| |
Тюремные записки Рихарда Зорге
Рихард Зорге
ТЮРЕМНЫЕ ЗАПИСКИ РИХАРДА ЗОРГЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Исполнилось 100-лет со дня рождения и 50-лет со дня гибели легендарного
советского разведчика Рихарда Зорге (4 октября 1895 г. – 7 ноября 1944 г.). Р.
Зорге родился в поселке Сабунчи недалеко от г. Баку в семье коммерсанта Густава
Вильгельма Рихарда Зорге и Нины Семеновны Кобелевой. Когда Рихарду было около
трех лет, семья переехала в Германию. К концу Первой мировой войны Р. Зорге
стал убежденным коммунистом, принимал активное участие в германском
революционном движении. С конца 1924 года он работал в Москве в Коминтерне, с
1929 года – в советской военной разведке. С 1925 года Зорге – гражданин
Советского Союза и член ВКП(б). Как немецкий журналист Зорге в 1930 – 1933
годах работал в Китае, а с сентября 1933 года – в Японии, представляя
германское информационное агентство «ДНБ» и газету «Франкфуртер цайтунг». С
этого времени и до октября 1941 г. под его руководством в Токио успешно
функционировала резидентура советской военной разведки «Рамзай» (по инициалам
«Р. З.» – Рихард Зорге), куда входили его ближайшие соратники – корреспондент
французского агентства «ГАВАС» югослав Бранко Вукелич, владелец фирмы по
изготовлению множительной техники немец Макс Клаузен, японские патриоты –
журналист, писатель и поэт, специалист по Китаю Ходзуми Одзаки и художник Ётоку
Мияги.
Светлый образ Зорге – стойкого антифашиста и интернационалиста, блестящего
журналиста-международника, крупного специалиста-востоковеда, талантливого
исследователя-аналитика и выдающегося разведчика стал широко известен
общественности нашей страны в 1964 году после присвоения ему звания Героя
Советского Союза. За это время в нашей печати опубликованы десятки книг и
статей, посвященных Зорге[1 - Корольков Ю.М. Человек, для которого не было тайн.
М., 1965; Будкевич С.Л. Дело Зорге, М., 1969; ГоляковС.,Понизовский В. Голос
Рамзая. М., 1976; Волков Ф.Д. Подвиг Рихарда Зорге. М., 1981; Колесникова М.В.,
Колесников М.С. Жизнь и бессмертие Рихарда Зорге. М., 1985. Среди последних
публикаций следует назвать: Молодяков В.Э. Рихард Зорге: супершпион или
суперполитик. – Проблемы Дальнего Востока, 1993, № 5.]. Однако многие факты
жизни и деятельности этого человека остаются неизвестными российскому читателю.
Лишь немногие зарубежные монографии переведены на русский язык и изданы в нашей
стране[2 - Мейснер Г.О. Кто вы, доктор Зорге? М., 1966; Madep Ю. Репортаж о
докторе Зорге. Берлин, 1988.]. В то же время в Японии и на Западе число
публикаций о Зорге весьма значительно[3 - Миякэ Ханако. Нингэн Дзоруге. Токио,
1949; Киносита Дзюндзи. Отто-то «ебарэру нихондзин». Токио, 1963; ОдзакиХодзуки.
Дзоруге дзикэн. Токио, 1963; КаваиТэйкити. Дзоруге дзикэн гокутю ки. Токио,
1975; Willoughby,CharlesA. Shanghai Conspiracy. The Sorge Spy Ring. New York,
1952; Mader J. Dr. Sorge Funkt aus Tokyo. Berlin, 1966; ChalmersJ. An Instance
of Treason. California, 1990.]; изданы японские и американские архивные
следственные и судебные материалы о Зорге и его разведывательной группе[4 -
Гэндайси сире, Дзоруге дзикэн. Т. I. Токио: Мисудзу Себо, 1962; WarfareС. The
Case of Richard Sorge. New York – London: Gerland Publishing, Inc., 1989.].
Основная часть документальных материалов о деятельности Зорге, хранящихся в
сейфах архивов военной разведки, бывшего КГБ и Коминтерна, остается в основном
скрытой от исследователей и журналистов.
В то же время многое о своей жизни сообщил Зорге в записках, которые он писал в
Токийской тюрьме Сугамо в конце 1941 года после ареста японской тайной полицией
18 октября 1941 года. Одновременно с Зорге были арестованы Б. Вукелич и М.
Клаузен. Аресты японских членов резидентуры начались раньше: Ё. Мияги – 10
октября, X. Одзаки – 14 октября 1941 года. Всего по делу группы Зорге было
арестовано 35 человек, но привлечено к суду только 17[5 - Гэндайси сире,
Дзоруге дзикэн. Т. I, с. 5.]. Следствие по делу «Рамзай» вели сначала чиновники
японской тайной полиции, а затем прокуратуры. Дознание длилось до мая 1942 года.
17 мая 1942 года в японских газетах впервые было сообщено о раскрытии
разведгруппы Зорге. При этом особо подчеркивалось, что группа якобы работала на
Коминтерн, а Советский Союз и его разведорганы даже не упоминались. Как
представляется, сделано это было не для «заигрывания» с СССР, а в целях
усиления антикоммунистической истерии внутри страны, поскольку коммунисты
выступали против захватнических войн японских милитаристов. Полиция и
прокуратура стремились обвинить арестованных в нарушении закона «О поддержании
общественного порядка», что позволяло японским властям проще и более жестко
расправиться с ними.
Судебное разбирательство продолжалось до 15 декабря 1942 года, после чего дело
было передано на рассмотрение коллегии Токийского окружного уголовного суда.
Приговор суда был объявлен 29 сентября 1943 года Зорге и Одзаки были
приговорены к смертной казни, Вукелич и Клаузен – к пожизненному тюремному
заключению, Мияги был замучен в тюрьме еще до приговора. Остальные 12 человек,
осужденные в качестве соучастников группы Зорге, были приговорены к различным
срокам (до 15 лет) тюремного заключения. Верховный суд 20 января 1944 года
отклонил кассационную жалобу Зорге под формальным предлогом, что эта жалоба
была доставлена в Верховный суд на одни сутки позже установленного срока. 5
апреля 1944 года был оставлен в силе смертный приговор Одзаки, хотя его
кассационная жалоба и была представлена вовремя.
