| |
Отто Скорцени и секретные операции абвера
К А Залесский
Залесский К А
Отто Скорцени и секретные операции абвера
Залесский К. А.
Отто Скорцени и секретные операции абвера
Предисловие
В этом сборнике читатель сможет познакомиться с тремя произведениями разного
жанра, но при этом логически и фактически связанными одной сквозной темой, не
потерявшей своей актуальности до наших дней. Тема эта - ведшаяся накануне и в
ходе Второй мировой войны подрывная деятельность абвера военной разведки и
контрразведки гитлеровского вермахта, которая возглавлялась небезызвестным
специалистом этого дела - адмиралом Вильгельмом Канарисом. Немаловажную роль
играли здесь и два других постоянно конкурировавших между собой
террористическо-карательных ведомства (оба они входили в состав зловещего
гиммлеровского Главного управления имперской безопасности (РСХА*): управление
внешнеполитической разведки Вальтера Шелленберга и гестапо "папаши" Мюллера.
Все эти разведывательно-диверсионные и террористические органы Третьего рейха в
той или иной, прямой или косвенной форме были накрепко связаны с именем автора
первой включенной в сборник книги - весьма удачливого, дерзкого и (употребляя
новомодное словцо) крутого эсэсовского обер-бандита. Исполосованная шрамами
(отнюдь не в бою, а в пьяных студенческих стычках) наглая физиономия этого
любимца Гитлера уже давно стала визитной карточкой оберштурмбаннфюрера СС
(подполковника) Отто Скорцени - одного из главных головорезов "черного ордена"
с эмблемой "мертвой головы". Несмотря на то, что Международный военный трибунал
в Нюрнберге признал СС преступной организацией, Скорцени - руководитель ее
военной спецслужбы - избежал заслуженного возмездия, вовремя перейдя на службу
к новым хозяевам, которым мог пригодиться в начавшейся "холодной войне" между
Западом и Востоком. А потому он цинично решился поведать миру о своих
"геройствах" на службе фюреру и рейху.
Уже в 1950 году он выпустил свою книгу "Секретная команда Скорцени", где с
"правдивостью" незабвенного барона Мюнхгаузена и хлестаковской "легкостью в
мыслях необыкновенной" живописует свои военные "подвиги", стараясь отмыться от
собственных кровавых дел и попытаться сохранить "в подлости оттенок
благородства", что ему, разумеется, не удалось. Этот "плутовской роман"
эсэсовского авантюриста был издан во многих странах Запада, выпущен также на
французском языке, с которого и сделан публикуемый в данном сборнике русский
перевод.
Но никак нельзя при этом пройти мимо того, что в предисловии к французскому
изданию его публикаторы "нечаянно" (а может быть, намеренно?) забывают, что
Скорцени - отнюдь не безобидный мемуарист, ностальгически повествующий о
событиях дней минувших, а официально признанный немецкий военный преступник.
Они даже "простодушно" (?) восхищаются теми "невероятными приключениями... что
выпали на долю этого офицера СС личности, признаемся откровенно, так и не
сумевшей реализовать себя до конца". К счастью для человечества, разгром
гитлеровской Германии помешал этому эсэсовскому мерзавцу полностью реализовать
свои гнусные качества террориста и мастера кровавых дел, что дорого обошлось бы
свободолюбивым народам, в том числе и французскому... И все же, при объективной,
весьма критической оценке дышащих самовлюбленностью и самоупоением писаний
Скорцени интересующийся историей Второй мировой войны и обогащенный современным
политическим опытом читатель сможет узнать немало любопытных подробностей о
подготовке и проведении различных диверсионных и террористических актов (в
частности, о похищении свергнутого в 1943 году Муссолини, о противоречащих
международному праву диверсионных действиях "команды Скорцени" во время
последней попытки Гитлера в декабре 1944 года предпринять контрнаступление в
Арденнах и о многом другом). Но при этом не надо забывать, что книга Скорцени -
не покаяние, а панегирик военного преступника самому себе. К его воспоминаниям,
как уже сказано, следует подходить критически, не забывая, что это - попытка
набить себе цену и извратить преступный смысл своей деятельности.
Вот почему читателю будет полезно и поучительно с большим вниманием прочесть
документальный и строго научный (что отнюдь не делает его сухим и скучным)
рассказ немецкого публициста и историка Юлиуса Мадера, который в буквальном и
переносном смысле слов как следопыт в дебрях секретности шел по следам этого
человека со шрамами. (Кстати, именно Мадер дал ему эту прилипшую к его облику
кличку.) Этот документальный рассказ служит как бы своеобразным контрапунктом к
апологетическому жизнеописанию, вышедшему из-под пера самого Скорцени, и
проливает истинный свет на его "геройства". Достаточно напомнить слова Скорцени,
сказанные им даже в 1960 году: "Будь Гитлер жив, я был бы рядом с ним!" (что
отнюдь не помешало ему вступить в активное сотрудничество со спецслужбами США и
участвовать в реакционных, профашистских и неонацистских движениях различных
стран). А под конец Скорцени, действовавший под личиной коммерсанта, нашел
покровительство у испанского каудильо Франко и вместо того, чтобы быть
вздернутым на виселице, спокойно скончался в Мадриде 5 июля 1975 года в
собственной постели.
"Войны возникают не случайно и не вдруг, их заблаговременно планируют и
тщательно готовят", - со знанием дела констатирует в заключающем сборник
документальном очерке Юлиуса Мадера "Говорят генералы шпионажа" один из
руководителей абвера. В очерке на большом документальном материале (главным
образом на основе письменных показаний этих генералов в советском плену)
освещаются история, структура, методы деятельности и важнейшие
шпионско-диверсионные операции этого секретного ведомства гитлеровского
вермахта, а также его крупные просчеты в оценке военной мощи и экономического
потенциала Советского Союза. Мадер доводит повествование об абвере до конца
февраля 1944 года, когда эта спецслужба была за свои неудачи и из-за недоверия
к ней Гитлера и Гиммлера расформирована, включена в состав Главного управления
имперской безопасности и таким образом полностью подчинена своему злейшему
конкуренту - СС. Сам же "двуликий адмирал" Канарис (уже давно осознавший, что
война проиграна, и стремившийся к сепаратному миру с Западом) после провала
антигитлеровского Июльского заговора 1944 года вместе со своим заместителем
генерал-майором Гансом Остером за причастность к этому заговору был повешен в
концлагере Флоссенбюрг.
Целесообразно обратить внимание читателя на то, что обе книги Юлиуса Мадера
были написаны в период обостренной "холодной войны" между двумя
противостоявшими на мировой арене военно-политическими блоками. Это были годы,
когда Западная Германия при содействии западных держав, прежде всего США,
используя при создании бундесвера старые военные кадры (включая в ряде случаев
одиозных эсэсовских преступников), усиленно ремилитаризировалась и
перевооружалась с целью вступления в НАТО, чему категорически противились СССР
и ГДР. Поэтому обе книги написаны в резко полемических тонах, что, однако,
нисколько не снижает их фактологической и познавательной ценности. С тех пор,
как известно, военно-политическая обстановка в Европе и во всем мире
кардинальным образом изменилась, а потому некоторые прежние критерии, суждения,
понятия и пропагандистские клише устарели.
