
произошли разительные перемены. Стол уже был застлан чистыми газетами и готов 
для пира. На нем крупно нарезанная колбаса, сало, хлеб, лук, два ряда пустых 
эмалированных кружек и несколько немецких, обшитых сукном фляг. В торце стола, 
на хозяйском месте, где должны сидеть командиры, сверкала стеклом пол-литровая 
бутылка с сургучной головкой. 
 Ромашкин узнал, почему не подготовили ужин заранее. Есть, оказывается, 
примета: если накрыть стол до возвращения разведгруппы, ее может постигнуть 
неудача. Выпивка и закуска выставляются, когда все явятся на свою базу живыми и 
здоровыми. 
 К столу сели только ходившие на задание, остальным места не хватило. Они 
стояли со своими кружками рядом, похлопывая отличившихся по плечам и спинам. 
 Лишь сейчас Ромашкин понял, почему старшина Жмаченко говорил: «Покрасуйтесь». 
На гимнастерке Рогатина был орден Красного Знамени, у Коноплева — Красная 
Звезда, у Пролеткина — медаль «За отвагу». Василий смутился, вспомнив, как при 
знакомстве с разведчиками снял шинель, намереваясь их поразить."Вот так 
блеснул! — со стыдом думал он. — Кого хотел удивить своей медалью!" А она, 
новенькая, как назло, сияла ярче орденов.
 Жмаченко, выпив свою долю водки и заев наскоро салом, суетился вокруг стола, 
подкладывая разведчикам еду, и, красный, лоснящийся от пота, приговаривал: 
 — Ешьте, хлопцы, ешьте, а то захмелеете. 
 Казаков напомнил: 
 — После задания полагается разобрать, как действовали. Давай, Ромашкин, 
командирскую оценку каждому. 
 — Действовали все очень хорошо, — сказал Василий. — Особенно Лузган, Пролеткин 
и Фоменко. Они услыхали стрельбу и сразу кинулись нам на помощь. Такой вариант 
при подготовке не предусматривался, но Лузгин сам принял решение. 
 — Можно мне? — спросил Лузгин. 
 — Давай, — разрешил Казаков. 
 — Не понравилось мне, как мы отходили. Гурьбой, все вместе — и группа захвата, 
и группа обеспечения. Обрадовались — «язык» есть — и рванули домой без оглядки! 

 — Ты должен был прикрывать, — сказал Казаков, лукаво блестя хмельными глазами. 

 — Я тоже обрадовался. Бежал со всеми, чуть не задохнулся. 
 — Да уж, драпали, аж в глазах потемнело! — весело сказал Саша Пролеткин.