нерадивость объявил выговор.
После совещания к Алексею подошел Берг, за ним следовала "капелла". С серьезным 
видом, без тени улыбки, будто разговор шел о деле большой важности, Берг пожал 
Шатрову руку и сказал:
- Поздравляю вас, сэр, вам вставили фитиля и всунули первого рябчика.
Ланев и Савицкий прыснули.
- Ну что, пойдешь конспекты писать или с нами на танцы?
У Берга был победный вид отца, встречающего блудного сына.
При упоминании о конспектах у Алексея дрогнули губы, ему стало очень жаль труда,
 потраченного напрасно. Прежде - на мутную с похмелья голову, без подготовки, с 
одним желанием побыстрее отделаться - все проходило гладко. А тут единственный 
раз поработал от души, и такая несправедливость!
8
Весь вечер Шатров был хмурый. Сидел в слабо освещенном углу танцплощадки, 
слушал музыку. Мелодичное танго шептало о светлых залах, о столиках, 
уставленных хорошей посудой и закусками, о джазе и красивых женщинах. Музыка 
умоляла забыться, советовала наплевать на невзгоды, звала к независимости и 
отрешению от служебных забот. Но обида не сдавалась, она держала Алексея за 
горло и упорно напоминала о полученном выговоре. Шатров несколько раз ходил к 
буфету... Задолго до окончания танцев он сильно опьянел. Сегодня хмель был 
необыкновенно тяжелый. Жизнь казалась отвратительной. Не хотелось никого видеть.
 Шатров пошел домой.
...Утром он открыл глаза и по яркому солнцу понял: давно уже опоздал на службу. 
"Ну и пусть. Сегодня не встану. Буду отлеживаться", - решил он.
Однако долго лежать ему не пришлось - из штаба прибыл посыльный. Вытянувшись у 
двери, он доложил:
- Товарищ лейтенант! Вас вызывает командир полка!
- Иду.
- Приказано срочно...
Шатров поднялся с величайшим трудом. Ему хотелось послать всех к чертям, 
наплевать на приказы и на обязанности. Мучения, которые его терзали, были так 
велики, что казалось, кроме них, ничего на свете не существует.
Лейтенант оделся и пошел только потому, что за ним наблюдал солдат. Солдат шел 
рядом и делал вид, будто ни о чем не догадывается.
Полковник Кандыбин встретил злыми, холодными глазами:
- Как прикажете вас понимать? Это что - демонстрация протеста против вчерашнего 
выговора? Объявляю вам пять суток ареста за невыход на службу! Предупреждаю, 
дело кончится плохо, если вы не исправитесь.
У Шатрова стучало в висках, еле держали ноги, тошнота подкатывала к горлу. Он 
равнодушно смотрел на полковника и думал: "Только бы не читал длинной морали".
Дежурный по приказу полковника отвел лейтенанта на гауптвахту.
Маленькая комнатка, беленые стены, цементный пол, железная койка, солдатская 
постель. До Алексея никто, наверное, не испытывал радости при виде этой 
тюремной обстановки. А Шатров облегченно вздохнул: наконец-то один, наедине с 
желанной кроватью! Можно бухнуться на нее немедля, не раздеваясь, и заснуть.
Так он и сделал.
Разбудили Шатрова поздно вечером. Начальник караула долго тряс его за плечо. 
Открыв глаза, Алексей не сразу понял, где он и что происходит. Над головой 
тускло тлела испачканная известью лампочка. Рядом с кроватью стояли два офицера.
 У Шатрова было ощущение человека, который очнулся в больнице после 
автомобильной катастрофы. Он не сразу сообразил, где находится.
Один из офицеров сказал:
- Вы можете идти.
Начальник караула стукнул каблуками, отдал честь, вышел. В оставшемся Алексей 
узнал подполковника Ячменева. Шатров поднялся и стал приводить в порядок свое 
обмундирование.
Алексей старался вспомнить, что с ним произошло. Вместе с похмельной одурью из 
головы выветрились все последние события.
Он с волнением ждал, когда заговорит подполковник, надеясь из слов его понять, 
за что угодил на гауптвахту. Для Шатрова было бы одинаковой неожиданностью 
услышать и что совершил преступление, и что не отдал честь генералу.
Ячменев стоял низенький, кругленький, пристально смотрел на неопрятного, 
помятого лейтенанта. Алексей вспомнил, как Берг называл его Афоня и утверждал, 
что на гражданке в колхозе Ячменеву больше одной брички не доверили бы. 
Замполит сел на табуретку, печально вздохнул и сказал:
- Когда я увидел вас впервые, подумал - замечательный будет командир. Была у 
вас подтянутость... И еще что-то располагающее и привлекательное. Я посмотрел 
ваше личное дело. Признаюсь откровенно - не нашел ничего, что могло бы 
объяснить ваше поведение. По бумагам вас можно допустить на самую ответственную 
работу.
- А по делам? - спросил Алексей, надеясь разгадать, почему же он водворен на 
гауптвахту.
- По делам вас нужно, - подполковник помедлил, выбирая подходящее выражение, - 
нужно сначала лечить, затем учить и, если все это не поможет, судить и с 
позором выгнать из армии. Сегодня я пришел к вам как доктор лечить. Хочу 
поставить диагноз, хочу установить, где и когда вы заболели.
- О какой болезни вы говорите?
- Давайте определим ее вместе. Я читал автобиографию, которую вы писали, 
стараясь во что бы то ни стало попасть в училище, а теперь вы расскажите о себе 
просто так, как собеседнику в поезде.