Григорий Рудой
Отто Скорцени
Мои секретные задания
ПРЕДИСЛОВИЕ К ФРАНЦУЗСКОМУ ИЗДАНИЮ
По трем причинам взялись мы за публикацию мемуаров Отто Скорцени,
родоначальника нацистских коммандос. Прежде всего, очень сложно найти как в
реальной жизни, так и в художественной литературе более невероятные приключения,
чем те, что выпали на долю этого офицера СС - личности, признаемся откровенно,
так и не сумевшей реализовать себя до конца. Освобождение Муссолини и занятие
Замка на горе в Будапеште сделали бы честь героям Дюма и гангстерских романов
30-х годов. Редкий кинобоевик содержит в себе столько приключений, сколько их
пережил Скорцени, выполняя секретные задания в разных странах Европы.
Во-вторых, редко когда человек, не занимавший каких-либо значительных постов ни
в иерархии государственной власти, ни в армии, играл такую роль в истории
Второй мировой войны. Скорцени, один из сотен тысяч обычных немецких офицеров,
на какое-то время сковал действия целой армии союзников!
И вместе с тем Скорцени не герой в "чистом виде", это самый настоящий эсэсовец,
фанатично преданный фюреру и рейху. И это - третья причина, по которой мы
взялись публиковать эту книгу. Феномен Скорцени - кристаллизация духа
национал-социализма в самой опасной и заразной форме. Военная машина рейха,
работающая, казалось бы, как часы, как вы увидите, читая книгу, ничто без таких
людей, как Отто Скорцени.
РОЖДЕНИЕ КОММАНДОС
Вот уже больше года, как я был не у дел. Ослабевший после дизентерии,
подхваченной в последнюю русскую кампанию, я смирился с приговором врачей,
признавших меня негодным, во всяком случае сейчас, к службе в боевых частях. В
должности военного инженера я прозябал в тыловой части под Берлином. Когда
осенью 1942 года я узнал, что дивизии СС будут превращены в танковые, то
направил рапорт с просьбой разрешить мне пройти курсы танковых офицеров. Затем
мне удалось получить назначение в 3-ю танковую дивизию СС. Вскоре, однако,
новый приступ дизентерии показал, что мое состояние не позволяет выдерживать
чрезмерные нагрузки. После нескольких недель, проведенных в госпитале, я был
снова отправлен в свою берлинскую часть. К счастью, не надолго.
В начале апреля 1943 года я был вызван в Главный штаб войск СС. Там один из
высокопоставленных офицеров сообщил мне, что требуется офицер с хорошим
техническим образованием для организации "специальной части". Чтобы уточнить
задачу, которую собирались поставить перед этим подразделением, мой собеседник
коротко обрисовал схему различных спецслужб, собранных под крылом абвера
(секретная служба вермахта). Так я первый раз прикоснулся к совершенно
секретной области, о которой знали только посвященные. Надо сказать, что я имел
о ней самое поверхностное представление. Чтобы вам стал понятен круг проблем,
которыми я должен был отныне заниматься, расскажу об общей структуре этой
организации.
Абвер подчиняется непосредственно Верховному главнокомандованию вермахта (ОКВ).
Он состоит из трех служб. Первый отдел занимается собственно военной разведкой.
Второй отдел активно действует только в военное время. Он занимается
подготовкой и проведением диверсионных и террористических актов в тылу
противника, а также осуществляет мероприятия по деморализации войск врага
посредством соответствующей пропаганды. Третий отдел ведет контрразведку, то
есть организует борьбу против шпионов и диверсантов противника в собственных
тылах.
(Я допускаю, что слова "шпионаж", "террористический акт" и "диверсия" кажутся
пугающими и отвратительными многим обывателям, поэтому должен напомнить, что
подобные службы, хотя бы и замаскированные под разными благозвучными названиями,
существуют во всех странах. В настоящее время все великие державы вынуждены
содержать свою Интеллидженс сервис или, как это скромно называют французы,
Второе бюро.)
В начале войны Верховное главнокомандование создало в подчинении руководителей
секретных служб ударный батальон "Бранденбург". Мало-помалу этот батальон вырос
и превратился к январю 1943 года в штурмовую дивизию "Бранденбург". На это
соединение были возложены задачи по проведению некоторых секретных операций, в
том числе разрабатывавшихся Службами безопасности. Вокруг этих операций висела
такая плотная завеса секретности, что большинство населения не знало даже о
существовании этой дивизии. Но вот уже почти год, как Главное командование
войск СС решило создать вторую подобную часть, она получила кодовое название
"Специальный учебный лагерь Ораниенбург". И руководство СС искало офицера,
обладающего знаниями по всем военным специальностям, а также разбирающегося в
технике, чтобы поручить ему возглавить это подразделение и ускорить его
подготовку.
Этот пост и был мне предложен моим собеседником. Я сразу же представил себе все
последствия этого назначения. Приняв неожиданное предложение, я решительно
покончу с обычной военной жизнью, чтобы занять особое место, которое
предназначено не для всех. Мне пришел на память девиз Ницше: "Жить надо в
опасности!". "Может быть, в этом качестве я смогу послужить моей родине
наиболее эффективным образом в момент, когда Германия вступила в тяжелый и
жестокий период своей истории", - подумал я. Это последнее соображение в конце
концов, вероятно, и повлияло на мое решение. Я принял предложение, оставив за
собой право на отставку, если моих возможностей и способностей окажется
недостаточно для такой деликатной миссии.
20 апреля 1943 года я получил новое назначение вместе со званием капитана
запаса. Перед тем как приступить к своим обязанностям, я был представлен шефу
отдела политической разведки Службы безопасности, генералу СС Вальтеру
Шелленбергу. Это был еще достаточно молодой человек, весьма элегантный,
казавшийся очень любезным. По правде говоря, я не очень много понял из его
объяснений. В конце концов, я только что переступил порог области деятельности,
с которой до этого был совсем незнаком. Я понял только, что подразделение,
которым мне предстояло командовать, должно было быть готовым совершать рейды по
тылам противника и что первая группа уже готова к отправке. Вот о чем шла речь.
