— Меня? Нет. 
 — А это? — Карапетян показал на заштопанную дырку на гимнастерке. 
 — Это бывает — ранение. Зацепить всегда может, особенно в атаке. А убить не 
дамся. 
 — Чудной ты. Чокнутый, — покачав головой, сказал Карапетян. 
 — Ну ладно, поговорили, — отрезал Куржаков. Ромашкину показалось, что Григорий 
объяснял это для него. 
 В части, куда прибыла команда, шла торопливая формировка. По казармам, 
коридорам, складам, каптеркам бегали сержанты и красноармейцы, все были одеты в 
новое обмундирование. 
 Тут и там строились роты. Командиры выкликали по спискам бойцов, старшины 
выдавали снаряжение. Полк заканчивал спешное формирование и должен был вот-вот 
выступить на фронт. Ходили слухи, что немцы снова где-то прорвались. Василий 
прислушивался и, казалось, улавливал глухой гул канонады. Но этот гул 
оказывался то грохочущим в узкой улице трамваем, то одиноким транспортным 
самолетом, который пролетел на небольшой высоте. 
 Молодых командиров без проволочки распределили по ротам. Ромашкин попал во 
вторую стрелковую. И надо же такому случиться, командиром ее назначили 
Куржакова. Он, фронтовик, сразу получил роту. Василий хотел пойти в штаб, все 
объяснить и попроситься в другой батальон, но не успел: объявили общее 
построение. 
 Ромашкин знакомился с бойцами своего взвода. Сначала все двадцать два 
показались одинаковыми, потом стал различать — одни молодые, другие старше, 
двое совсем в годах — лет за сорок, такие же, как отец. «Посмотрел бы папа, 
какими людьми я командую!» 
 Строевой смотр был не таким, как ожидал Ромашкин. Оркестр почти не играл. 
Озабоченные, усталые командиры осматривали оружие, обувь, одежду, заглядывали в 
вещевые мешки. Только под конец роты прошли мимо полкового начальства 
нестройными, расползающимися рядами. На этом смотр и закончился. 
 Вечером Василий вышел за ограду, огляделся. Не верилось, что облупленные 
кирпичные и старые деревянные дома, узкие с грязным снегом улочки — это Москва. 
Совсем не такой представлялась ему столица. Он, конечно, понимал — здесь 
окраина; хотелось хотя бы ненадолго выбраться в центр, посмотреть на знакомый 
по открыткам Кремль, мавзолей, проехаться в метро. Но было приказано никуда не 
отлучаться, да днем и минуты свободной не было. Ну, а ночью такая вылазка была 
исключена, во всех казармах и на проходной висел отпечатанный в типографии 
приказ: 
 "Постановление Государственного Комитета Обороны. 
 Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100 — 120 
километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу 
армии т. Жукову, а на начальника гарнизона г. Москвы генерал-лейтенанта т. 
Артемьева возложена оборона Москвы на ее подступах. 
 В целях тылового обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск, 
защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, 
диверсантов и других агентов немецкого фашизма Государственный Комитет Обороны 
постановил: 
 1. Ввести с 20 октября 1941 г. в г. Москве и прилегающих к городу районах 
осадное положение. 
 2. Воспретить всякое уличное движение как отдельных лиц, так и транспорта с 12 
часов ночи до 5 часов утра, за исключением транспорта и лиц, имеющих 
специальные пропуска от коменданта г. Москвы, причем в случае объявления 
воздушной тревоги передвижение населения и транспорта должно происходить 
согласно правилам, утвержденным московской противовоздушной обороной и 
опубликованным в печати. 
 3. Охрану строжайшего порядка в городе и в пригородных районах возложить на 
коменданта г. Москвы генерал-майора т. Синилова, для чего в распоряжение 
коменданта предоставить войска внутренней охраны НКВД, милицию и 
добровольческие рабочие отряды. 
 4. Нарушителей порядка немедленно привлекать к ответственности с передачей 
суду Военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, 
призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте. 
 Государственный Комитет Обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать 
порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии, обороняющей Москву, всяческое 
содействие. 
 Председатель Государственного Комитета Обороны 
 И. Сталин 
 Москва, Кремль, 19 октября 1941 г.".
 Весь день Василий был на морозе — с утра тактика, после обеда занятия в 
холодном, как склеп, бетонированном тире. Учили стрелять красноармейцев, 
которые впервые держали винтовку в руках. Тяжелые выстрелы в бетонном узком 
тире так набили барабанные перепонки, что в голове гудело. После ужина в теплой 
казарме Василия охватила приятная истома, он прилег отдохнуть и быстро заснул 
под мерный гул голосов. 
 Куржаков ходил между кроватями, ругал медлительных, разомлевших в тепле 
красноармейцев. 
 — Оружие отпотело, протрите. Раскисли! На фронт завтра, забыли? 
 Он остановился у койки, на которой, сдвинув ноги в сапогах в проход, лежал 
одетый Ромашкин. Хотел поднять его — улегся, мол, раньше подчиненных, даже не 
привел оружие в порядок, но посмотрел на румяное чистое лицо сладко 
спавшего лейтенанта, и что-то жалостливое шевельнулось в груди. Куржаков тут же