выставил свою пятерню. - На, смотри, одна рука!
Довод действительно был неоспорим: похожи руки!
- Я не сомневаюсь, что это ваш сын, - ласково заговорил майор, выворачивая 
глаза на палку, - но, к сожалению, в нашем обществе пока еще существуют 
некоторые формальности... - теперь он умоляюще смотрел на меня.
- Отец, давай я сам с ним переговорю, с глазу на глаз, покажу ему свою красную 
книжечку... - все точнее улавливал я убеждающую отца аргументацию. Да, видимо, 
и его собственный довод - одинаковые пятерни, хотя при старчески исхудалом 
запястье пальцы отца были толще, натруженнее, - не мог не убедить человека. Не 
слепой же!
Отец вышел. Майор, вытирая испарину, все тем же странным для представителя 
столь почтенной профессии вкрадчивым голосом принялся мне объяснять то, о чем я 
уже слышал в ЖЭУ и в суде.
- Но проще всего для вас, - дополнил он, - оформить опекунство, как на чужого 
пожилого человека, нуждающегося в уходе... - Майор чуть помолчал и добавил: - 
Не обижайтесь, но просто по-человечески хочу вам сказать: хорошенько подумайте, 
прежде чем прописывать такого папу...
Очередь перед кабинетом живо интересовалась отцовской пятерней, и мне также 
пришлось представить ей и свою, подтверждая, как это мы здорово все объяснили 
начальнику.
- У тех детей, от первой жены - она молодой умерла, - рука в мать! Хотя с лица 
они на меня пошибают! - растолковывал отец. - А у этого, хоть и фамилия у него 
материна, рука моя! Против не попрешь!
На улице отец обнаружил, что паспорт его у меня, без изменений, и он все так же 
не может голосовать, да еще и нуждается в опекунстве.
- Дрянь тут вы все! - зашагал от меня дед размашисто и прочно.
Меж тем в центре столицы, как фаллические символы власти, уже стояли с 
поднятыми дулами танки. А безвестный генерал Лебедь, возглавлявший колонну, 
плутал в это время в коридорах власти, как он признавался позднее, отчаянно 
пытаясь выяснить, где враг.
Отец же мой, как и весь народ, узнавал о происходящем через электронные СМИ, 
которые четко объявляли, что танки вошли для осады "Белого дома". Теперь он 
магнетически прилип к своему персональному телевизору, то присаживаясь, то 
вскакивая с резким взмахом мухобойки и на удивление кратким комментарием: 
"Резинщики!"
Пропустить, не стать участником событий мне показалось непростительным. 
Отправился в Москву. На автобусной остановке, словно врезной кадр в 
действительность, бросилось в глаза свежее объявление со знакомым красивым, 
размашистым почерком и характерными словосокращениями: "Старик 79 лет. Хожу с 
палочкой, но еще крепкий. Пенсия большая (инв. ВОВ). Жилья нет. Ищу спутн. 
жизни с жил. пл. Обращ. по адресу..." И далее улица, дом, но не указан корпус и 
квартира. Дом же у нас десятиэтажный, с шестью подъездами, а рядом, как раз под 
указанным номером, без корпуса пятиэтажка... И таким вдруг вопиющим 
одиночеством дыхнуло это объявление странным, необъяснимым сопротивлением 
чему-то!.. Сидит там старик наедине с историческими катаклизмами, ни прописки 
ему, ни старухи путной... Ткнется какая в его объявление - и сразу понятно: 
хоть и большая пенсия, а уж в маразме.
Вернулся, по возможности не нажимая на момент склеротичности, сказал, мол, у 
нас ведь не просто дом номер, а еще и корпус, квартира...
- Это я специально не указал, - проявил отец небывалую ясность ума. Кому надо - 
найдет!
По пути на электричку я обнаружил еще два-три точно таких же объявления - 
закодированных! И дальше ехал уже спокойным за отца, в дни потрясений все-таки 
исполненного ожидания "той", настойчивой, неостановимой, которая прошерстит два 
многоэтажных дома, но найдет его, еще крепкого, хотя и с палочкой...
Воодушевленные массы даже на футбольном стадионе меня всегда вводили в уныние, 
а среди скучившихся для борьбы за права и свободы личности нашло одно ясное 
ощущение: подай я, конкретная личность, сейчас хоть голосок против - так из 
самых искренних побуждений под своими высокими знаменами и затопчут...
Ночью я ввалился к другу, живущему на Арбате: тот сидел перед включенными 
телевизором и транзисторным приемником и знал о происходящем лучше меня - на 
экране по кабельному телеканалу шла информационная строка, а радио вело прямой 
репортаж с мест наиболее динамичных событий, будто со спортивных состязаний, 
где заранее известен маршрут (вторичная аналогия со спортом - случайность). 
Организацию эфира я оценил впоследствии, когда новые обстоятельства жизни меня 
сделали радийщиком.
От друга же, несмотря на поздний час, я позвонил Б., просто набрал номер по 
инерции. И, к полному изумлению, мне ответил его совершенно бодрый, 
оптимистический голос: мол, все нормально, газета у нас будет, вот вернется шеф 
из отпуска, подпишет и... То ли он темнил, рассчитывая на чужое ухо, подумалось 
мне, то ли с высоты не всегда виднее?.. Там солнце, вершины слепят и не 
разглядеть, что здесь, внизу, все уже потекло и поплыло... Однако напряжения в 
ожидании развязки событий добавилось: может, все-таки ему что-то особенное 
известно?
К рассвету я захватил боевой люд в ликовании на площади, которая скоро получила 
соответственное название - Свободы. И так воистину романтически, чисто 
светились глаза! Лица были одухотворенны, полны чувства значительности 
свершенного!.. Во многих, если не в большинстве, из ратников новых свобод 
угадывались представители НТР с их характерными очечками, аккуратными бородками,
 гладкими стрижками. Они в эти дни оказались самым революционным классом; тогда