Нефтедобывающие районы южного Ирана были оккупированы почти с самого начала
войны английскими войсками, в то же время север страны находился под "защитой"
нескольких русских дивизий. С другой стороны, союзники максимально использовали
иранские железные дороги для перевозки в Россию все возрастающего количества
военного снаряжения. Особенно это относилось к США, которые с момента
вступления в войну, 1 декабря 1941 года, своими массированными поставками
значительно укрепили способность Советского Союза к сопротивлению. Это в общих
чертах было уже мне знакомо, но только теперь я понял, в каких гигантских
объемах выражалась эта помощь. Я стал отдавать себе отчет в чрезвычайной
важности помощи союзников для России. Тогда передо мной ставилась задача
перерезать или, по крайней мере, постоянно угрожать этим путям сообщения,
атакуя их прямо в центре страны. Шелленберг надеялся достичь этой цели, оказав
поддержку мятежным горным племенам, которые отказывались подчиняться
центральным иранским властям. Небольшие специально подготовленные группы
немецких солдат должны были снабжать оружием восставшие племена кашгайцев и
других мятежников и работать с ними в качестве инструкторов. На месте они будут
принимать по радио приказы, указывающие, по мере развития событий и в
зависимости от необходимости и возможностей, цели для атак.
Уже несколько месяцев два десятка человек из "Специального лагеря" это
временное наименование моего будущего подразделения - изучали под руководством
иранского инструктора персидский язык. Кроме того, каждой группе будет придан
иранец, который станет сопровождать солдат, когда они отправятся на операцию.
Первая команда была в целом готова, и оставалось только получить сигнал от
немецкого агента, находившегося - естественно, нелегально - в Тегеране.
Для маскировки этого предприятия секретные службы дали ей название "операция
"Француз". Место приземления парашютистов - берег соленого озера юго-восточнее
Тегерана. Группа в составе двух офицеров, трех унтер-офицеров и одного иранца
ждала приказа на вылет. После бесконечных переговоров с люфтваффе* 200-я
истребительная эскадрилья согласилась предоставить в наше распоряжение один
"Юнкерс-290", единственный немецкий самолет, обладавший необходимым радиусом
действия. Пришлось до килограмма рассчитывать вес снаряжения, чтобы самолету
хватило топлива на полет туда и обратно. Только тот, кто участвовал в подобных
предприятиях, знает, сколько раз надо взвесить, изменить, снова просмотреть
каждую деталь, каждую позицию из списка снаряжения. С какой тщательностью надо
отбирать каждый предмет: оружие, одежду, боеприпасы и продовольствие,
взрывчатку и, плюс ко всему, подарки вождям мятежных племен. Что касается
последних, я всегда с ужасом вспоминаю, как лихорадочно искали мы охотничьи
ружья с серебряной инкрустацией и пистолеты с золотыми орнаментами на
рукоятках!
Местом старта был выбран аэродром в Крыму. К несчастью, взлетная полоса была
так коротка, что потребовалось еще облегчить самолет, естественно за счет
снаряжения. Затем несколько дней ждали благоприятной погоды, с безлунной ночью,
чтобы без проблем пролететь над русской территорией. Когда наконец наступил
момент отправки, снова оказалось, что самолет слишком перегружен, поскольку к
тому времени ливневые дожди размыли и привели в негодность летное поле. В
который раз мы вынуждены были отказываться от части снаряжения. Но было принято
решение позднее послать дополнительный самолет, который сбросит на парашютах
все, что не смог взять первый.
Наконец все готово. На этот раз взлет состоялся. Через четырнадцать часов
тревожного ожидания мы получили первое сообщение, что наши люди благополучно
приземлились, живые и здоровые, на иранской территории.
Наступило лето 1943 года. Положение на различных театрах военных действий было
неблестящим. Это я мог почувствовать, даже не читая сводок, ибо на каждом этапе
организационной работы я наталкивался на упорное сопротивление чиновников. Ни
одна из служб, к которым я обращался, не спешила предоставлять в мое
распоряжение людей или необходимое оборудование и снаряжение. Все приходилось
буквально выдавливать по капле.
Вначале группа, заброшенная в Иран, добилась кое-каких результатов, по правде
сказать, достаточно скромных. Им удалось установить связь с отрядом мятежников
и выполнить несколько мелких диверсий, в пределах своих возможностей, которые,
правда, были не очень значительны, поскольку нам не удалось отправить им
обещанное подкрепление. У нас не было достаточного количества самолетов
"Юнкерс-290" - это единственный немецкий самолет, способный выполнить такой
полет без промежуточной посадки.
Между тем "Специальный лагерь Ораниенбург" сформировал вторую группу в составе
шести солдат и одного офицера. В последний момент их отлет задержался из-за
аварии самолета при разбеге. Аварии, ниспосланной провидением, как мы узнали на
следующий день. Один из наших агентов в Тегеране неожиданно появился в Турции
после скоропалительного бегства. Из Константинополя он сообщил - и вовремя, -
что наша разведывательная сеть в Тегеране разгромлена, все агенты арестованы.
Ему одному удалось спастись.
В этих условиях было бы безумием посылать вторую группу, которая попала бы в
полную изоляцию, без всякой связи с Тегераном или с первой группой. Поэтому нам
пришлось отказаться от продолжения операции "Француз". К тому же через
некоторое время мятежные племена прекратили вооруженную борьбу и сложили оружие,
предоставив нашим солдатам выбор: остаться с ними или уйти. Но для наших людей,
не владеющих местным языком в совершенстве, добраться до границы с ближайшим
нейтральным государством - Турцией было безнадежным делом. Вскоре предводители
мятежников были вынуждены выдать немцев английским войскам. Перед угрозой плена
один из офицеров покончил жизнь самоубийством, другой вместе с тремя
унтер-офицерами был интернирован в лагере на Ближнем Востоке. Эти четверо
вернулись в Германию только в 1948 году.
222
В конечном счете операция "Француз" закончилась провалом. Но я должен сказать,
что в то время другие задачи казались мне более интересными. Однажды
техническая служба VI управления Главного управления имперской безопасности
(РСХА) предоставила мне для ознакомления планы, касавшиеся промышленного
развития СССР. Так как нельзя было найти никаких сведений об этом ни в прессе,
ни даже в работах по географии или политической экономии, этот ворох
статистических выкладок, карт, планов и т. п. меня особенно заинтересовал.
Сотрудники VI управления выработали и план - под названием "операция "Ульм"" -
диверсий, который предусматривал нападение на некоторые оборонные заводы и их
полное или частичное уничтожение. Я сразу же понял, что есть возможность
значительно ослабить промышленный потенциал врага и эта цель может быть
достигнута силами всего одного хорошо подготовленного и умело действующего
подразделения коммандос. Но в то время у нас такого еще не было.
Организационный этап в создании моего подразделения был еще далек от завершения,
и я сознавал, что мне самому надо еще многое узнать.
Я УЧУСЬ
Перед тем как принять на себя командование новым подразделением управления
политической разведки, я погрузился с головой в довольно специфическую работу:
стал изучать все сообщения и доклады, касающиеся деятельности британских
коммандос. Еще в России я увидел, что можно извлечь полезные уроки, критически
осмысливая действия противника. Почему нельзя воспользоваться этим методом и в
моем нынешнем положении? Признаюсь, я был буквально поражен, изучая операции
британских "специальных подразделений", находившихся под командованием лорда
Маунтбеттена. Доклады об их дерзких вылазках открыли мне совершенно новые
перспективы в нашей деятельности. Было совершенно очевидно, что пресловутая
Интеллидженс сервис, всегда окруженная завесой таинственности, с самого начала
войны значительно активизировала свои действия.
