ком-то другом, не о себе: 
 — Все сразу забыли. Вчера был хороший, сегодня плохой. Генерал три награды 
вручил, а сегодня — бах! — неполное служебное соответствие! 
 Караваев, понизив голос, сказал: 
 — Ты генералу спасибо скажи — выручил он тебя. Если бы не он, загремел бы под 
трибунал, да еще с политическим хвостом. 
 Ромашкина удивило это объяснение, но, поразмыслив, понял — командир полка 
прав: все могло кончиться гораздо хуже. 
 В полк Караваева приехал член Военного совета армии генерал Бойков. Сначала он 
намеревался побывать на НП командира дивизии Доброхотова. Но, услыхав о 
натянутых отношениях нового замполита Линтварева и подполковника Караваева, 
решил побывать в полку, разобраться. 
 Генерал прибыл в полк, когда наступление было остановлено контратакой фашистов.
 На НП полка не было ни командира, ни замполита — они оба ушли в батальоны, 
которые дрогнули под сильным ударом танков. 
 Линтварев был в первом батальоне у капитана Куржакова. Григорий уже командовал 
батальоном, заменив погибшего Журавлева. Куржаков знал о размолвках замполита и 
командира полка, знал и подробности от Ромашкина, за все это невзлюбил 
Линтварева. Когда тот прибежал в батальон и с ходу закричал: «Почему не 
продвигаетесь?», — Куржаков, еле сдерживая себя, ответил: 
 — Может, вы покажете, как это сделать? 
 К удивлению капитана, Линтварев не смалодушничал, сухо и официально бросил: 
 — Покажу, если вы разучились. — Он вышел в первые ряды залегших рот и сказал 
Куржакову: — Попросите артиллеристов дать налет. 
 Куржаков позвонил по телефону, надорванным голосом передал координаты и 
команду. Вскоре послышались выстрелы пушек, и темные султаны намокшей под 
дождем земли вскинулись впереди на бугре, где засели немцы. 
 — Встать! За мной! За Родину! — закричал Линтварев и первым побежал вперед, 
размахивая пистолетом. 
 «Не трус», — подумал Куржаков, поспевая за ним.
 Пулеметы встретили атакующих дружным огнем, и тут же заклевали землю мины. 
Бойцы залегли. Лег и Линтварев. Куржаков решил показать замполиту, что он все 
же храбрее его. Подошел к нему, распростертому на земле, и, спокойно скручивая 
цигарку, буднично спросил, стоя под свистящими пулями: 
 — Ну, что дальше будем делать? 
 Линтварев удивленно уставился на него снизу вверх, взял себя в руки: 
 — Прекратите этот глупый форс! Ложитесь! Я вам приказываю! 
 Куржаков опустился на землю, лег не на живот, а на спину, словно, загулявшись 
по этим полям, устал и теперь, отдыхая, пускал дым в небо. 
 У гитлеровцев заработали моторы танков, замелькали, задвигались каски в 
траншее. 
 — Сейчас пойдут в контратаку, — сказал сдержанно Линтварев. — На ровном месте 
они нас раздавят. Надо отойти, встречать танки в траншее. 
 — Вы же говорили: только вперед! — невозмутимо напомнил Куржаков. 
 Линтварев вдруг обложил его трехэтажных матом. Куржаков засмеялся: 
 — Оказывается, вы умеете и по-человечески разговаривать! Разрешите отвести 
батальон? 
 — Отводите. 
 Потом они вместе отбивали контратаку, и Куржаков еще раз убедился — замполит 
не из трусливых! Когда бой стих, с НП полка сообщили: Бойков вызывает к себе 
Линтварева.
 Генерал успел побеседовать с Караваевым и несколькими офицерами-коммунистами, 
все говорили не в пользу замполита, да Бойков и сам видел по фактам — не сумел 
Линтварев на новом месте войти в коллектив. Член Военного совета хорошо знал 
подполковника по работе в политотделе армии, там его педантичность, 
исполнительность с бумагами была очень полезна и уместна, а вот здесь в общении 
с людьми Линтварев, опираясь на служебную требовательность, боролся не за общее 
дело, а за свой личный авторитет. 
 Бойков собирался отругать Линтварева, но, посмотрев на усталое его лицо, на 
испачканную одежду, подумал: «Неуютно ему здесь. Одиноко, наверное, себя 
чувствует среди новых людей. Хоть и сам виноват в этом, надо его поддержать». 
 — Лихо ты, Алексей Кондратьевич, в атаки ходишь! — улыбаясь, сказал Бойков. — 
Видел я в стереотрубу. 
 — Приходится, — коротко ответил Линтварев, еще не отдышавшись после быстрой 
ходьбы.
 — Ну, как ты на новом месте? Как народ? — непринужденно, будто ничего не знает 
и ведет обычный разговор, спросил генерал. 
 — Народ хороший, — ответил подполковник, сдерживаясь, чтоб не посмотреть на 
Караваева, — оценит ли тот его благородство. 
 — Значит, все нормально? 
 — В основном. 
 — За исключением пустяка, как в песенке про маркизу? Ну-ка, давай пройдемся. 
Устал я целый день в машине скрюченным сидеть. 
 Они спустились в лощину, где можно было ходить в рост. И вот здесь Бойков 
перешел на серьезный тон. Генерал спрашивал со своих политработников гораздо 
строже, чем со строевых офицеров. Объяснял это не особым расположением к 
строевикам, не тем, что у них работа сложнее и ответственности больше, — 
политработник в глазах члена Военного совета был, да и на самом деле являлся 
человеком, для которого моральная непогрешимость — самое необходимое качество 
его профессии.