— Почему вас не принял коллектив? Почему вы не сошлись с людьми? — строго 
спрашивал Бойков. 
 — Здесь был не коллектив, а семейственность. Старшие покрывали младших. Сор не 
выносили из избы. А я на это не пошел. 
 — Факты, — коротко спросил Бойков. 
 — Старший лейтенант Ромашкин избил капитана Морейко, дежурного по штабу. Это 
хотели замазать, а я не позволил. Поставил вопрос принципиально. Тем более у 
Ромашкина антисоветское прошлое. 
 Генерал все это уже слышал от других; обвинение в политической 
неблагонадежности, по мнению Бойкова, было наиболее серьезным пунктом в деле 
Ромашкина. Поэтому до прихода Линтварева генерал побеседовал с уполномоченным 
особого отдела Штыревым, который сказал, что никогда у разведчика таких 
высказываний не наблюдалось, хороший, смелый парень, а обвинение это Линтварев 
привез с собой, якобы где-то в госпитале слышал крамольные слова от Ромашкина. 
 Свою информацию Штырев завершил таким мнением: 
 — Я разбирался — ничего серьезного нет. Случайно оброненная фраза, да и то без 
политического смысла. Зря подполковник на хорошего разведчика бочки катит. 
 Узнав все это, Бойков хотел выяснить, в чем же причина такого обвинения со 
стороны Линтварева. Поняв в конце концов, что Алексей Кондратьевич при 
самозащите просто «закусил удила», Бойков строго отчитал его:
 — Вы не поняли ни людей, ни обстановки. Здесь не семейственность, а хорошая 
боевая семья! И очень плохо, что вас не приняли в эту семью. Вы здесь чужой. Вы 
противопоставили себя коллективу. Вас надо убирать из полка. Я не делаю этого 
лишь потому, что затронута честь политработников вообще. Уронили ее вы. Я еще 
не встречал в своей практике такого, чтобы политработник не нашел общего языка 
со здоровым коллективом. Подчеркиваю — со здоровым! Потому что полк всегда 
прекрасно справлялся со всеми боевыми задачами. — Генерал искренне переживал 
оплошность своего подчиненного, такое действительно редко случалось. — Я вас 
оставляю здесь для того, чтобы вы восстановили не только свое имя, но и доброе 
отношение к званию политработника. Обещаю вам приехать через месяц. Если вы не 
справитесь с этой задачей, нам придется расстаться. 
 Генерал умышленно не напоминал Линтвареву грехи, за которые его убрали из 
штаба армии, считал это слишком примитивным воспитательным приемом, умолчать 
было более благородно и действенно. 
 —Желаю вам найти в себе силы и необходимые качества для того, чтобы поправить 
положение. 
 Линтварев все время ждал — вот-вот Бойков бросит ему в лицо обидную фразу о 
прошлой провинности. И то, что генерал не вспомнил об этом, еще больше 
обостряло сознание собственной вины. 
 Через час Ромашкин стоял перед членом Военного совета. 
 — Здравствуй, орел! Рад, что ты жив! Говорили, ранило тебя. 
 — Цел, товарищ генерал! — Василий виновато улыбнулся, понимая — генерал вызвал 
его не для того, чтобы говорить комплименты, сейчас последует очередной «надир» 
за хулиганство. Но член Военного совета вдруг сказал такое, что никак не 
соответствовало ни ситуации, ни ожиданию Василия. 
 — Мне кажется, Василий Владимирович, тебе пора подавать заявление о приеме в 
партию. 
 Ромашкин в полной растерянности промямлил: 
 — Так я же, товарищ генерал… проступок, взыскание получил… 
 — Мальчишество! Взыскание после первого же удачного поиска комдив снимет. Я не 
говорю, что сегодня или завтра заявление подавать нужно, а на перспективу тебе 
советую, чтоб ты задумался. Станешь членом партии — более ответственно к жизни 
будешь относиться… 
 — Примут ли меня? За мной еще и политический хвост. Недавно называли «врагом 
народа». Судимость хоть и снята, но Линтварев напомнил. 
 Генерал сердито сдвинул брови:
 — Линтварев не прав. Я ему за это внушение сделал. И ты не вспоминай про 
судимость. Коли она снята, значит, ее не было. Какой ты теперь враг — ты друг 
народа: вон сколько у тебя наград, ты для народа и Родины жизни не жалеешь! 
 — А рекомендации кто даст? Побоятся, наверное, моего темного прошлого. 
 — Не сомневайся, Василий, боевые друзья знают тебя только с хорошей стороны, 
дадут рекомендации! 
 Так неожиданно завершилось для Василия неприятное происшествие с капитаном 
Морейко. 
 Ромашкин долго пребывал под впечатлением от беседы и поступка генерала Бойкова.
 
 «Кто я для него — один из многих тысяч. Но почему-то он не побоялся ни моего 
прошлого, ни последствий, которые могли возникнуть в связи с таким его 
поступком: ведь год назад я был „врагом народа“, а он открывает мне дорогу в 
партию!» 
 Ромашкин понимал: член Военного совета письменной рекомендации давать не будет,
 но слово замолвит, и слово его так весомо, что подействует лучше письменных 
рекомендаций. 
 И не ошибся Василий. Вскоре после очередной удачной вылазки в тьш к немцам 
командир дивизии снял наложенное им взыскание, а начальник разведки Люленков 
сам завел разговор о вступлении Ромашкина в партию и предложил дать 
рекомендацию. 
 И особенно Василий убедился в доброте и принципиальности члена Военного совета,
 наблюдая за поведением подполковника Линтварева: он не высказался против, 
когда бумажные дела легли на его стол, молчал он и на партийном собрании, а