С другой стороны, я внимательно прочитал рапорты об операциях нашей дивизии
"Бранденбург". Мне сразу бросилось в глаза, что это соединение имело в своем
распоряжении средства гораздо более скромные, чем у противника, - но это
обстоятельство не мешало, однако, часто достигать замечательных результатов.
Последующий анализ того, что я смог узнать, корпя как каторжник - по крайней
мере в течение двух недель я прочитал, просматривая и делая выписки, горы
документов, - дал мне уверенность, что командование подразделением коммандос
предоставит мне великолепную и неожиданную возможность внести мощный вклад в
победу Германии. Наши противники не больше нас могли защитить все огромное
пространство своих тылов. Нашей задачей было определить среди жизненно важных
центров врага те, которые немногочисленные, но хорошо подготовленные и
решительно действующие специальные разведывательно-диверсионные подразделения
могли подвергнуть нападению с разумным и немалым шансом на успех. Тогда, при
соответствующей тщательной подготовке каждой операции и при наличии необходимых
средств, мы могли бы достичь важных результатов. С другой стороны, эта задача
мне казалась тем более увлекательной, что до сего дня военные усилия Германии
почти не обращались к этому направлению.
Именно в те дни я окончательно решил принять на себя руководство подразделением
коммандос, существующим или вновь создаваемым. До меня "Специальным лагерем"
командовал голландский капитан, член СС. Командирами отделений единственной
роты были солдаты, прекрасно знавшие свое дело, приобретавшие свой боевой опыт
в течение нескольких лет войны, - это была люди, на которых я мог положиться. У
меня была базовая команда, вполне достаточная для начала работы. Напротив, что
касается учебного курса и тренировочных занятий, мне не хватало опытных
инструкторов. На помощь пришел случай. Во время одного из визитов в
штаб-квартиру управления политической разведки я встретил там своего старого
товарища, руководившего одним из подразделений СС, Карла Радля, который сразу
же принял мое предложение помочь в формировании новой части. Он также
представил мне двух офицеров, только что прибывших в распоряжение VI управления,
от которых я легко добился согласия перейти ко мне.
Затем я энергично принялся за работу. Я получил приказ развернуть "Специальный
лагерь" численностью до батальона. Кроме того, главное командование войск СС
поручило мне организовать новый ударный отряд, батальон "Фриденталь". Благодаря
хорошим отношениям с офицерами многих армейских частей мне удалось быстро
собрать под своим командованием достаточное количество офицеров, унтер-офицеров
и солдат, чтобы сформировать второе подразделение. С другой стороны, мы нашли
идеальное место для расположения нового подразделения. В местечке Фриденталь,
недалеко от Ораниенбурга, среди гигантского, постепенно возвращавшегося в дикое
состояние парка тихо дремал небольшой замок времен Фридриха Великого.
Просторные поля в его окрестностях также прекрасно отвечали нашим потребностям.
Я сразу же приступил к организации тренировочных полигонов и постройке казарм,
складских помещений и других необходимых построек. Претворение в жизнь
разработанных планов - замечательное занятие. Напротив, бесконечные демарши,
которые приходилось предпринимать, чтобы буквально вырывать в различных
конторах и службах средства для осуществления этих планов, почти сводили на нет
всю работу. Вынужденный драться с пресвятой администрацией и ее апостолами,
этими канцелярскими крысами, я приобрел даже некоторый опыт в этой не видимой
миру войне. В конце концов я стал даже находить в этих лабиринтах выходы. Но,
должен признаться, Карл Радль намного превзошел меня в этом искусстве, став
настоящим асом в этом трудном и неблагодарном деле.
И вот утверждена программа обучения и тренировок. Сделано большое дело. Я
приступил к подготовке личного состава нового подразделения, настолько полной,
насколько было возможно. Нашей целью было настроиться на выполнение любого
задания в любой точке земли. Каждый солдат проходил сначала обычную подготовку
солдата пехоты, затем он должен был освоить, более или менее подробно, навыки
гранатометчика, артиллериста полевого орудия, танкиста. Естественно, все должны
были уметь водить не только мотоцикл или автомобиль, но также катер и даже
паровоз. Плюс к этому я зарезервировал много времени для занятий спортом, в
частности плаванием. Кроме того, мы организовали краткосрочные курсы
парашютистов.
Одновременно в специализированных классах проходили подготовку люди, отобранные
для особых операций. Они изучали иностранные языки и, в общих чертах, тактику
нападения на промышленные объекты противника. В то время я считал нашей главной
задачей борьбу против Советского Союза, с одной стороны, и против
англо-американского присутствия на Ближнем Востоке - с другой. К сожалению, я
не отдавал себе достаточного отчета в том, что шел 1943 год, то есть уже
четвертый год войны. Возможно, я инстинктивно гнал от себя эту мысль, стараясь
сконцентрироваться только на достижении ближайших результатов, которых еще
можно было достигнуть, постоянно говоря себе, что выражение "слишком поздно" не
должно фигурировать в словаре солдата. Никогда не поздно осуществить важную
операцию. Чем меньше времени нам отпущено, тем быстрее мы должны готовиться...
Вот и все.
НАШИ АНГЛИЙСКИЕ "ДРУЗЬЯ"
Перед самым моим назначением служба политической разведки уже начала
организовывать в Голландии разведкурсы. Эта несколько необычная школа
располагалась в имении одного голландского аристократа. Там готовились в
основном радисты и диверсанты. Однажды, оставив мою работу в Фридентале, я
отправился туда. С первого взгляда я понял, что они работают более масштабно,
чем мог позволить себе я в Германии. Учебным центром руководил полковник
секретных служб. Неудобство для меня состояло в том, что хотя он не служил в
регулярной армии, звание у него было гораздо выше моего. К счастью, он сразу же
сам предложил перейти под мое командование.
Почти все, что я узнал в эту поездку о деятельности наших контрразведывательных
служб, было для меня новым. С другой стороны, я смог воочию представить себе ту
активность, с которой союзники, особенно англичане, действовали в этом
направлении. Каждую ночь скоростные самолеты пролетали над оккупированной
нашими войсками территорией Франции, Голландии, Бельгии, сбрасывая парашютистов,
шпионов и диверсантов, а также оружие, радиостанции, взрывчатку и снаряжение
для уже действующих агентов.
По оценкам наших спецслужб, почти пятьдесят процентов вражеских агентов
попадали в плен через несколько дней или даже часов после приземления. Кроме
того, 75 процентов снаряжения, сброшенного на парашютах, регулярно оказывалось
в наших руках. Я попросил и получил разрешение собирать эти трофеи, и теперь
наши враги любезно приняли на себя заботу о снабжении моего подразделения
необходимыми материальными ресурсами. Этот не очень дорогостоящий метод я
рекомендую взять на вооружение всем будущим командирам отрядов коммандос.
