композитора, где тот пишет, что «ему оказало большую честь ее предложение и он 
безутешен тем, что на месяцы застрял в такой трудной работе». (Вероятно, Мата 
Хари попросила его написать балет специально для нее — это желание преследовало 
ее долгие годы.) Позднее, когда она жила в Берлине, Массене, незадолго до 
своего возвращения в Париж, писал ей полное чрезмерных восторгов письмо:

«Как счастлив я был увидеть вас снова! Мата, Мата — через несколько минут я 
уезжаю в Париж! Спасибо, спасибо — и мое горячее восхищение!»

Письмо было написано на голубой бумаге с перфорированным прорезиненным краем, 
как это было принято в 1906 году. Письмо адресовано было «Мадам Мата Хари, 
Берлин». Массене, родившемуся в 1842 году, было тогда уже почти шестьдесят пять 
лет. Книги о Массене не упоминают об его путешествии в германскую столицу. В 
написанной им самим книге «Мои воспоминания», вышедшей в 1912 году — в год его 
смерти, он называет лишь одну свою поездку в Германию — в Байрейт. Но интерес 
композитора к слабому полу был всем известен, а Мата Хари вполне могла 
возбудить его воображение в такой степени, чтобы он ради нее совершил короткое 
путешествие на север.

В Берлине Мата Хари стала любовницей господина Альфреда Киперта, богатого 
землевладельца, поместье которого находилось прямо у ворот города. Киперт был 
лейтенантом 11-го Вестфальского гусарского полка. Его супругой была 
красавица-венгерка. А для Мата Хари он снял апартаменты на Находштрассе, 39, 
недалеко от Курфюрстендамм, главной улицы нынешнего Западного Берлина. Вместе с 
лейтенантом Кипертом она побывала на императорских маневрах в Яуэр-Штрайгау, 
Силезия, которые проходили с 9 по 12 сентября 1906 года. Это обстоятельство 
будет упомянуто в ходе судебного разбирательства одиннадцать лет спустя как 
важный подозрительный момент, «подтверждавший» ее предполагаемую шпионскую 
деятельность.

29 августа 1906 года Мата Хари написала из Берлина письмо в Париж Габриэлю 
Астрюку. В нем она сообщила ему, что получила из Лондона предложение выступить 
там в пантомиме, «что мне очень подходит». Но куда охотнее она занималась бы 
этим в Монте-Карло, «где у меня был такой большой успех». В том же послании она 
упоминает о приезде Массене и сообщает, что композитор «ввел ее в Венскую 
оперу».

В оперном театре этого города она никогда не танцевала. Но она отправилась в 
Вену, где в конце 1906 года начались ее победы над Австро-Венгерской монархией. 
Ее прибытие тут же вызвало «войну трико». На своих первых выступлениях она 
танцевала голой. Потом, в театре «Аполло» надела трико. Это побудило прессу к 
публикации целых серий полемических статей о том, имеет ли какую-то ценность 
танец в плотно облегающем трико, полуголой или совсем голой. На самом деле в 
Вене было вдоволь частично или совсем открытой плоти, чтобы эти споры не 
утихали.

Мата Хари жила в отеле «Бристоль». В отеле «Националь» устроилась американская 
танцовщица Мод Аллан. Между этими дамами поселилась никто иная, как сама 
Айседора Дункан. Мод Аллан не одевала на сцену «ничего, кроме золота». Потом на 
венских сценах появилась одна танцовщица, одетая только в носовой платок, 
«который держала в руке». Даже известные широтой натуры венцы были слегка 
шокированы. А когда прибыла еще и Мата Хари, пламя «войны трико» охватило 
первые страницы всех газет. Но Мата Хари выиграла эту войну. Хотя некоторые 
дамы из высшего общества считали, «что это заходит уже слишком далеко», 
достаточно было нескольких ее выступлений, и все нашли их вполне 
удовлетворительными. Корреспондент венской газеты «Фремденблатт» дал прекрасное 
описание танцовщицы, как он увидел ее в отеле «Бристоль».

«Высокая и стройная, с пластичностью грации хищного зверя, с иссиня-черными 
волосами, окаймляющими маленькое лицо, казавшееся необычным». «Лоб и нос — 
классические — пришедшие прямо из античности. Длинные черные ресницы оттеняют 
глаза, а брови походи на такие тонкие дуги, будто их написала кисть художника».

Было много и других интервью, пока она не показала себя на сцене перед 
сгоравшими от нетерпения венцами. Ибо Мата Хари поняла, что реклама стала 
важнейшей частью ее карьеры. Корреспондента немецкой «Дойчес Фольксблатт» она 
приветствовала «на вполне свободном, изысканном немецком языке». Пока слова 
струились из ее рта, она еще успевала демонстрировать свои губы «как пухлые 
розовые лепестки».

— Во время представления люди забывают о женщине во мне, — объясняла Мата Хари,
 — так что я в танце, в котором все жертвую божеству, а в конце — и себя саму, 
что символизируется тем, что я спускаю с себя охватывающий бедра пояс, 
последнюю деталь одежды, и только полсекунды стою голой, никогда не пробуждала 
ни в ком никаких иных чувств, кроме интереса к выражаемым моим танцем мыслям. 
(Мата Хари действительно достигла вершин в искусстве грациозно сбрасывать 
вокруг себя разные интересные предметы.)

Стыдливая Мата Хари, видимо, очень наивно оценивала свою венскую публику. А 
может быть — и это более вероятно — она старалась заставить венцев предвкушать