Зорге и Одзаки были казнены утром 7 ноября 1944 года, в 27-ю годовщину
Октябрьской революции. В печати об этом ничего сообщено не было. Японские
власти, кроме заявления от 17 мая 1942 года, никакой информации об этом деле не
давали до конца войны.
Отдельные выдержки из тюремных записок Зорге, главным образом
автобиографического характера, цитируются некоторыми авторами[6 - Будкевич С.Л.
Указ. соч., с. 74 – 75,77 – 78; Колесникова М.В., Колесников М.С. Указ соч., с.
257 – 259, 262, 264 – 266,269 – 274, 282 – 283, 285.], однако в полном объеме
эти записки в России до сих пор не публиковались. Сотрудники Института
востоковедения РАН Г.Ю. Ветров, С.В. Коврижкин, А.А. Прохожев и И.Л. Тимонина
перевели с японского языка полный текст этих записок[7 - Гэндайси сире, Дзоруге
дзикэн. Т. I, с. 139 – 222.].
Некоторые отечественные авторы ставят под сомнение подлинность тюремных записок
Зорге. Их аргументация основана на том, что в японских полицейских и судебных
архивах не сохранилось, к сожалению, полного оригинала рукописи записок на
немецком языке, как и других подлинных документов по делу Зорге. Все эти
документы сгорели вместе со зданием министерства юстиции во время
массированного налета на Токио стратегической авиации США 7 марта 1945 года. В
огне погибли все оригиналы научных и публицистических работ Зорге, в частности,
рукопись монографии «История дипломатии современной Японии», над которой он
работал в последние годы жизни. Сгорела также и многотомная библиотека Зорге,
конфискованная японской полицией при его аресте. Факт гибели документов был
установлен сразу же после войны американскими офицерами из штаба оккупационных
войск. Затем ими было выяснено, что сохранились копии судебных материалов на
японском языке, заблаговременно вывезенные из Токио в г. Кофу, префектура
Яманаси. Американцы сразу же засекретили все эти материалы. В США они были
рассекречены в 1983 году и изданы спустя пять лет[8 - Warface С. The Case of
Richard Sorge.].
Подлинность мемуаров Зорге американцам под присягой подтвердили причастные к
делу Зорге прокурор М. Ёсикава и профессор Ё. Икома, осуществивший перевод
документа с немецкого языка в феврале – апреле 1942 года. Более того,
американцы нашли 24 страницы машинописного оригинала записок Зорге с правками
автора, случайно сохранившиеся в личном досье Ёсикавы, который вел следствие по
этому делу. Ёсикава передал текст в штаб американских оккупационных войск и
письменно подтвердил, что это часть записок, собственноручно написанных и
исправленных Зорге в его присутствии и переданных ему в следственном помещении
Токийской тюрьмы в октябре – ноябре 1941 года.
Иногда отмечается, что текст записок Зорге, возможно, был скорректирован
американскими спецслужбами после войны при переводе их на английский язык. Так,
даже в наиболее серьезном исследовании о деле Зорге С.Л. Будкевича говорится,
что «можно предположить, что текст второго варианта «записок Зорге»,
опубликованный в «Материалах по современной истории», содержит неточности,
поскольку он заимствован из послевоенных публикаций, отредактированных с учетом
английского перевода»[9 - Будкевич С.Л. Указ соч., с 70.].
Такие утверждения не выдерживают критики, поскольку, во-первых, перевод записок
на английский язык с самого начала имел гриф «совершенно секретно» и уже по
этой причине был недоступен японцам, а, во-вторых, что самое главное, записки
Зорге сразу же после перевода их на японский язык были опубликованы в закрытых
материалах министерства юстиции: первый раздел в феврале 1942 года, а второй –
в апреле 1942 года. Экземпляры данных публикаций за № 191 (первый раздел) и №
189 (второй раздел) были обнаружены американцами в хранилищах за пределами
Токио. Их вместе с 24 страницами оригинала записок и заявлением Ёсикавы
американцы возвратили японской стороне в 1952 году. Эти материалы были
переизданы под грифом «совершенно секретно» министерством иностранных дед
Японии в октябре 1953 г. и Управлением общественной безопасности в ноябре 1953
года. В январе 1957 года упомянутые документы без изменений были изданы Главным
полицейским управлением и после рассекречивания вошли в открытое издание.
Поэтому сомневаться в подлинности записок Зорге никаких оснований нет.
Если есть какие-либо неточности в тексте записок, то они объясняются скорее не
«происками японских и американских спецслужб», а качеством перевода с немецкого
на японский и последующих переводов с японского языка на английский и русский.
В японских и американских материалах к мемуарам Зорге относится также еще один
документ, который таковым по сути дела не является: первая часть записок,
написанная японскими служащими полиции и прокуратуры как обобщение ответов
Зорге на их вопросы в ходе следствия. Мы же к мемуарным запискам Зорге относим
только те тексты, которые были написаны им лично.
Как уже отмечалось, записки были написаны в конце 1941 года. Вполне закономерно
может возникнуть вопрос, почему нет никаких писем, других воспоминаний или
дополнений к данным запискам, написанным Зорге позднее? Ведь он находился в
тюрьме еще почти три года в ожидании суда, а затем казни. Дело в том, что по
японскому законодательству того времени заключенным разрешалась переписка
только с близкими родственниками, находившимися на территории Японии. Зорге,
как и супруги Клаузен, таких родственников не имел и был лишен прав на
переписку. Однако после вынесения смертного приговора Зорге и Одзаки было
разрешено написать предсмертные записки, и оба воспользовались этим разрешением.
