Рогатин, — соображал Василий. — Но почему они пытаются обогнать меня, а не идут 
след в след?» 
 — Ты куда? — тихо спросил он Рогатина. 
 — Негоже, товарищ лейтенант, командиру идти как дозорному, — строго сказал тот 
и, обернувшись к группе обеспечения, распорядился: — Ну-ка, жирафный охотник, 
давай в дозор с Фоменко. 
 Саша Пролеткин и Фоменко беспрекословно пошли вперед. Когда они стали 
пропадать из виду, Рогатин кивнул Ромашкину, и все двинулись дальше. 
 При вспышках ракет стали ложиться. А с того места, где Ромашкин уже побывал 
однажды вместе с Казаковым, совсем не поднимались, только ползли. Снег был 
сухой, промерзший. Он шуршал, казалось, очень громко. Пахло холодной сыростью. 
Все вокруг слилось в белой мгле, похожей на густой туман. Ориентироваться на 
местности помогали немецкие ракеты и пулеметные очереди. 
 Василию стало казаться, что разведгруппа отклоняется вправо. Он приподнялся 
раз и другой, пытаясь разглядеть высотку с пулеметом, но ничего не увидел во 
мраке. Внезапно, будто по какому-то сигналу, группа замерла, влипнув в снег. 
Несколько белых фигур, обгоняя остальных, поплыли по сугробам вперед. «Это 
саперы и Лузган с ними, — понял Ромашкин, и тут же мелькнула неприятная 
догадка: — Кто-то командует вместо меня». Но, вспомнив тренировки, успокоился: 
«Все, наверное, идет само собой. Казаков же требовал, чтобы все шло как по 
нотам. Не проморгать бы только, когда Лузган подаст сигнал о готовности 
прохода». 
 Ромашкин опять приподнял голову, но не увидел ни Лузгана, ни проволочного 
заграждения. Впереди чернел кустарник. Василий двинулся туда, но кто-то ухватил 
его за ногу, потом подполз вплотную — это был Рогатин. Ромашкин махнул рукой в 
сторону кустарника. Рогатин отрицательно покачал головой. «Зачем он меня 
опекает? — возмутился Ромашкин. — Кустарник хорошо будет маскировать нас». И 
еще раз строптиво махнул рукой в том же направлении. Тогда Рогатин шепнул в 
ухо: 
 — Хрустеть будет. 
 Кистью руки вильнул перед глазами Ромашкина, как бы изображая плывущую рыбу. 
Василий понял: нужно обтекать кустарник, ползти опушкой — и двинулся по снегу, 
разворошенному группой обеспечения. 
 Вскоре он увидел почти рядом два белых силуэта. Один солдат, лежа на спине, 
зажимал в кулаках проволоку, другой перекусывал ее как раз между рук напарника, 
и тот осторожно, чтобы не звякнули, разводил концы. Резали лишь самый нижний 
ряд — только бы проползти. 
  У  
 Василия прошел по спине холодный озноб. «Если нас обнаружат, ни одному не уйти,
 в упор всех побьют». Он хорошо помнил, как сам недавно проучил фашистов при 
сходных обстоятельствах. 
 Где-то рядом отчетливо щелкнула ракетница. Шурша, ракета понеслась вверх и с 
легким хлопком раскрылась в огромный яркий световой зонт. Разведчики ткнулись 
лицами в снег. Единственное не закрытое белой тканью место — лицо.
 Лежали не дыша. Ромашкину казалось, что даже сердце у него перестало биться. 
 Но вот ракета сгорела. На несколько мгновений вокруг стало черно, потом глаза 
привыкли, и Ромашкин увидел, как машет ему Лузгин. «Значит, проход готов». 
 Надо было ползти вперед, а Василий не мог преодолеть свою скованность. Наконец 
решился, пополз медленно, сжимая в руке гранату. 
 Подполз к брустверу, с огромным усилием поборов страх, заглянул вниз. Ждал — 
увидит там притаившихся немцев, но траншея была пуста. Сразу на душе стало 
легче. 
 Он спустился в траншею. Вслед за ним туда же соскользнули Коноплев и Рогатин. 
Василий с опаской двинулся вперед. Где-то там, на вершине холма, пулеметная 
площадка, выбранная для нападения… 
 Увидев телефонный кабель, прикрепленный к стене окопа металлическими скобками, 
показал на него Коноплеву. Тот кивнул, и Ромашкин понял: надо перерезать. Вынул 
финку, стал пилить кабель. И тут-то из-за поворота выплыли две белые фигуры. 
Немцы были в таких же, как и разведчики, маскировочных костюмах. На мгновение 
они остановились, но, заметив, что Ромашкин возится с кабелем, успокоились: 
очевидно, приняли разведчиков за своих связистов. Один из немцев что-то громко 
спросил. 
 Чужая речь и близость врагов опять сковали Ромашкина. Он стоял как деревянный, 
не в силах справиться с омертвевшим от неожиданной встречи телом. Лишь одна 
какая-то жилка осталась живой, она пульсировала где-то в голове, позволяла 
держать в поле зрения немцев, искать выход. Вдруг эта жилка сработала как 
электрический выключатель. Ромашкин вскинул автомат и выстрелил короткой 
очередью в ближнего немца. Тот рухнул, а второй кинулся бежать. 
 — Что же ты?.. Живьем же надо! — напомнил Рогатин, пытаясь проскочить в тесной 
траншее мимо Ромашкина и догнать убегающего. 
 Ромашкин не пустил, перешагнул через убитого и сам в три прыжка настиг фашиста,
 суматошно стукавшегося о стенки траншеи на поворотах. Схватил его за плечи. 
Гитлеровец завизжал тонким поросячьим визгом. 
 Разведчики стремились осуществить задуманное без шума. И ползли, и резали 
проволоку, и по траншее шли, помня лишь об одном: тише, тише, ни звука! И вдруг 
этот ужасный крик! Ромашкин ударил гитлеровца ножом. Визгун умолк, обмяк и 
повалился на дно траншеи.
 — Что же ты, гад, делаешь?! — простонал рядом Рогатин. — И этого убил! 
 Ромашкин огляделся широко раскрытыми, но плохо видящими глазами. Опомнился. 
«Действительно, что же я натворил? С ума сошел от страха?» И, овладевая собой,