Я ознакомился и со многими рапортами, сделанными на основании результатов
допросов арестованных английских агентов. Изучив их ответы, я смог уяснить
огромную пропасть нашего отставания в этой области, которую нам предстояло
преодолеть. Меня особенно интересовали методы формирования и подготовки
специальных подразделений, применявшиеся нашим противником из-за Ла-Манша. По
моей просьбе при допросах на этом было сконцентрировано внимание, и вскоре я
обладал ценной, достаточно подробной информацией.
Так, мы узнали, что большинство разведывательно-диверсионных школ английских
секретных служб находится в Шотландии, в запретной, тщательно охраняемой зоне,
где они были искусно разбросаны по изолированным усадьбам. Многие арестованные
агенты добровольно рисовали нам детальные планы этих мест и подъездных путей к
ним. С другой стороны, мы теперь знали британские программы обучения и
подготовки и имели представление, в каком направлении нам работать.
Там же в Голландии, я познакомился с несколькими так называемыми двойными
агентами. Некоторые наши пленники - люди, для которых деятельность секретного
агента была только возможностью заработать на кусок хлеба, легко позволяли
убедить себя "сменить форму" и работать в качестве секретного агента против
своих бывших хозяев. Этот факт - гораздо более распространенный, чем об этом
думают, - убедил меня в том, что действительно важные и опасные задания
необходимо поручать только добровольцам. Совершенно очевидно, что искренний
энтузиазм и готовность рисковать жизнью за правое дело, за честь родины
находятся среди основных слагаемых элементов успеха, который, при отсутствии
этих двух побудительных причин, становится проблематичным. От наемника,
подсчитавшего стоимость своей шкуры, нельзя ждать нерушимой преданности. Редкие
исключения, которые я знаю, скорее подтверждают это правило, чем опровергают
его.
Во время этой поездки я также узнал, что голландское отделение нашей секретной
службы установило с нашими английскими "коллегами" замечательные отношения по
радио и вело настоящую радиоигру. Нашим службам удалось завладеть дюжиной
радиопередатчиков, сброшенных на парашютах, и, что особенно ценно, шифрами,
позволяющими читать и кодировать сообщения. С помощью агентов, для которых эти
передатчики и шифры были предназначены, мы установили регулярный диалог с
Англией. По полученным таким образом сведениям была уже обнаружена целая
подпольная сеть Сопротивления, состоявшая из нескольких сотен голландцев. В
настоящее время эта организация не проявляла никакой активности, поэтому было
решено отложить аресты в надежде, продолжая нашу игру, достичь более
существенных результатов.
222
Помимо прочих сведений пленные агенты сообщили нам, что в английских спецшколах
используются для тренировок в стрельбе бесшумные револьверы. В Германии до сих
пор не производился этот вид оружия, и нам не удавалось получить его образец в
"посылках", попадавших в наши руки. Мне в голову пришла дерзкая мысль: а если
воспользоваться нашей радиоигрой и просто попросить прислать один такой
револьвер? Наше голландское отделение сразу же изъявило готовность передать
этот "заказ".
Через две недели, когда я снова приехал в Гаагу, мне действительно передали
образец этого оружия, револьвер калибра 7,65, несколько примитивной конструкции,
что, возможно, делает его более надежным и менее подверженным капризам
механизмом. Если бы он был только более совершенным! (Получилось, что после
получения радиограммы, посланной от имени агента по кличке Клад, англичане
прислали револьвер - естественно, на самолете, - а нашим службам удалось
перехватить груз, в котором он находился.) Я немедленно провел испытание,
выстрелив прямо в раскрытое окно нашей голландской конторы, по стае уток,
прогуливавшихся вдоль канала. Я мог засвидетельствовать, что выстрела почти не
было слышно, на улице никто из прохожих даже не повернул голову.
Среди снаряжения, которое английские самолеты регулярно сбрасывали на
территорию Франции, Бельгии и Голландии для своих агентов и отрядов
Сопротивления, были и пистолеты-пулеметы "стэн". Едва увидев это оружие, я был
буквально поражен простотой его конструкции, позволявшей - и это было
совершенно очевидно - быстрое его изготовление и надежную работу. По нашим
сведениям, у англичан имелся глушитель и к этому автомату, но они еще держали
его в строгом секрете. Обстоятельство, которое, конечно, только подстегнуло
меня, и я решил попробовать добыть в свое распоряжение это таинственное оружие.
Но как это сделать? На этот раз наша милая система "заказов по радио" не
сработала. Или англичане что-то заподозрили, или они решили придержать
секретное оружие в резерве.
По случаю я узнал, что один голландский капитан должен вот-вот отправиться в
Англию с другой секретной миссией. Он должен был на небольшой яхте достичь
сначала Швеции, а затем направиться в один из шотландских портов, где ему
предстояло принять почту для английских агентов, работавших в Голландии. По
моей просьбе ему поручили дополнительно, если будет возможность, попытаться
получить от английских военных и один глушитель для автомата "стэн".
Благодаря этой уловке я, к своей радости, в конце июля 1943 года уже держал в
руках образец этого устройства, первого из попавших в Германию. Перед моим
мысленным взором пронеслись сцены бесшумного боя, в котором можно было
использовать это оружие. Группа в тылу врага, вооруженная автоматами с
глушителями, могла избежать потерь при непредвиденной встрече с патрулем
противника, она не рисковала - при стрельбе - привлечь внимание других
вражеских подразделений, которые могли прийти на помощь. Я был убежден, что
любой солдат диверсионного отряда или просто армейской разведгруппы должен
иметь подобное оружие.
Но руководство лаборатории вооружений в Берлине было другого мнения. Вернувшись
во Фриденталь, я показал этот глушитель нескольким высокопоставленным офицерам;
чтобы придать демонстрации особо яркий характер, я разыграл маленький спектакль.
Пока мы прогуливались по парку был уже поздний вечер, - солдат, который шел за
нами в отдалении, выпустил несколько очередей в воздух, опустошив целый магазин.
Надо было видеть удивление ошеломленных офицеров, когда я показал им гильзы,
усеявшие землю. Они выдвинули, однако, множество возражений. Убойная сила им,
видите ли, показалась недостаточной, и точность стрельбы вроде бы уменьшалась
при применении глушителя.
Тогда я предложил им скопировать сам пистолет-пулемет "стэн" - оружие очень
простое и в тоже время очень надежное - и поставить его на вооружение немецкой
армии. Этот автомат можно было вывалять в грязи, топтать его ногами и затем
снова использовать, немецкий же аналог не мог вынести подобного обращения.
Кроме того, производство "стэна" требовало только части времени и материалов,
необходимых для изготовления немецкого автомата.
Тогда наши дорогие бюрократы нашли другие причины, чтобы отклонить мое
предложение. На этот раз они использовали авторитет самого Адольфа Гитлера:
фюрер когда-то сказал, что у немецкого солдата должно быть лучшее оружие из
существующих в мире. Действительно, точность стрельбы "стэна" была несколько
хуже, чем у немецкого автомата. Эти господа забыли только, что автомат или
пистолет-пулемет являются оружием ближнего боя, и никакой солдат не использует
его для поражения дальней цели.