По заявлению бывшего начальника тюрьмы С. Итидзимы, он прочитал объемные
предсмертные записки Одзаки и отправил их в министерство юстиции, сняв для себя
копию. Эта копия и сохранилась, а оригинал сгорел вместе с другими материалами
в здании министерства юстиции. Такая же судьба, видимо, постигла и предсмертные
записки Зорге. Начальник же тюрьмы, не зная немецкого языка, не сумел их
прочитать и снять копию. Поэтому о последних записках Зорге известно очень мало,
в основном из воспоминаний их переводчика профессора Икомы[10 - Икома Ёситоси.
Дзоруге Кайсо Токио. 1962, с. 19 – 22.].
Читая записки Зорге, не следует забывать обстоятельства, при которых они были
подготовлены. Записки печатались на машинке лично Зорге в присутствии прокурора,
который нередко задавал уточняющие вопросы и сразу же отбирал текст. Зорге
позволялось только исправить явные опечатки, он не имел возможности просмотреть
ранее написанный материал и отредактировать его. Поэтому в тексте имеются
повторы, разночтения, отдельные неточности.
В частности, могут вызвать удивление просматриваемые в первых главах записок
неопределенность в описании организации, на которую работала резидентура
«Рамзай», и стремление всячески выделить Коминтерн и ЦК ВКП(б) как основных
потребителей добывавшейся разведчиками информации. Такая позиция Зорге вполне
объяснима, если учесть, что во время написания этих глав он очень боялся, что
дело его разведгруппы будет передано военной полиции «Кэмпэнтай», чего та
упорно добивалась, подчеркивая военную направленность деятельности разведчиков.
Это было бы действительно крайне опасно, поскольку военная полиция немедленно
расправилась бы с Зорге и его соратниками без всякого суда. Примеров таких было
достаточно: люди, попав в руки «Кэмпэнтай», исчезали бесследно. Только
убедившись, что из-за межведомственного соперничества («Кэмпэнтай» подчинялась
военному министерству, специальная полиция Токио – министерству внутренних дел,
а прокуратура и суд – министерству юстиции) дело группы осталось на
рассмотрении министерства внутренних дел и министерства юстиции, Зорге в
последующих главах все поставил на свои места.
Язык записок и их стиль отличаются строгостью и лаконичностью. Чувствуется, что
Зорге стремился сказать все и в то же время ничего о своей разведывательной
деятельности в различных странах, о способах и методах агентурной работы. Более
подробно Зорге писал о фактах и особенно о людях, которые и без того были
хорошо известны японцам или недоступны для японской полиции. Когда же речь
заходит о людях, которым высказывания Зорге могли как-то навредить, в тексте
появляются всякого рода оговорки, что за давностью лет он не помнит тех или
иных подробностей, связь поддерживал только со своими ближайшими (уже
арестованными) соратниками и т. д. Благородство его души проявилось и в том,
что он старательно брал на себя всю ответственность, стремясь облегчить участь
своих товарищей. В записках Зорге писал о своей разведывательной деятельности в
Китае и Японии, о работе в Коминтерне, о детских и юношеских годах, о том, как
и почему он стал убежденным коммунистом. Думается, что знакомство российского
читателя с личными записками Рихарда Зорге позволит составить более полное
представление об этой незаурядной и многогранной личности. Кроме того, данная
публикация позволит ввести тюремные записки Зорге в научный оборот в качестве
важного исторического источника.
А.А.Прихожаев,
доктор экономических наук, профессор,
зав. лабораторией Института востоковедения РАН
РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ
Глава I
О МОИХ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНЫХ ГРУППАХ В ЯПОНИИ И КИТАЕ
КОМИНТЕРН И ЕГО РАЗВЕДОТДЕЛ В ПЕРИОД С 1925 ПО 1929 ГОД
Разведывательный отдел Коминтерна[11 - Так в японском тексте. Официально он
назывался информационным отделом. – Прим.ред.] являлся одним из трех его
крупных подразделений, которые закладывали основу для выработки детального
курса по руководству международными коммунистическими партиями как в
организационном, так и в политическом плане. Он существовал уже с начала 1925
года. Со временем возникла потребность в расширении этого отдела и превращении
его в крупномасштабную организацию. И я активно включился в такую работу.
Задачи разведотдела
В обязанности разведывательного отдела входила регулярная подготовка
разнообразной информации о международных коммунистических партиях; рассмотрение
специфических партийных проблем, информирование о положении в рабочем движении
в какой-либо стране и о политической и экономической ситуации в разных странах,
а также подготовка в зависимости от обстоятельств специальных докладов по
специфическим проблемам, имеющим важное международное значение. В качестве
основных источников для подготовки такого рода сообщений служили материалы,
направляемые в Коминтерн представителями партий, газеты, журналы и книги из
разных стран, а также отдельная информация, получаемая от путешественников,
партийных представителей и др.
Структура разведотдела
Заведующим разведотделом мог быть только член партии, обладающий многолетним
опытом разведывательной деятельности. Такими были и Куусинен[12 - Куусинен Отто
Вильгельмович (1881 – 1964) – финский и советский коммунист, 1921 – 1939 гг.
секретарь Исполкома Коминтерна, глава Информационного отдела, с апреля 1924 г.
