- Скажу тебе как мужчина мужчине: не упускай Надю. Эта - та единственная, 
которую некоторые ищут всю жизнь. Тебе повезло: ты встретил свое счастье еще в 
юности. Не упускай его!
...Много раз Алексей ходил по Рабату ночью, но только сегодня заметил, какие 
здесь необыкновенно крупные звезды. Вот бы их Наде показать. И Алексея опять 
охватил жгучий стыд, который уже не раз обжигал его, когда он вспоминал приезд 
Нади. Она была здесь. На небе горели вот эти же яркие звезды. А он плелся за 
ней пьяный и пошлый. Гнусно лез к ней. Нет и не будет ему прощения! Алексей 
презирал себя. Он с отвращением вспомнил "мушкетеров". Тоже мне друзья - все 
испачкали: и жизнь, и любовь, и службу.
6
В понедельник на разводе Кандыбин вызвал офицеров на середину строя. Четко 
печатая шаг по политому асфальту, офицеры подошли. Полковник отдал необходимые 
распоряжения по организации учебы и работ в предстоящей неделе. Затем Кандыбин 
обратился к Зайнуллину:
- Товарищ Зайнуллин!
- Я!
Кандыбин громко, чтобы слышали все, сказал:
- Молодые офицеры единодушно признали вас лучшим офицером в полку. Лейтенанты 
приглашают вас на чай и просят рассказать, как вы начинали службу, как 
добиваетесь высоких показателей в работе.
Капитан Зайнуллин покраснел и опустил голову. Он всегда смущался, когда его 
хвалили. "Молодые офицеры признали вас лучшим офицером в полку". Шутка ли! 
Позади офицеров стоял строй полка, там, конечно, слышали слова Кандыбина. 
Зайнуллин, охваченный волнением, долго молчал, не зная, что ответить командиру, 
наконец коротко сказал:
- Есть!
Кандыбин улыбнулся. Но причиной этому была не растерянность Зайнуллина. 
Полковник был доволен своей хитростью, тем, что она удалась. В другое время и в 
другом месте Зайнуллина трудно было бы уговорить выступить перед молодыми 
офицерами с рассказом о своей работе.
Когда полк по окончании развода проходил маршем под оркестр, все ревниво 
следили за ротой Зайнуллина. Да, тут было на что посмотреть! Рота двигалась 
мощным монолитным квадратом. Ритм шага сливался с ритмом музыки. Раз! Раз! Раз! 
Никаких посторонних звуков. Единый четкий удар. Раз! Раз! Раз! Головы у всех 
обращены в сторону трибуны. Вот мы какие! Вот! Вот! Зайнуллинцы! А впереди роты 
шел маленький капитан с опаленным до черноты лицом. Он тоже рубил строевым, 
слегка приседая от усердия. Это шел сам Зайнуллин - краса и гордость полка! 
Лучший офицер в полку! Лучший! Лучший! Лучший!
Шатрова, как и любого в роте, охватило чувство гордости. Ведь он тоже 
зайнуллинец! Алексей рубил строевым вместе со всеми. Он был захвачен общим 
порывом и ритмом.
Подразделения одно за другим выходили на прямую асфальтовую дорожку плаца перед 
трибуной, где стояло командование полка. Все пытались дать шаг не хуже 
зайнуллинцев. Роты шли хорошо, двигались ровно, однако не было у них того 
порыва, не хватало лихости, не было зайнуллинской устремленности.
Когда спало торжественное напряжение, когда умолк оркестр и подразделения в 
разных направлениях разошлись на занятия, у Шатрова тоскливо сжалось сердце, и 
он, проклиная себя, подумал: "Почти год прослужил у Зайнуллина и ничему не 
научился".
Вечерами в общежитии разговор часто возвращался к беседе, состоявшейся на 
первом заседании. Офицеры сходились в чьей-либо комнате сыграть "блиц" в 
шахматы. Или лежали в трусах и перекликались через открытые настежь, для 
прохлады, двери.
- Требовательность прежде всего - это правильно. Но требовательность не всегда 
приятна, - мягко говорил Анастасьев.
- Врачи тоже делают больно. И горькими лекарствами поят, - басил в ответ 
Ваганов из своей комнаты.
- А если врач ошибся и дает какую-нибудь дрянь, совсем тебе не нужную? - 
спрашивал Савицкий.
- Вот и получается, все зависит от знаний, - крикнул Антадзе. - Будешь знать 
свое дело, не ошибешься!
Алексей в разговоре не участвовал. Ему иногда хотелось высказаться, но он 
считал себя не вправе вступать в разговор. Разве знает он свое дело? Разве 
имеет право давать советы другим? Терзаемый невеселыми мыслями, он через 
несколько дней пошел к Ячменеву.
- Что случилось? - дружелюбно спросил замполит.
- Не могу больше, товарищ подполковник, помогите перевестись в другую часть. 
Даю вам слово, буду честно работать. Здесь ничего не получится.
- У меня нет авторитета, я не имею морального права проявлять требовательность 
к подчиненным.
- Мы с тобой на эту тему уже говорили. Мне казалось, ты понял, что именно здесь 
тебе нужно восстанавливать свое доброе имя. Здесь ты оступился, упал, здесь и 
поднимись в полный рост. Подчиненные твои знают только то, что ты плохо 
относился к служебным обязанностям. А все упреки, наказания, суд чести 
происходили в офицерской среде. Неужели тебе не жалко оставить полк? Здесь 
началась твоя офицерская биография.
- Не жалко. Кувырком все шло у меня... Что бы я ни сделал, все не получалось. 
Помните, выговор мне полковник дал и занятие отменил? А я тогда самый лучший за 
свою службу конспект написал. Но у тебя действительно не было никакого