здесь Но один неподвижно лежит на земле. 
 — Кто это? 
 — Костя Королевич, — ответил Рогатин, держа в руках бинт, приготовленный для 
перевязки. 
 Иван расстегивал Костину гимнастерку, искал рану. 
 — Не надо, — остановил его Саша Пролеткин и показал на две круглые, величиной 
с вишню, дырочки, черневшие в голове Королевича там, где начинался тоненький 
пробор. 
 Еще двое были ранены: Коноплев — в плечо, Студилин — в руку. Царапины от 
колючей проволоки не в счет. 
 Королевича принесли в овраг и положили возле блиндажа разведвзвода. Впервые 
Костя не вошел вместе со всеми в их шумное жилье. 
 Там разведчиков поджидал уже накрытый стол — старшина Жмаченко почему-то 
нарушил традицию. У Ромашкина мелькнула глупая мысль: «Вот потому и убило 
Костю». Зло спросил старшину: 
 — Ты зачем это сделал? 
 — Да жалко стало вас, уж столько ночей не спите… Хотел, чтобы сразу поужинали, 
скорей полегли спать, — виновато отвечал старшина, и щеки у него заметно 
подрагивали. 
 За стол никто не сел. Обтерев оружие и сбросив маскировочную одежду, 
разведчики легли спать. Но заснули не сразу, каждый вспоминал Костю Королевича. 
Теперь, когда его не стало, все вдруг ясно поняли, какой это был добрый и 
покладистый парень, никогда не вздорил, ни с кем не задирался. 
 Перед Ромашкиным стоял живой Костя — с голубыми глазами, стеснительной улыбкой 
и девичьим румянцем. Не зря разведчики прозвали Костю Барышней. Но прозвище это 
не было ни злым, ни насмешливым. Оно лишь отражало чисто внешние особенности 
Кости. Из-за такой внешности Ромашкин поначалу избегал брать его на задания. Да 
и потом, когда уже знал, что на Костю можно положиться, включал его только в 
группы обеспечения. Для жесткой работы в группе захвата Королевич казался 
неподходящим — смущала чистая голубизна его добрых глаз. 
 «А не я ли виновен в том, что погиб Костя? — думал теперь Ромашкин и ужасался 
этой мысли. — Не брал на задания, не включал в группу захвата, вот он и решил 
доказать, на что способен». 
 Хоронили Костю утром. Могилу вырыли на пригорке («чтоб посуше была»), почти 
рядом с блиндажом разведвзвода («пусть будет с нами»). На дно постелили 
сосновых веток. И когда Костю, завернутого в плащ-палатку, уже опустили на эти 
душистые ветки, туда же осторожно спрыгнул Саша Пролеткин и отвернул уши 
Костиной шапки — пилотка его осталась за немецкой проволокой, — стянул в узелок 
шнурки. Все понимали — мертвому разведчику теплее не будет, но мысленно 
одобрили эту последнюю заботу о товарище. 
 Плакал один старшина Жмаченко. Не стесняясь, утирал слезы рукавом телогрейки и 
даже тихонько причитал по-бабьи. 
 Грянул трескучий залп из автоматов. На могилу поставили деревянную пирамидку с 
фанерной звездой, покрашенной красной тушью, а масляной черной краской 
написали: «Костя Королевич, 1922 года рождения, разведчик. Геройски погиб при 
выполнении боевого задания 20 июня 1943 года». 
 В те дни в полосе соседней дивизии пленный все же был захвачен. В разведсводке,
 разосланной по всем частям армии, сообщалось: «Немецкое командование, желая во 
что бы то ни стало сохранить в тайне группировку своих войск, издало строжайший 
приказ, предупреждающий командиров подразделений первого эшелона, что они будут 
немедленно сняты с должности и разжалованы в рядовые, если русские разведчики 
возьмут у них пленного». 
 Вот почему так трудно стало проникать в расположение фашистов. А проникать тем 
не менее надо. И притом систематически. Обстановка на фронте накаляется. Немцы 
назначают и отменяют сроки наступления, перемещают войска, подтягивают резервы, 
в том числе эшелоны новых тяжелых танков с устрашающим названием «тигр». 
 Тысячи оптических приборов следят за врагом с наблюдательных пунктов, усиленно 
ведется фотографирование его позиций и войсковых тылов с воздуха. Но всего 
этого недостаточно.
 Нужен живой человек, хотя бы частично посвященный в замыслы немецкого 
командования и способный рассказать о них. 
 Ромашкин до изнеможения сновал по всей первой траншее, выискивал удобные 
подступы к обороне противника. И все думал о Королевиче: «Если бы он не бросил 
гранату, ни один из нас не ушел бы от смерти!» 
 После многократных неудач поисковых групп командир дивизии принял решение: 
добыть «языка» в открытом бою. Разведчиков удручала эта крайняя мера. Неловко 
было глядеть в глаза товарищам: за неудачи разведвзвода должны теперь 
отдуваться стрелковые роты, саперы, артиллерия — да вообще все. 
 Штаб полка во главе с Колокольцевым целые сутки трудился над планом разведки 
боем. Исполнять этот план поручили роте капитана Казакова. В подчинение 
Казакову временно передали и разведвзвод. 
 Никогда еще на памяти Ромашкина в жилье разведчиков не было так тихо. Люди 
молча готовили оружие, гранаты, патроны, бинты. Даже Саша Пролеткин не шутил. 
 Василий, поглядывая на своих ребят, тоже приуныл: «Не исключено, что всех нас 
принесут сегодня на плащ-палатках…» Он понимал: нельзя идти в бой с таким 
настроением, надо встряхнуться самому и всколыхнуть людей, настроить всех 
по-боевому. 
 — Что, братцы, загрустили? — начал Василий. — Разве мы не рисковали раньше? 
Такие орлы, как Иван Рогатин, Толя Жук, Саша Пролеткин, Богдан Шовкопляс, 
Коноплев, Голощапов, да и все мы — неужто не выволокем какого-нибудь паршивого