– друг Зорге, 1940 – 1957 гг. председатель Президиума Верховного Совета
Карело-Финской ССР, зам. Председателя Президиума Верховного Совета СССР, 1957 –
1964 гг. член Президиума и секретарь ЦК КПСС. – Прим.ред.], и другие – все, кто
какое-то время занимал этот пост. При заведующем разведотдела имелся
секретариат, возглавляемый ответственным секретарем. В секретариате
осуществлялась вся работа по контролю за разведдеятельностью в каждой стране,
которые группировались по регионам – Европа, Британский Союз, Северная Америка,
Южная Америка, Восточная Азия (сюда входили все страны и партии Юго-Западной
части Тихого океана). В свою очередь каждый регион имел более узкую
классификацию. Так, в Европе были выделены германоязычные страны и партии,
романоязычные страны и партии (Франция, Италия, Испания), Скандинавские страны
и партии, Балканские страны и партии. Регион Восточной Азии подразделялся на
Китай, Японию, Корею, Голландскую восточную Индию. И кроме того, отдельное
подразделение, ведавшее партиями других стран региона. В случае, если имелся
только один информатор, он выполнял все обязанности. Деятельность крупных
партий освещалась одним или несколькими сотрудниками. Однако были примеры,
когда во многих случаях небольшие партии объединяли по языковому признаку и их
дела вел один человек. Когда дело касалось важных международных проблем, из
числа сотрудников отдела специально отбирались отдельные информаторы,
работавшие затем непосредственно под руководством заведующего отделом или
ответственного секретаря. Все сообщения передавались в секретариат. Важные
доклады предварительно критически обсуждались на узких совещаниях в составе
информаторов и работников секретариата, после чего представлялись заведующему
отделом. Совершенно секретные и секретные сообщения проходили специальную
обработку в секретариате. К такого рода материалам относились сообщения о
повстанческих действиях, крупных забастовках или, например, партизанской войне
в Китае.
В особых случаях на секретных совещаниях присутствовали представители Советской
коммунистической партии (имеется в виду ВКП(б). – А.П.). В ряде случаев при
рассмотрении военных проблем, связанных с партизанским движением, на совещаниях
присутствовали представители Красной армии. Со временем число информаторов
разведотдела возросло почти до 30 человек. В тех же случаях, когда проводились
международные конференции или другие совещания международного характера, число
сотрудников отдела значительно увеличивалось.
Непосредственная разведывательная деятельность сотрудников отдела
По прошествии определенного времени оказалось, что собранных ранее базовых
данных недостаточно. Поэтому появилась настоятельная необходимость пополнять их
за счет информации, получаемой непосредственно от сотрудников разведотдела,
непрерывно работающих во всех странах. В организационном отделе штаб-квартиры
Коминтерна долгое время существовала практика направлять во все партии
специальных эмиссаров для оказания помощи в решении организационных проблем.
Затем рамки такой работы расширялись, и в их задачи стали включать также и
разведывательную деятельность. В соответствии с таким курсом я был направлен в
1927 году. в Скандинавские страны, где занимался разведдеятельностью компартий
по проблемам экономики, политики и важных военных вопросов этих стран. Я начал
работать в Дании. В соответствии с полученными указаниями, я выполнял функции
активного руководителя наряду с руководством партии, присутствовал на различных
собраниях и конференциях, а также посещал основные партийные организации в
стране. Когда позволяло время, занимался разведработой по политическим и
экономическим проблемам Дании. Свои наблюдения и добытые сведения обсуждал с
партийными представителями и в свои донесения в Москву включал и их мнения. Из
Дании я переехал в Швецию, где таким же образом занимался изучением
разнообразных проблем. В 1928 году принимал участие в работе политического
комитета II международного конгресса Коминтерна, после чего снова был направлен
в Скандинавию. На этот раз главным образом из-за ситуации, сложившейся в
компартии Норвегии. И в Норвегии я действовал теми же методами, как в Швеции и
Дании. Однако партийные проблемы оказались там далеко не простыми, в результате
чего разведдеятельность в политической и экономической областях осуществлялась
не так, как замышлялось. В этот период перед возвращением домой пришло
распоряжение посетить Англию, где предстояло изучить состояние рабочего
движения, позиции коммунистической партии, политическую и экономическую
ситуацию в стране в 1929 году и представить соответствующую информацию. Я
получил указание никоим образом не вмешиваться во внутрипартийную борьбу. Это
вполне совпадало с моим личным намерением и позволило уделить больше, чем в
Скандинавии, внимания политической и экономической разведдеятельности.
Вернувшись в Москву, я, разумеется, передал в разведотдел свое очередное
сообщение. Кроме того, я откровенно проанализировал и доложил все, что
оказалось не совсем удачным в моих поездках по сбору развединформации и в
исследованиях в странах, которые посетил. Кроме того, я высказал некоторые
существенные предложения. В частности, предлагал, чтобы фундаментальная и
всесторонняя разведывательная программа была отделена от внутренних распрей в
борьбе за власть местных компартий. В случае же необходимости для решения чисто
внутренних национальных и частных партийных проблем следует посылать
специальных эмиссаров, способных если и не полностью, то хотя бы частично
посвятить себя разведдеятельности в области экономики, внутренней администрации,
внешней политики, а при необходимости и по военным проблемам в широком смысле.
Такого рода разделение в работе, отмечал я, также абсолютно необходимо для
сохранения секретности разведдеятельности. Еще определеннее, чем прежде, я
предложил также, чтобы лица, ведущие разведдеятельность в других странах,
исходя из соображений секретности, были полностью отделены от структуры
Коминтерна. После этого в моей работе обозначались некоторые перемены, хотя не
ясно, в какой мере это явилось следствием сделанных мной предложений. Тем не
менее отчетливо проявились существенные изменения как в организации моей
следующей поездки, а это была поездка в Китай, так и в сфере предписанных мне
обязанностей. В то же время претерпели полное изменение мои личные отношения с
тесно контактировавшими прежде со мной лицами, а также с Коминтерном.
Способы моей связи с орготделом Коминтерна в период моей разведдеятельности в
Скандинавских странах и в Англии были простыми. Свою корреспонденцию в Москву я
посылал через местные партии или пользовался услугами центрального берлинского
отделения связи. Время от времени посылал телеграммы по тем же каналам связи. В
большинстве случаев я сам ездил в Берлин, чтобы обеспечить отправку моих
сообщений. Другими словами, я совершенно не располагал собственными средствами
связи.
КАРДИНАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ В РАЗВЕДДЕЯТЕЛЬНОСТИ В ПЕРИОД С 1929 ПО 1941 ГОД
Отделение от штаб-квартиры Коминтерна
В конце лета 1929 года, когда я возвратился из Скандинавии и Англии, мои
официальные отношения с Коминтерном были прерваны. И работал я в своем номере в
гостинице и в других помещениях. За исключением служебных, мои контакты с
другими товарищами из Коминтерна были прекращены, и я встречался только с
двумя-тремя ответственными лицами, которые имели непосредственное отношение к
моей работе. В связи с моей поездкой в Китай состоялись совещания с рядом
членов Коминтерна и других коммунистических организаций. С самого начала план
моей поездки разрабатывался в соответствии с курсом, в основе которого лежали
отделение разведработы от других видов деятельности и соблюдение секретности. В
результате же проведенных совещаний курс на такого рода разделение стал
прослеживаться еще более отчетливо, чем прежде. Среди лиц, принимавших участие
в таких совещаниях, были не только представители Советской компартии и ее
Центрального комитета, но и Красной армии, а также группа сотрудников
четвертого управления – разведывательного органа Красной армии[13 -
Разведывательное управление Красной армии – советская военная разведка. В 1924
– 1935 гг. советскую военную разведку возглавлял Я.К. Берзин. – Прим.ред.]. С
этой группой отрабатывалась, главным образом, техническая сторона моей будущей
разведдеятельности. На одном совещании присутствовали два сотрудника Народного
комиссариата иностранных дел Советского Союза, с которыми обсуждались
политические аспекты моей разведработы. После этого два или три раза меня
приглашали в так называемое четвертое управление. Там шла речь о технической
стороне моей работы в Китае, а затем и в Японии. В результате отделения от
Коминтерна отчетливо определились изменения в характере предписанных мне
обязанностей. Мне запрещалось вступать в какие-либо отношения с
коммунистическими партиями в Китае и Японии: я не мог вступать с ними в контакт,
разумеется, по своему собственному усмотрению и не имел права даже помогать им.
Основная задача моей разведдеятельности состояла в анализе и оценке
политической обстановки. Вторая задача заключалась в сборе информации по
основным аспектам экономики страны, особенно экономики военного времени.
Третьей задачей являлся сбор военной информации. Что касается информации по
партийным проблемам, то мне предписывалось собирать только особо важную. Причем
я не имел права получать ее по партийным каналам, а только из других источников.
Полученную информацию периодически отправлял из Китая, в отношении же Японии
такого рода разведдеятельностью совершенно не занимался.
Мои отношения с органами в Москве детально не были определены
Мне совершенно не было разъяснено, в каких отношениях я буду находиться с
Москвой с организационной точки зрения. Поэтому мне не было ясно, к какому
ведомству принадлежу. Разумеется, я не задавал никаких вопросов по этому поводу.
Поэтому и по сей день не знаю, относился ли я к штаб-квартире Коминтерна, или
был сотрудником так называемого четвертого управления, или был приписан к
какой-либо другой организации, например, к Народному комиссариату иностранных
дел Советского Союза или к Центральному комитету Советской коммунистической
партии. Если же судить по характеру моих обязанностей и получаемых указаний, то
можно сделать следующие выводы.
Вероятно, я находился в ведении Центрального комитета Советской
коммунистической партии
Путем всесторонних размышлений я пришел к такому выводу. Мне ничего не известно
о том, шла ли отсылаемая мной информация в Центральный комитет Советской
коммунистической партии, или в его секретариат, или же в какой-либо
разведывательный орган, специально созданный Центральным комитетом. Несомненно
лишь то, что она использовалась высшими партийными кругами, следовательно,
высшими кругами советского правительства. Ниже я попробую рассказать о
характере проводимой мной разведдеятельности.
Если говорить о технической и организационной стороне дела, то моя информация
посылалась в особый орган, известный в качестве четвертого управления. Из этого
четвертого управления я получал технику, необходимую для выполнения своих
обязанностей (например, радиоаппаратура, радисты и т. п.), и другую помощь.
Время от времени четвертое управление поручало мне выполнение заданий военного
характера. Однако главный акцент делался обычно на получение необходимой для
партийного руководства политической информации. В связи с этим мои отношения с
московскими инстанциями складывались следующим образом. Все посылаемые мною
сообщения поступали в четвертое управление. Из этого управления они
направлялись руководству Советской коммунистической партии, а разведданные,
представлявшие интерес для Коминтерна, направлялись туда. Разумеется, с этой
информацией могли знакомиться и другие организации, такие, как Советская
армия[14 - Так в японском тексте. – Прим.перев.], Народный комиссариат
иностранных дел и др. Короче говоря, по характеру моих донесений я был связан с
Коммунистической партией Советского Союза, а по технической части – с четвертым
управлением.
Причины перемен в разведдеятельности
После 1929 года произошли перемены в характере моей разведдеятельности. Причины
этого кроются в следующем. Во-первых, в связи с изменениями в международном
положении центр тяжести сместился от Коминтерна к Советской коммунистической
партии и к самому Советскому Союзу. Во-вторых, мои собственные способности в
большей мере соответствовали не столько разведдеятельности в целях решения
политических проблем партии, сколько деятельности в более широкой сфере
экономики и политики, а также в известной мере в области военной разведки.
Короче говоря, я больше подходил для удовлетворения срочных запросов
руководства Советской коммунистической партии, нуждающейся в обширной
экономической, политической и военной информации, нежели запросов Коминтерна об
информации о положении в местных партиях и рабочем движении.
Такого рода обстоятельства, а также то, что с 1925 года я стал членом Советской
коммунистической партии, и определили мой перевод на работу в указанном выше
широком диапазоне разведдеятельности. При получении такого указания я попросил
себе одного технического помощника (радиста), одного сотрудника-японца и одного
компетентного сотрудника-иностранца. И мне подобрали Клаузена[15 -
Кристиансен-Клаузен Макс (1899 – 1979) – немецкий коммунист, разведчик РККА,
радист группы Зopге в Шанхае и Токио. В целях маскировки основал в Токио фирму
по изготовлению множительной техники «М. Клаузен сокаи». Арестован японской
полицией 18 октября 1941 г., приговорен к пожизненному заключению. Освобожден
из тюрьмы 9 октября 1945 г. Проживал в СССР, затем в ГДР. – Прим.ред.],
Мияги[16 - Мияги Ётоку (1903 – 1943) – японский художник, выпускник Высшей
школы искусств в Сан-Франциско (США), один из основателей «Пролетарского
общества искусств», член Коммунистической партии США, член разведгруппы
«Рамзай». Арестован в Токио 10 октября 1941 г., при аресте пытался покончить с
собой, убит в тюрьме 2 августа 1943 г. – Прим.ред.] и Вукелича[17 - Вукелич
Бранко (1904 – 1945) – югославский коммунист, член Французской коммунистической
партии, разведчик РККА, член группы «Рамзай». С 1933 г. корреспондент, затем
заместитель руководителя бюро французского информационного агентства «ГАВАС» в
Токио. Арестован 18 октября 1941 г., приговорен к пожизненному заключению, умер
в тюрьме 13 января 1945 г. – Прим.ред.]. В месте назначения я мог в случае
необходимости вербовать и других людей.
