Шатров усмехнулся и решил тут же воспользоваться приглашением быть откровенным:
- У нас не получится простая беседа. Мы не попутчики. Я арестованный, а вы тот, 
кто меня арестовал. Я подчиненный, вы начальник. Я младший, вы старший. Поэтому 
лучше задавайте вопросы, а я буду отвечать.
Голубые глазки Ячменева сверкнули холодком, он строго сказал:
- Я пришел серьезно говорить с вами, а не упражняться в красноречии. Между 
прочим, я вас не арестовывал и был против этой крайней меры. Говорю вам это не 
для того, чтобы расположить к себе и не в виде аванса за вашу откровенность. Я 
презираю вас, вы позорите высокое звание офицера, но, как политработник и 
коммунист, я обязан разобраться в причинах, толкающих вас на путь разложения. Я 
не собираюсь с вами заигрывать и приму все меры, чтобы эти причины были 
ликвидированы...
- Что же я должен вам рассказать? - сухо спросил лейтенант.
Ячменев склонился на руку, потер глаза, лоб. Он, видно, очень устал за день.
- Черт тебя знает, о чем теперь с тобой говорить. - сказал вдруг замполит с 
досадой. - Хотел как с человеком, а ты сразу отбил желание. Разговора не 
получится. Теперь слушай, что я скажу. Вот смотрю я на тебя, Савицкого, Берга, 
Ланева, живете вы, как загипнотизированные. Видел на сцене - гипнотизер скажет: 
"Плавайте!" - уснувшие плавают, прикажет: "Смейтесь!" - они смеются. Вот так и 
вы - живете какой-то странной, призрачной жизнью. Люди в вашем возрасте 
революции делали, в Отечественной войне Родину отстояли; сейчас домны, шахты, 
каналы их руками создаются. А вы? Что вы делаете?
Подполковник встал, глаза у него были полны гнева, белые ресницы торчали, как 
иглы, желваки бегали по скулам. Махнув рукой, он вышел из камеры.
Вспышка Ячменева озадачила лейтенанта. Он подумал: "Политработники так не 
разговаривают. Много нужно гадостей натворить, чтобы разъярить такого 
спокойного человека, как Ячменев. Вот так Афоня - отчитал. Хуже, чем пощечин 
надавал! Нет, не в ту сторону я иду, не туда заворачиваю! Надо с этим кончать!"
Но не успел Алексей закрепиться в этом решении, как за дверью послышались 
голоса, и в камеру в сопровождении начальника караула вошли Берг и рыжий Ланев.
- Привет одинокому узнику! - весело крикнул Берг.
- Знакомая квартирка! - усмехнулся Ланев.
Берг разложил на столе еду: колбасу, сыр, хлеб и, обращаясь к начальнику 
караула, сказал:
- Ты иди, друг, наш Монте-Кристо подкоп сделает сам, мы ему помогать не будем. 
Дай человеку покушать.
Лейтенант ушел. Ланев достал из кармана поллитра, ударом ладони вышиб пробку и 
быстро налил водку в кружку:
- Лечись, голова гудит, наверное?
- Уже прошло. Скажите, что я натворил?
- Ничего особенного, культурно провел вечер, - с невинной миной сказал Берг. - 
Употребил изрядно горючего. И не вышел на работу. Ну давай пей, не задерживай 
тару!
Шатрову стало легко и весело. В эту ночь он спал спокойно и крепко, никакие 
терзания совести его не одолевали.
9
Сидеть на гауптвахте неприятно не потому, что здесь душно, или плохо кормят, 
или изнуряют какой-нибудь непосильной работой. Офицер и на гауптвахте, по сути 
дела, остается свободным - он находится в незапирающейся камере, имеет право 
выйти погулять, может, с разрешения дежурного, сходить в библиотеку или в баню. 
Офицеру дают постель, ему разрешается заказывать пищу в столовой по своему 
выбору и средствам. Его могут навещать друзья и знакомые. Только где-то в 
приказе написано, что он арестован. Докатился до того, что его изолировали от 
людей и препроводили в позорное место. В этом суть ареста. И название у 
позорного дома не наше, иностранное - гауптвахта! Все слова в уставе понятные, 
русские, и только одно - название места, где содержат провинившегося, - 
иностранное, будто ты удален с родной земли, - гауптвахта!
И однако... На гауптвахте Шатров отдыхал. Он отсыпался, собирался с мыслями, 
много думал о Наде. Здесь было чище, чем на квартире холостяков. Пол мыли, 
обметали пыль. Можно было целый день читать книги или разгадывать кроссворды.
Здесь Алексей и написал Наде письмо. Он не поведал ей о всех деталях, но дал 
понять, что попал в беду и дело может кончиться худо. Письмо лежало на тумбочке.
 Шатров думал, отправлять его или нет. Но когда, возвратясь после вызова и 
беседы с командиром батальона, окончательно решил не отправлять, его вдруг не 
оказалось; видно, унес к почтальону солдат, который убирал камеру.
Отсидев срок наказания, Алексей пришел на квартиру. Освобождение отпраздновано 
не было. Последние дни месяца, перед получкой, считались траурными - 
"мушкетеры" сидели без денег. В столовой добрая Аня кормила их в кредит, 
записывая долг в блокнотик, залитый щами. Взаймы денег никто не давал - 
платежная способность холостяков была известна всем.
В эти дни пропадала игривость в разговорах лейтенантов. Гарри, Йог, Сэм, Айк 
превращались в Гришу, Игоря, Семена, Алексея. Иногда налетал порыв 
чистоплотности. Раздевшись, мыли пол, выбрасывали объедки, консервные банки, 
чистили ботинки, утюжили брюки, меняли постельное белье. В проветренной, 
прохладной от мокрых полов комнате делалось уютно. Друзья включали магнитофон и 
ложились на свежие постели. Читали.
Берг любил.западных писателей, особенно Ремарка и современных итальянцев.
Гриша Ланев упивался библиотекой приключений - маленькими книжечками, на 
обложках которых темнели силуэты шпионов, пистолеты или мчащиеся автомобили.
- Я, когда учился в ремеслухе, - говорил Ланев, - ни одной лекции не слушал,