ВСТРЕЧА С КАНАРИСОМ
Однажды ко мне обратился лейтенант штурмовой дивизии "Бранденбург" Адриан фон
Фолькерсам. Этот потомок старинного балтийского рода был прекрасным солдатом и
уже в 1941 году доказал это, получив Железный крест за дерзкий прорыв на
Восточном фронте. Мой гость рассказал о недовольстве, которое царит среди
ветеранов "Бранденбурга". Уже давно, объяснил он мне, дивизия не выполняла
никаких специальных задач. Напротив, она все чаще становилась пожарной командой
и была вынуждена вести бои там, где могло справиться любое другое армейское
соединение. Понесенные во время этих боев потери были очень высокими и, что
особенно важно, практически невосполнимыми, ведь дивизия была сформирована
почти только из людей, владеющих иностранными языками и готовых добровольно
пойти на любую "специальную" операцию. После такого вступления он перешел к
основной цели своего визита: сам он, как и другие офицеры его батальона,
случайно услышал о новом подразделении, к формированию которого я приступил, и
они были бы счастливы вступить в него. Они хотели узнать, не помогу ли я им в
этом. Фон Фолькерсам с первого взгляда произвел на меня приятное впечатление, и
я пообещал ему использовать для этой цели все мои возможности.
Это обещание вскоре привело меня к моей первой и единственной встрече с
адмиралом Канарисом, шефом абвера. Я случайно узнал, что доктор Кальтенбруннер,
в то время шеф Службы безопасности и мой непосредственный начальник, и
руководитель политической разведки Шелленберг собирались встретиться с
Канарисом для обсуждения более тесной координации действий абвера и секретных
служб СС. Я попросил разрешения присутствовать на этой встрече и заручился их
поддержкой в моей попытке вырвать у адмирала разрешение на переход одиннадцати
офицеров "Бранденбурга" в мое подразделение.
Нас проводили в скупо освещенный кабинет, где мы расположились в глубоких
креслах. Любопытный факт: несмотря на мою прекрасную память на лица, я сейчас
не могу точно вспомнить лицо адмирала Канариса. Я помню только человека
среднего роста, массивного, с лысым черепом, одетого в морскую форму. От его
лица в памяти остались лишь бесцветные глаза, бесстрастный взгляд которых
непрерывно перебегал с одного собеседника на другого или же застывал, иногда на
несколько минут, на какой-то воображаемой точке на стене.
Но мне никогда не забыть адмирала Канариса как моего противника, если не
сказать - врага. Вот человек, который в совершенстве овладел искусством
оставаться неуязвимым. Его можно было сравнить с медузой: палец легко
погружается в желеобразную массу, но потом ее форма полностью восстанавливается,
как будто ничего не случилось. С замечательной ловкостью Канарис пытался нам
помешать, разнообразными искусственными препятствиями стараясь свести на нет
наши планы, которые ему не нравились.
Однако когда надо было, я тоже умел быть упрямым. На этом пункте нашего визита
дело застопорилось. Целых три часа мы пытались различными ухищрениями добиться
его согласия на перевод одиннадцати его офицеров к нам. Постоянно Канарис
находил, я бы даже сказал сильнее - изобретал все новые причины для отказа. Как
только мы находили аргументы против одних его возражений, он тут же выдвигал
другие.
Наконец он все же разрешил переход одиннадцати офицеров дивизии "Бранденбург" в
мое подразделение. Я облегченно вздохнул и покинул кабинет, стараясь не очень
выказывать свой триумф и не чувствовать себя победителем после ожесточенного
боя. Но в момент, когда его начальник штаба уже готов был подписать необходимые
бумаги, адмирал, к нашему удивлению, нашел дополнительные возражения и в конце
концов перенес свое решение на "потом", то есть на совершенно неопределенное
время, а может быть, на "никогда". Перед этим последним проявлением его злой
воли я предпочел временно отступить; с меня было достаточно. И только через
несколько месяцев, в ноябре 1943 года, мне удалось окольными путями достичь
успеха в этом деле.
РОЖДЕНИЕ ГРАНДИОЗНОГО ПЛАНА И ЕГО ПОХОРОНЫ
В то время я также установил отношения с "Организацией курфюрста", под этим
кодовым названием скрывалась разведслужба люфтваффе. Очень быстро я понял, что
они работают почти образцово и очень эффективно. Наш первый же контакт дал
толчок рождению более тесного и плодотворного сотрудничества. Архивные службы
этой организации обладали ошеломляющим количеством сведений практически по всем
странам, которые могли нас интересовать. В частности, у них имелись
аэрофотоснимки обширных пространств на восток до Волги, на юго-восток до
Аральского моря, на юг - до Месопотамии и Суэцкого канала. К сожалению, все эти
фотографии относились к 1940-1941 годам, то есть были еще тех времен, когда
люфтваффе господствовала в воздухе на всех фронтах.
В этих обширных архивах я также нашел богатую документацию о промышленном
потенциале наших противников. Углубляясь в свои новые обязанности, я уже
ознакомился с разведданными, касающимися военной промышленности Советского
Союза, собранными в рамках подготовки операции "Ульм". Но только получив доступ
к картотекам архива люфтваффе, я начал понимать, как мало мы до тех пор знали и
какую гигантскую задачу поставило передо мной руководство.
Мы знали, что русские перевезли большинство своих важнейших военных заводов на
восток и перепрофилировали находившиеся там предприятия. За Уралом появился
промышленный район, превышающий по площади территорию рейха в то время.
Поскольку люфтваффе могла совершить лишь ограниченное число разведывательных
полетов над этими районами, нам пришлось искать другие источники информации. Мы
собрали и систематизировали тысячи показаний советских военнопленных, которые
дополняли сведениями, полученными от некоторых фирм - особенно немецких и
французских, - выполнявших в свое время работы в этих регионах. Таким образом,
мы вскоре могли нарисовать достаточно детальную картину промышленной структуры
в этом индустриальном конгломерате. И тогда я воочию увидел, какой объем
подготовительной работы нам еще предстояло выполнить, перед тем как приступить
к диверсионным операциям, которые имели бы разумные шансы на успех.
Совершенно очевидно: невозможно разрушить как авиационными налетами, так и
диверсионными актами все заводы, разбросанные на такой обширной территории. Мы
должны были прежде всего выделить "нервные центры". Каждый индустриальный район,
особенно если он построен всего за несколько лет по какому-то официальному,
единому и строго выполняемому плану, неизбежно имеет слабые места. В этом
конкретном случае "ахиллесовой пятой" были электростанции, строительство
которых предусмотрено тем же общим планом, что и возведение заводов. Русские
инженеры буквально вытащили их из земли. Как и везде, они удовлетворяли
максимальные потребности в электроэнергии, но из-за быстрого развития региона
не существовало никакой резервной системы электроснабжения. Значительное
снижение выработки электроэнергии на электростанциях должно было привести к
пропорциональному снижению производства. С другой стороны, системы связи сети
также могли быть слабым звеном, если бы их временный вывод из строя привел к
перерыву в работе заводов.