ПОЛОЖЕНИЕ МОЕЙ РАЗВЕДГРУППЫ ОТНОСИТЕЛЬНО МОСКОВСКИХ ИНСТАНЦИЙ
Отношения между членами моей разведывательной группы и московскими инстанциями
были различными. Почти не было ясности ни в их организационном, ни в их
служебном положении. Поэтому очень трудно объяснить положение, которое занимал
каждый из них в отдельности.
Мое положение
С 1925 года я был членом Советской коммунистической партии. И мое положение,
естественно, представляется ясным. Будучи членом партии, я должен был
подчиняться партийным директивам и инструкциям. Где и какую бы деятельность я
ни проводил, я поступал в соответствии с партийными директивами и инструкциями.
О моих отношениях с партией можно составить четкое представление хотя бы по
тому факту, что даже в Японии я аккуратно вносил мои партвзносы. За свою
деятельность и в Японии, и в Китае я нес ответственность перед Советской
коммунистической партией и ее Центральным комитетом. Вместе с тем, будучи
главой агентурной группы в Японии, я с технической стороны нес ответственность
перед Красной армией, а именно – перед четвертым управлением. Это управление
обеспечивало техническую сторону моей связи с Центральным комитетом. Кроме того,
это управление решало технические проблемы, с которыми мне приходилось
сталкиваться.
После того как я начал работать в Китае и Японии, мои отношения со
штаб-квартирой Коминтерна носили исключительно косвенный характер. Для
понимания характера этих отношений следует иметь в виду три обстоятельства.
Во-первых, исключительную стабильность моих отношений с Коминтерном в прошлом,
т. е. в период с 1925 по 1929 год. Во-вторых, дружеские отношения между мной и
отдельными руководителями штаб-квартиры Коминтерна. И в-третьих, некоторая
часть посылаемых мной информационных сообщений поступала из Центрального
комитета в штаб-квартиру Коминтерна и, по-видимому, использовалась там. Однако
после того как в 1929 году мои отношения со штаб-квартирой Коминтерна были
прерваны, я не мог не принять во внимание, что не являюсь членом Коминтерна. В
Коминтерне не было индивидуального членства, и Коминтерн не являлся партией. Он
представляет собой объединение всех коммунистических партий в мире, а не всех
членов этих партий.
Суть вышеизложенного такова.
Как руководитель агентурной группы в Японии, я был непосредственно и прежде
всего связан с Центральным комитетом Советской коммунистической партии. По
техническим аспектам своей работы и по некоторым другим вопросам
разведдеятельности я принадлежал также к четвертому управлению Красной армии. И,
как уже отмечалось выше, мои отношения с Коминтерном носили косвенный характер.
Положение Клаузена
Клаузен был сотрудником московской радиошколы, и на работу ко мне его направило
четвертое управление Красной армии. Его отношения с московскими инстанциями
обусловлены связью с радиошколой и четвертым управлением. Мне не известно точно,
был ли он членом Советской коммунистической партии. Я знаю только то, что он
был давним членом Германской коммунистической партии и направлен в Москву в
радиошколу, которая находилась в ведении четвертого управления. Он был
завербован четвертым управлением и послан в Китай. Клаузен не являлся членом
Коминтерна, так как в Коминтерне не было индивидуального членства. Клаузен
никогда не работал для штаб-квартиры Коминтерна. Единственное, что его
связывало с Коминтерном, – это определенное идеологическое родство, вытекающее
из его членства в Германской коммунистической партии.
Положение Вукелича
У Вукелича не было непосредственных отношений с московскими инстанциями.
Другими словами, он никоим образом не был связан ни с Советской
коммунистической партией, ни с Коминтерном, ни с четвертым управлением Красной
армии. Все его контакты с Москвой носили косвенный характер. Тем не менее те,
кто дали ему указание покинуть Францию и работать со мной, находились в Москве.
Это означает, что указание об участии в работе моей разведгруппы в качестве ее
члена он получил из Москвы. Однако я не знаю, какая московская организация
отдала ему такой приказ. Думаю, что он был членом Французской коммунистической
партии. Короче говоря, его положение можно определить следующим образом.
Из того факта, что Вукелич состоял членом Французской коммунистической партии,
можно полагать, что он был связан с Коминтерном. Он был зарегистрирован и
признан в качестве доверенного помощника одним из московских ведомств. При этом
не имеет большого значения, какая это была организация – штаб-квартира
Коминтерна, Центральный комитет Советской коммунистической партии или четвертое
управление Красной армии.
Положение Мияги
Положение Мияги было таким же, как и Вукелича. Он тоже состоял членом
Коммунистической партии (США) и также из Москвы получил указание об участии в
моей разведдеятельности. Аналогичным образом он был привлечен к работе одной из
важных московских организаций и назначен членом моей группы. В случае с ним
также не имеет значения, был ли это Коминтерн, руководство Советской
коммунистической партии или четвертое управление Красной армии.
Положение Одзаки[18 - Одзаки Ходзуми (1901 – 1944) – японский политолог,
писатель, поэт, журналист. В 1926 – 1938 гг. сотрудник газет «Токио асахи
симбун», «Осака асахи симбун». С 1938 г. советник японского правительства по
вопросам Китая, консультант исследовательского бюро Южно-Маньчжурской
железнодорожной компании. С 1930 г. – близкий друг Зорге, член разведгруппы
«Рамзай». Арестован 15 октября 1941 г., казнен 7 ноября 1944 г. вместе с Зорге.
