обнаружила список активистов, взятых под подозрение, и заблаговременно — до 
арестов — предупредила их. Не забыли и о самом полицейском комиссаре: несколько 
позже, в ходе одной манифестации, он случайно сломал ногу…
     С большой душой и огоньком Люба делала все, что могла, и для нашей 
организации: в 1926 — 1927 гг. ее дважды арестовывали — один раз в Хайфе, 
другой в Иерусалиме.
     Коммунистическая партия назначила меня секретарем своей секции в Хайфе, 
одной из самых многочисленных в Палестине. Мы пустили прочные корни на заводах, 
среди железнодорожников. Так я стал освобожденным партийным работником. Я 
боролся с неукротимой энергией неофита, все могущество моего идеала толкало 
меня вперед. Теперь, живя в полумраке подпольной жизни, я мог выходить на улицы 
лишь по вечерам и при любых своих перемещениях прибегал к тысяче 
предосторожностей, дабы не попасться в лапы преследовавшей нас полиции. Будучи 
неплохим оратором я часто выступал перед трудящимися, занимался организацией 
политической работы, писал листовки и прокламации, председательствовал на 
собраниях, которые мы проводили вопреки всем запретам. На одном из таких 
собраний, в самом конце 1928 года, меня вновь арестовали (вместе с двадцатью 
тремя товарищами) и заточили в хайфскую тюрьму. К счастью, мы успели вовремя 
уничтожить все компрометирующие нас бумаги, благодаря чему у полиции не было 
формальных зацепок, чтобы выдвинуть против нас обвинение.
     И все же всех нас заточили в средневековую крепость СенЖан д'Акр, где 
царил строжайший режим. Нас обрядили в одежды каторжников. Английские, власти, 
не располагая никакими доказательствами нашей партийной принадлежности, не 
признавали за нами статуса политзаключенных и содержали нас как уголовных 
преступников. По всей Палестине разнеслась весть о пекарекоммунисте, который 
несколько недель подряд оставался в камере совершенно голым, не желая позорить 
себя одеждой каторжника… Наше заключение продолжалось. Никаких признаков 
близкого судебного процесса. Власти не знали, как нас классифицировать, к какой 
юрисдикции отнести. Через связного Центральный Комитет сообщил нам, что 
губернатор Палестины, сэр Герберт Сэмюэль, намерен подписать декрет о 
депортации на Кипр любых лиц, подозреваемых в прокоммунистической деятельности. 
Мы решили объявить голодовку, требуя либо освобождения, либо судебного процесса.
 На пятые суткимы объявили, что не только продолжаем голодовку, но и не будем 
пить ни капли чего бы то ни было. Наше упорство одержало верх над 
несправедливостью. Вся Палестина узнала про нашу голодовку. В английской палате 
общин ряд депутатовлейбористов обратились к правительству с запросами 
относительно его политики в Палестине и резко осудили принимаемые там крайние 
меры. На тринадцатый день нас предупредили о близком начале судебного процесса. 
Мои товарищи поручили мне выступить на нем от их имени.
     В первый день коекого из ребят пришлось доставить в зал судебных 
заседаний на носилках — настолько они были истощены. Но этот день оказался 
первым и последним днем процесса. Едва заседание было открыто, как судья, 
взглянув на сидевших по обе стороны от него присяжных заседателей, встал и с 
подчеркнутой иронией произнес:
     «Неужто вы думаете всерьез, что раздражаете британского льва? Так нет же, 
вы ошибаетесь! Никакого процесса не будет! Вы свободны!»
     Жестом он приказал полицейским выпроводить нас из зала. Мы выиграли!..
     В 1928 году в стране начались серьезные трудности, население Палестины в 
полной мере ощутило тяготы экономического кризиса и порождаемойим безработицы, 
которая затронула примерно одну треть еврейских рабочих. Начался массовый выезд 
из страны. В том году Палестину покинули пять тысяч человек, а приехали только 
две тысячи семьсот. Но очень скоро, уже в 1929 году, в стране начались 
антиеврейские акции и преследования, в ходе которых дело доходило даже до судов 
Линча. Это стало причиной драматического недоразумения, возникшего между 
Компартией Палестины и Коминтерном. Понятно, что в глазах Коминтерна 
сложившаяся обстановка рассматривалась как начало мятежа арабского пролетариата,
 причем этот мятеж, безусловно, следовало использовать надлежащим образом. 
Коммунистическая партия Палестины получила указание поддерживать 
антиимпериалистические выступления в арабских деревнях. Мотивировалось это тем, 
что ей так и не удалось внедриться в среду местного арабского населения. Был 
провозглашен лозунг «арабизации и большевизации», словно замена в руководящих 
органах партии евреев на арабов автоматически обеспечивала более широкое ее 
проникновение в гущу мусульманского населения! Такой подход к вопросу встретил 
в Компартии Палестины резкое сопротивление. Группа активистов сочла решение 
Коминтерна авантюристическим. Я присоединился к этому мнению… Одного из наших 
товарищей, пытавшегося следовать указаниям сверху в их самом буквальном смысле, 
линчевали близ Хайфы. Для обеспечения безопасности чеха Шмераля, представителя 
Коминтерна, нелегально находившегося в одном из предместий Иерусалима, пришлось 
принять чрезвычайные меры…
     Эта абсурдная политика привела к снижению влияния партии и среди еврейских 
рабочих. А с другой стороны. Компартия Палестины, я бы сказал, роковым образом 
способствовала советским мероприятиям по решению «еврейского вопроса»в СССР.
     Как это произошло?
     После Октябрьской революции первоначально предусматривалось, что 
национальная жизнь евреев в Советском Союзе расцветет в тех регионах, где они 
были широко представлены, а именно в Крыму, на Украине и в Белоруссии. Но в 
30х годах сталинское руководство поспешно создало Еврейскую автономную область 
с центром в Биробиджане, на границе с Маньчжурией. Благодаря этому 
бюрократическому решению в дальнем сибирском районе с очень суровыми 
климатическими условиями совершенно искусственным образом возникла