Мы ориентировали нашу подготовку в этом направлении. С помощью специалистов
люфтваффе, которые тоже очень заинтересовались нашим проектом, мы
сконцентрировали наши усилия на этих двух целях и вскоре могли с
удовлетворением констатировать, что дело быстро продвигается вперед. К
сожалению, наша систематическая, целенаправленная подготовка была внезапно
прервана - и на многие месяцы - по приказу, преследовавшему, естественно,
благие цели, но плохо продуманному, который был спущен из "высоких сфер". Вот
что произошло: один из чиновников министерства вооружения направил Гиммлеру
меморандум по поводу гигантских доменных печей Магнитогорска, на Урале.
Импульсивный, как всегда, Гиммлер сразу же издает приказ: "Специальной группе
"Фриденталь" немедленно подготовить диверсионную операцию против доменных печей
Магнитогорска с целью их полного разрушения. Командиру "Специальной группы"
докладывать мне ежемесячно о ходе подготовки и представить мне, как только
будет возможно, вероятную дату начала операции". Этот приказ я нашел однажды
утром на столе своего кабинета.
После консультаций со многими экспертами мы пришли к следующим двум выводам.
Первое - о самом Магнитогорске и об окружающих его промышленных районах у нас
нет никакой достоверной, документированной информации. Поэтому нам будет
необходимо, в первую очередь, провести необходимую разведку, что потребует
месяцев и месяцев напряженной работы. Второе - нам есть над чем поломать
голову: совершенно непонятно, как "бедные диверсанты" смогут доставить такое
огромное, необходимое для этой цели количество взрывчатки так близко к объектам
диверсии, которые, к тому же, тщательно охраняются.
Немедленное проведение операции выглядело совершенно нереальным. Но каким
образом довести эту информацию до рейхсфюрера? Когда, по своей наивности, я
хотел просто послать в адрес этих "высоких сфер" объективное и подробно
аргументированное объяснение непреодолимых препятствий, с которыми мы
столкнулись, надо мной просто посмеялись. Шелленберг прочитал мне настоящую
лекцию по методике действий в подобной ситуации: по его словам, прежде всего
следовало продемонстрировать крайний энтузиазм по поводу любого проекта - даже
самого бессмысленного, исходящего от начальства, и постоянно говорить, что
подготовка идет ускоренными темпами. И только позднее можно постепенно начинать
приоткрывать истинное положение дел, но все еще по каплям. Чтобы оставаться
хозяином положения в этих играх, необходимо научиться хоронить подобные проекты
так, чтобы сам их автор о них больше не вспоминал. Тогда высокое начальство
будет считать вас идеальным исполнителем, достойным их доверия и поддержки.
Так и произошло. Мы потратили почти полтора года, чтобы "похоронить" эту
грандиозную, но совершенно бессмысленную и невыполнимую идею.
В СТАВКЕ ФЮРЕРА
26 июля 1943 года я завтракал в гостинице "Эдем", расположенной в центре
Берлина, со своим старым другом, в то время профессором Венского университета.
После превосходной трапезы мы с чашечками кофе, или, скорее, того
неопределенного напитка, который должен был играть роль кофе, сидели в холле,
болтали, вспоминали Вену и общих знакомых. Это короткое бегство в гражданскую
жизнь - я даже был не в военной форме - давало мне ощущение отдыха, разрядки.
Однако с течением времени какое-то странное, неясное чувство тревоги и
беспокойства охватывало меня. Хотя я заранее предупредил телефониста гостиницы,
где меня можно найти, тревога не проходила.
Наконец, не в силах больше терпеть, я позвонил в свою контору. Оказалось, моя
секретарша уже сбилась с ног в поисках меня. Почти два часа меня искали везде,
где только можно.
- Шеф, вас вызывают в ставку фюрера, - возбужденно прокричала она в трубку. -
До 17 часов самолет будет ждать вас на аэродроме Темпельхоф.
Я понимал весь этот ажиотаж, ведь до сих пор меня никогда не вызывали в ставку.
Скрывая, насколько можно, волнение, охватившее меня, я только сказал:
- Передайте Радлю, пусть немедленно идет ко мне в комнату, уложит мою форму и
туалетные принадлежности в чемодан и привезет все на аэродром. Я туда
отправляюсь прямо сейчас. Вы не знаете, о чем может идти речь?
- Нет, шеф. Мы ничего не знаем.
Я торопливо попрощался со своим другом, который был явно взволнован, узнав, что
меня вызвали в ставку, и прыгнул в такси. По дороге я пытался догадаться о
причине столь неожиданного вызова. Может, речь пойдет об операции "Француз"
(диверсии на иранских железных дорогах)? Или о проекте "Ульм" (нападение на
военные заводы Урала)? Все возможно, хотя я плохо представлял, как мое
присутствие в ставке фюрера могло ускорить подготовку к этим операциям. "Ну что
ж, - сказал я себе, - поживем - увидим!"
На аэродроме Радль, мой адъютант, уже ждал меня с чемоданом и портфелем. Я
быстро переоделся. Радль рассказал мне последние новости. По радио только что
объявили о смене режима в Италии, но ни я, ни он не видели никакой связи между
этим событием и моим вызовом в ставку.
Когда мы направились к летному полю, я увидел, что винты "Юнкерса-52" начали
медленно вращаться. "Какой комфорт, - успел подумать я, - этот огромный самолет
для меня одного!" В последний момент я вспомнил, что забыл сказать главное.
- Надо, чтобы я мог с вами связаться в любой момент, - крикнул я Радлю. - Как
только я узнаю, о чем идет речь, я вам позвоню. Две роты пусть находятся в
полной боевой готовности! Это главное.
Самолет взлетел, развернулся и начал набирать высоту. Я снова принялся гадать.
Что меня ждет в ставке фюрера? С кем я встречусь? Чем больше я размышлял, тем
меньше понимал. В конце концов я прекратил попытки разрешить эту загадку и
принялся рассматривать самолет, в котором был единственным пассажиром. Прямо
перед моим креслом я обнаружил небольшой шкафчик с напитками. Набравшись
наглости, я через приоткрытую дверь спросил у летчиков, имеет ли право пассажир
пользоваться его содержимым. Двух рюмок коньяка оказалось достаточно, чтобы
успокоить мои нервы, и я смог с высоты полюбоваться живописными видами земли,
над которой мы пролетали.