– Прим. ред.]
Положение Одзаки по отношению к Центру во многом отличалось и от положения
Вукелича, и от положения Мияги. Он не был послан на работу ко мне московской
организацией. Он был назначен и утвержден Москвой по моей личной рекомендации в
качестве полноправного члена моей группы. Однако с точки зрения оформления и
утверждения Центром его положение было таким же, как у Вукелича и Мияги. Короче
говоря, он был причастным к Коминтерну в широком смысле, зарегистрированным и
назначенным либо Коминтерном, либо Центральным комитетом Советской
коммунистической партии, либо одной из служб Красной армии.
Пояснение в отношении Бернхардта[19 - Бернхардт (настоящее имя и годы жизни
неизвестны) – первый радист разведгруппы Зорге в Токио до осени 1935 г. Заменен
по просьбе Зорге более опытным специалистом Клаузеном. – Прим.ред.]
Мой первый радист Бернхардт работал со мной с 1933 по 1935 год. Его положение
было таким же, как и Клаузена. Как и Клаузен, он состоял членом Германской
коммунистической партии и обучался в московской радиошколе. Как и Клаузена, его
направило ко мне четвертое управление Красной армии.
В общих чертах вышеизложенное представляется в следующем виде.
Все отмеченные выше лица являлись членами моей агентурной группы. Это люди,
которые в зависимости от занимаемого положения находились в прямых или
косвенных отношениях с одной или несколькими московскими организациями. Мое
положение отличалось от их. Только я как руководитель группы и член Советской
коммунистической партии нес прямую ответственность и поддерживал
непосредственные отношения с Москвой. И только я полностью отвечал за нашу
работу. Клаузен и Бернхардт были связаны с радиошколой и, следовательно, имели
отношение к четвертому управлению Красной армии, поэтому их следует выделить
отдельно. Отношения между другими членами группы и московскими инстанциями
носили специфический характер.
Дополнительно хотелось бы дать следующее объяснение.
В силу отмеченных выше причин представляется затруднительным определить
истинное положение Вукелича, Мияги и Одзаки. Из-за того, что в Коминтерне не
признается индивидуального членства, нельзя составить ясного представления об
отношениях между ними и Коминтерном. Исходя из функции Коминтерна как
международной организации, а также из его практической деятельности, нельзя
считать его членами отдельных лиц. Членами Коминтерна можно считать только тех
людей, которые имеют непосредственное отношение к его органам. И нет никаких
оснований считать других отдельных лиц в качестве его членов. Из-за того, что
Коминтерн является организацией международного масштаба, его нередко ошибочно
рассматривают в качестве партии международного масштаба. Однако, строго говоря,
с научной точки зрения такой взгляд на Коминтерн является несостоятельным.
Коминтерн скорее одна из международных организаций, в которой объединено
множество партий. И как в других такого рода коллективных организациях, между
ее структурными составляющими (например, компартиями) имеют место специфические
отношения.
Об Анне Клаузен[20 - Кристиансен-Клаузен Анна (1899 – 1978) – урожд. Жданкова,
родом из Новониколаевска (Новосибирска), коммунистка. Жена Макса Клаузена,
курьер разведгруппы «Рамзай». Арестована в Токио 17 ноября 1941 г., приговорена
к семи годам тюрьмы. Освобождена в октябре 1945 г. Проживала вместе с мужем в
СССР, затем в ГДР. – Прим.ред.]
Анна Клаузен была женой Клаузена. Я познакомился с ней еще до ее замужества – с
шанхайского периода. Будучи женой Клаузена, она только помогала ему в работе и
в этом смысле имела отношение к моей группе. Однако она не являлась членом моей
группы, ее помощь мужу заключалась в предоставлении их дома для выполняемой
мужем работы. Вместо мужа она и в Шанхай ездила для выполнения важных задач в
интересах группы. Мы рассчитывали только на ее личную помощь, которую она могла
оказывать Клаузену, как всякая жена помогает своему мужу. Мы и не ожидали, что
она станет членом нашей группы. Разумеется, мы тем более не мечтали, что она
станет членом компартии. Она не проявляла никакого интереса к политическим
делам и была к ним совершенно равнодушна.
О бывшей жене Вукелича Эдит[21 - Вукелич Эдит (годы жизни неизвестны) –
датчанка, преподаватель гимнастики, член группы «Рамзай». Первая жена Бранко
Вукелича с 1929 г. Прибыла с ним в Японию 11 февраля 1933 г. В ее доме в Токио
размещалась радиостанция Клаузена. После развода с Вукеличем покинула Японию в
сентябре 1941 г. – Прим.ред.]
Эта женщина также не была членом моей группы. Однако вначале она играла ту же
роль по отношению к Вукеличу, как Анна Клаузен по отношению к своему мужу
Клаузену. После того как разошлась с Вукеличем, она предоставляла свой дом для
радиопередач, проводимых Клаузеном, и тем самым помогала нам. Этим и
ограничивалась ее помощь нашей группе. Она не проявляла интереса к политике, и
не было никакой надежды на то, что она станет на коммунистический путь.
О Мидзуно[22 - Мидзуно Сигэру (1910 – 1945) – друг Одзаки по Шанхаю, специалист
по Китаю, член Коммунистической партии Японии. Одзаки в 1939 г. устроил его на
работу в центр исследования Китая. Неоднократно арестовывался японской полицией
за левые убеждения. Умер в тюрьме в 1945 г. – Прим.ред.]
Мидзуно оказывал содействие моей группе в Китае, а в Японии он был известен как
друг Одзаки и его помощник. Сам я встречался с ним только один раз в ресторане.
В Японии он ни разу не передавал свою информацию непосредственно мне. Однако,
по моему мнению, он оказывал помощь Одзаки.
