об этой главной задаче, стал смотреть, где же пленные, все ли разведчики 
отходят, и сам, спотыкаясь о комья земли, скатываясь в воронки, то и дело 
пригибаясь, побежал назад. «Петрович — мужик грамотный, без моей подсказки 
знает что делать». 
 На наблюдательном пункте их ждал командир дивизии. Когда перед ним поставили 
рядом троих пленных, он удовлетворенно хмыкнул.
 Пленные еще не пришли в себя, а увидев генерала, растерялись окончательно. 
Несколько минут назад ротный обер-лейтенант был самым большим из начальников, с 
которыми они встречались лично. А тут вдруг в трех шагах, не больше, — высокий 
и, наверное, свирепый русский генерал, одни косматые брови его приводили в 
трепет. И еще свита генеральская — полковники, майоры, капитаны. 
 Доброхотов окинул пленных взглядом, приказал Рутковскому: 
 — Спрашивай их о главном. Сейчас они до того обалдели, что подробностей из них 
не вытянешь. Подробно поговорим позднее. 
 — Когда начнется ваше наступление? — начал Рутковский. 
 Солдаты покосились на фельдфебеля. А тот, вспомнив свое начальственное 
положение, приосанился, повыше поднял голову, явно готовясь показать солдатам 
пример, как нужно держаться на допросе. 
 — Нужно их развести, — сказал тихо Рутковский. — Обособить младших от старшего.
 Тут психологический фактор играет роль. И вообще, допрашивать полагается 
каждого в отдельности, исключая возможность сговора. 
 Генералу стало неловко, что в спешке он пренебрег этим элементарным правилом. 
Однако существует и другой неписаный закон — старший всегда прав. Генерал, 
сохраняя достоинство, стал выговаривать Рутковскому: 
 — А какого же лешего ты не делаешь как полагается? Это твоя работа, ты и 
делай! У меня нет времени вникать в твои «факторы» и «психологии». Организуй 
все как положено, и немедленно! 
 — Уведите фельдфебеля и солдат разведите друг от друга. Этого оставьте, — 
приказал Рутковский разведчикам, охранявшим пленных. 
 Рогатин потянул фельдфебеля за рукав, и тот решил, по-видимому, что 
разгневанный русский генерал приказал расстрелять его. Фельдфебель рвался из 
рук разведчика, кричал в отчаянии: 
 — Я все скажу! Все скажу! 
 Рутковскому пришлось изменить свое намерение — начал допрос с фельдфебеля. 
 И фельдфебель, и двое других пленных, допрошенные каждый врозь, показали: 
наступление намечалось на середину мая, потом его перенесли на конец июня, а 
теперь войскам приказано быть в готовности к началу июля. 
 — Я пошел докладывать командарму, а вы продолжайте допрос, — распорядился 
Доброхотов и зашагал вверх по лесенке на НП, к телефону.
 Ромашкин наблюдал за всем этим вполглаза, слушал допрос вполуха. Внимание его 
сосредоточилось на дальнем конце оврага, где собиралась рота Казакова, куда 
несли на плащ-палатках убитых и.раненых. Сам Казаков расхаживал среди бойцов, 
отдавал какие-то распоряжения. 
 Высматривал Василий и своих разведчиков. Вроде бы все здесь. Рогатин 
перевязывал в сторонке Сашу Пролеткина. Около Шовкопляса хлопотал с бинтами Жук.
 «А где Коноплев? — спохватился Ромашкин. — Может, пошел к замполиту?» После 
задания Коноплев всегда докладывал Гарбузу об отличившихся комсомольцах. Однако 
сейчас Гарбуз находился здесь, а комсорга не было. 
 — Где Коноплев? — спросил Василий уже вслух. Разведчики огляделись, будто 
надеясь увидеть его рядом. И все молчали. 
 — Кто видел его последним? 
 — Не знаю, последним или нет, но я видел его там, в траншее. Он побег к 
блиндажу, — сообщил Голощапов. 
 — Я помню, как он зашел в блиндаж, — сказал Пролеткин. 
 — А потом? 
 — Потом я вон того фрица поволок, — ответил Пролеткин. 
 — Вышел Коноплев из блиндажа? 
 — Не знаю. 
 — Кто знает? — домогался Василий, но сам уже понимал: произошло непоправимое. 
 — Наверно, он вошел в блиндаж, а там на него фриц набросился, — предположил 
Пролеткин. 
 — Не из таких Сергей, чтобы фриц ему стал помехой, — возразил Голощапов — Да и 
не дуром влетел он в блиндаж этот. Небось, осторожно шел. 
 — А если там фрицев трое-четверо было? И оглушили сразу? — настаивал Саша. 
 — Ну, тогда… — Голошапов не знал что сказать. 
 — Тогда надо немедленно, пока фрицы не опомнились, лезть к ним опять, — 
решительно сказал Иван. 
 — Поздно, уже опомнились, — заключил Голощапов. 
 — Что же, бросим Сергея, да? — не унимался Рогатин. 
 — Бросать нельзя, — стараясь быть спокойным, рассуждал Голощапов, — надо 
выручать как-то по-другому. 
 Ромашкин лихорадочно думал о том же: «Выручать надо, но как? Как спасти 
Коноплева?» Понимая, что сам он не в состоянии предпринять что-то надежное, 
решил поскорее доложить о случившемся командиру полка. 
 Тем временем дивизионные начальники, прихватив пленных, уже уехали. Были 
отосланы в тыл и офицеры полковых служб — не имело смысла подвергать их 
ненужной опасности: гитлеровцы злобно гвоздили наши позиции тяжелыми снарядами. 
Караваев и Гарбуз тоже намеревались уйти с НП в штаб, но сообщение Ромашкина 
остановило их. 
 Караваев выслушав сбивчивый доклад командира разведвзвода, стиснул зубы и