Вскоре мы пересекли Одер и под нами поплыла зеленая шахматная доска новых
территорий в чередовании лесов и полей. Мне любопытно было, где мы приземлимся,
ведь до сих пор я не знал о ставке фюрера, как и большинство смертных, больше
того, что она расположена в Восточной Пруссии и носит кодовое название "Волчье
логово". К счастью, мой адъютант позаботился обо всем и положил в портфель
карту Германии, по которой я мог проследить наш маршрут. Через полтора часа
после взлета с берлинского аэродрома мы пролетели, на высоте километра, над
городом Шнейдемюль, затем пилот, в кабину которого я к тому времени перебрался,
показал мне внизу зеркало большого озера и перекресток железных дорог
Варшава-Данциг и Инстенбург-Познань. Железнодорожные пути выделялись на земле с
ясностью геометрического чертежа, и я подумал, какую прекрасную цель
представляет этот перекресток железных дорог для авиации противника. Через
секунду эта мысль разозлила меня. Я переживаю прекрасный час, мощный самолет
несет меня в волшебно сияющем небе над прекрасной страной, а я не могу забыть,
хотя бы на минуту, об этой проклятой войне.
За нашей спиной солнце все больше клонилось к горизонту. Постепенно самолет
снизился до высоты 300 метров. Пейзаж внизу начал меняться, превращаясь в
плоскую равнину, перерезанную многочисленными речушками и испещренную пятнами
озер. Я бросил взгляд на карту и понял, что, пролетев почти 500 километров, мы
оказались над Мазурскими болотами. В этих местах, под Танненбергом, в начале
Первой мировой войны старый Гинденбург нанес жестокое поражение русским войскам.
С радостью и гордостью я подумал, что сегодня фронт находится далеко на
востоке, где-то под Смоленском, за сотни километров от границ Германии.
Самолет начал снижаться по широкой спирали. В неясном свете сумерек я различил
на берегу озера большой аэродром. "Юнкерс" еще опустился, коснулся колесами
земли и, пробежав по бетонной дорожке посадочной полосы, остановился. Перед
бараком, маскировавшим здание аэродромных служб, меня ждал "мерседес".
- Гаупштурмфюрер СС Скорцени? - осведомился унтер-офицер. - У меня приказ
немедленно доставить вас в ставку.
По прекрасной дороге, проложенной через лес, мы вскоре достигли первого пояса
безопасности - охраняемого шлагбаума. Унтер-офицер подал мне пропуск, который я
должен был предъявить вместе с личными документами офицеру поста. Он записал
мое имя в журнал, я расписался, шлагбаум поднялся, и мы снова поехали. Теперь
дорога стала немного эже. Мы пересекли березовый лес, переехали через
железнодорожные пути и достигли второго поста. Снова проверка документов. Я
вышел из машины, офицер опять записал мое имя, потом попросил подождать и стал
звонить по телефону. Положив трубку, он спросил, знаю ли я, кто меня вызывает.
Я, естественно, чувствуя себя неловко, ответил, что не имею ни малейшего
понятия.
- Вас вызвал Главный штаб ставки фюрера, которая расположена в Чайном домике, -
сказал тогда он, явно находясь под впечатлением того, что услышал с другого
конца провода от своего собеседника. Я же не знал, что и подумать. Даже это
уточнение ничего мне не говорило. Какого черта мне делать в Главном штабе
фюрера? Озадаченный и изрядно заинтригованный, я снова сел в машину.
Через несколько метров мы проехали нечто вроде портала - единственный вход на
обширную территорию, окруженную высоким забором из колючей проволоки. Можно
было подумать, что мы оказались в старинном парке, обустроенном с большим
вкусом, с березовыми рощами, прорезанными капризно переплетающимися тропинками.
Вскоре я смог различить несколько строений, на первый взгляд расположенных без
всякого порядка. На крышах некоторых строений росла трава и даже небольшие
деревца. Над другими зданиями и над подъездными дорогами была натянута
маскировочная сеть, скрывавшая ставку от вражеской авиации. С воздуха местность
должна была казаться, вероятно, заросшей лесом и необитаемой.
Совсем стемнело, когда мы наконец остановились перед Чайным домиком. Это было
простое деревянное одноэтажное строение, состоящее из двух крыльев, соединенных
чем-то вроде закрытого перехода. Позднее я узнал, что левое крыло занимала
столовая, где фельдмаршал Кейтель, начальник штаба Верховного
главнокомандования вермахта, обедал в окружении своих ближайших сотрудников.
Собственно, Чайный домик находился в правом крыле здания. Я вошел в просторный
вестибюль, меблированный удобными креслами и несколькими столами. Пол был
застелен толстым ковром. Меня встретил гаупштурмфюрер СС и представил пяти
другим офицерам - подполковнику и майору сухопутных войск, двум подполковникам
люфтваффе и штурмбаннфюреру СС. Вероятно, ждали только меня, поскольку сразу
после представления гаупштурмфюрер вышел, чтобы через минуту вернуться.
- Господа, - объявил он, - я провожу вас к фюреру. Каждый из вас коротко
изложит свою военную биографию. Затем фюрер, возможно, задаст вам несколько
вопросов. Следуйте за мной...
Сначала мне показалось, что я плохо понял. Потом безотчетный страх почти
парализовал мои ноги. Через несколько мгновений я должен был, в первый раз в
моей жизни, предстать перед Адольфом Гитлером, фюрером Великой Германии и
Верховным главнокомандующим вооруженных сил рейха! Вот уж, действительно,
сюрприз из сюрпризов! "В волнении я, наверное, наделаю непростительных ошибок и
буду вести себя как последний дурак! Только бы все прошло нормально", - думал я,
следуя за другими офицерами. Мы прошли метров сто, прежде чем я начал
соображать, в каком направлении мы идем.
Мы вошли в другое здание, тоже деревянное, и оказались в просторном вестибюле,
похожем на тот, что был в "Чайном домике". Я успел лишь заметить светильники,
рассеивающие мягкий свет, и на противоположной стене небольшую картину в
скромной рамке: "Фиалка" Дюрера. Затем наш провожатый распахнул одну из дверей,
и мы прошли в большую комнату, размером примерно шесть на девять метров. Справа
от меня была стена со множеством окон, закрытых простыми занавесками. На
середине стоял массивный стол, покрытый картами. Перед монументальным камином,
занимавшим почти всю левую стену, находился маленький столик и вокруг четыре
или пять кресел. В глубине - свободное пространство, на котором и остановилась
наша группа. Как самый младший по чину, я занял место на левом фланге ряда. На
бюро, расположенном между двумя окнами, я заметил безукоризненный частокол
множества остро заточенных карандашей. "Именно здесь вырабатываются величайшие
решения нашей эпохи", успел только подумать я, как прямо перед нами
распахнулась дверь.
В едином порыве мы застыли, головы повернулись в сторону двери. И вот я
переживаю незабываемое мгновение: появляется человек, который больше, чем любой
другой государственный деятель, решительно повернул судьбу Германии, мой
господин, которому я безраздельно предан уже много лет и которому я абсолютно
доверяю. Какое странное ощущение солдата, внезапно представшего перед своим
главнокомандующим! (Я полагаю, что в тот момент, когда пишу эти строки, боле
|
|