О Каваи[23 - Каваи Тэйкити (1901 – 1981) – японский репортер левых убеждений,
друг Одзаки по Шанхаю. В 1936 г. впервые был арестован, но не выдал Одзаки и
Зорге. После освобождения через 10 месяцев до сентября 1941 г. находился в
Китае. По «делу Зорге» был осужден на 10 лет тюремного заключения. Освобожден в
октябре 1945 г. – Прим.ред.]
Каваи являлся моим помощником в моей разведгруппе в Китае и непосредственно со
мной поддерживал отношения. В Японии Мияги и Одзаки после ряда консультаций со
мной взяли его в нашу группу и привлекли к работе. Однако в конечном счете он
почти не пригодился в нашей работе. Сам я никогда не получал непосредственно от
него никаких материалов. Вся информация шла ко мне через Одзаки и Мияги. То,
что им не были получены удовлетворительные результаты, обусловлено, по-видимому,
трудностями, связанными с его личными обстоятельствами.
О Косиро[24 - Косиро – один из информаторов Ётоку Мияги. – Прим.перев.]
Косиро не являлся членом моей группы. Однако был другом Мияги и косвенно
помогал группе, чем и был полезен нам. Один или два раза я встречался с ним в
ресторане, и он произвел на меня очень хорошее впечатление. С моего согласия
Мияги стал поддерживать с ним очень тесные контакты.
О Гюнтере Штейне[25 - Штейн Гюнтер (1900 – ?) – журналист-международник,
коммунист. После прихода к власти в Германии нацистов выехал в Англию и принял
британское подданство. В Токио находился в 1936 – 1938 гг. в качестве
корреспондента ряда английских и американских газет. До августа 1938 г. в его
доме в Токио размещалась радиостанция Клаузена. В 1950 г. был арестован в
Париже по обвинению в шпионаже в пользу СССР, но категорически отрицал эти
обвинения, выслан в Англию. – Прим.перев.]
Штейн был самым активным образом связан с работой моей группы. С учетом его
идеологических установок и личных качеств можно сказать, что это был подходящий
человек для моей группы. Я сообщил в Москву о том, что пока он оставался в
Японии, его неплохо бы привлечь в состав моей группы. Однако разрешения на это
не последовало.
КОРОТКО О ХАРАКТЕРЕ РАЗВЕДГРУППЫ В ЯПОНИИ
По моему мнению, мою разведгруппу следует рассматривать в качестве особого
органа, находящегося в подчинении Центрального комитета Советской
коммунистической партии. В этом характерная особенность группы. Другой важной
особенностью является то, что в техническом и организационном отношении она
была связана с так называемым четвертым управлением Красной армии. Разведгруппа
получала указания и от четвертого управления и выполняла для него ограниченный
спектр заданий. Поэтому по определенным видам разведывательной информации
группа поддерживала отношения с Красной армией. Однако нельзя не видеть, что
эти отношения имели второстепенное значение в сравнении с отмеченной выше
характерной особенностью разведгруппы. Непосредственных отношений с Коминтерном
по разведывательным делам у группы не было. И я не знаю, в какой мере доходила
до Коминтерна посылаемая мной информация и как она использовалась. С
Коминтерном были только косвенные отношения. И они обусловлены только тем, что
два-три члена моей группы являлись прежде членами компартий различных стран. То,
что эти люди были приданы моей группе, обусловлено, по-видимому,
посредничеством Коминтерна. Однако неизменным остается тот факт, что моя группа
является, по существу, организацией Центрального комитета.
ДОПОЛНЕНИЕ К ВЫШЕИЗЛОЖЕННОМУ
Выше я изложил в общих чертах свое мнение о характере моей японской группы. Я
уже отмечал, что нет прямых доказательств такого мнения. Однако в основе его
лежит мой собственный опыт, и у меня нет сомнений на этот счет. Если же
исходить из того, что нельзя принимать во внимание мнение, основанное на
формуле «…в то-то верю» и «…в том-то убежден», то мы должны полагаться только
на факты, которые я уже излагал. В таком случае определенно можно сказать
только следующее. С ноября 1929 года мои разведгруппы и я сам в техническом и
организационном отношении являлись непосредственной частью разведывательных
органов Красной армии, а именно так называемого четвертого управления. И если
взять за основу такую ограниченную точку зрения и исходить только из бесспорных
фактов, то окончательный вывод должен быть таким: мои разведгруппы в Китае и
Японии являлись особыми подразделениями четвертого управления.
Глава II
КОМИНТЕРН И СОВЕТСКАЯ КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ
КОМИНТЕРН И СОВЕТСКАЯ КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ
Моя разведывательная группа в Японии являлась одной из организаций, подчиненных
Советской коммунистической партии. Можно чистосердечно признать, что все члены
группы работали во имя продвижения дела коммунизма, а отнюдь не из-за денег и
личных интересов. При таких условиях очень важное значение в настоящем деле
имеют отношения между Коминтерном и Советской коммунистической партией, а также
их роль в международном коммунистическом движении.
ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ СОВЕТСКОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИЕЙ И КОМИНТЕРНОМ В ФОРМАЛЬНОМ И
ТЕОРЕТИЧЕСКОМ ПЛАНЕ
Коминтерн не является партией. Это международная организация национальных
коммунистических партий. Он состоит из многих секций, представляющих отдельные
партии, одной из которых является Советская коммунистическая партия. Замысел
Коминтерна как международной организации состоит в деятельности в интересах
мирового коммунизма и в объединении мира в единое коммунистическое общество.
Короче говоря, в том, чтобы покончить с частной собственностью на средства
производства, с классовой эксплуатацией и угнетением с расовой тиранией и
объединить все государства на основе единого фундаментального плана. Другими
словами, создать Советский Союз во всемирном масштабе. Эта унифицированная
объединяющая программа указывает роль, которую разные народы и расы должны
играть в процессе своего неуклонного движения в целях достижения мирового
коммунизма. Следовательно, глобальная политика Коминтерна не является простым
суммированием различных программ всех его секций, а представляет собой гораздо
более значимую про
|
|
