Однако вернемся к моей второй встрече с нацистским «ареопагом»…
     Гиринг и остальные не утратили иллюзий, они охотно и подробно излагали 
задуманные ими планы. Но, обнажая передо мною — их пленником — тайные пружины 
этой игры, они тем самым показывали мне свои сомнения в том, что им 
действительно удалось обмануть моего Директора. Они проверяли мои реакции, 
прощупывали меня — не пойду ли я на сотрудничество с ними. Мне же открылась 
одна важнейшая истина. Я понял, что в последующие недели и месяцы на Центр 
обрушатся горы ложной информации. Военные, политические и дипломатические 
донесения, от начала и до конца высосанные из пальца немецкой разведкой, будут 
приниматься в Москве за чистую монету. Пока что наши еще не клюнули, но, когда 
рыбка заглотает крючок с наживкой, Гирингу будет нетрудно затащить ее в сеть, 
осторожно регулируя натяжение лески.
     Мой мозг был предельно возбужден, но, собравшись с мыслями для ответа, я 
старался казаться очень спокойным. Прежде всего мне нужно было пошатнуть их 
уверенность. И я придумал достаточно правдивую историю, чтобы убедить немцев, 
которые, как известно, очень ценят логику. Я им сказал:
     — Вы опираетесь на следующую гипотезу: с помощью «пианистов», «повернутых 
в обратную сторону», вы поведете такую тонкую игру, что Директор будет 
поддерживать радиосвязь попрежнему и ни о чем не догадается. Пусть так. Но 
мыто можем исходить из совершенно иной и не менее ценной гипотезы, а именно: 
наш Директор не слеп или, точнее сказать, не глух, и даже если он уже давно 
понял, что в игре «Красного оркестра» зазвучали фальшивые ноты, то все равно он 
притворяется, будто ничего не замечает… Кто же в этом случае дергает нитки — вы 
или он?
     Гиринг на мгновение смутился, но тут же иронически возразил:
     — Своей акцией 13 декабря 1941 года вы не уладили ваши дела. Теперь Москва 
больше не верит вам, и вы не смогли убедить Директора, что в тот день ваш побег 
удался только благодаря «организации Тодта»…
     Все громко расхохотались, кроме капитана Пипе, приказавшего освободить 
меня, когда меня задержали на улице Атребатов.
     — …Вам хорошо известно, — добавил Гиринг, — что в Москве не верят людям, 
которые побывали хотя бы одну минуту в руках гестапо…
     И тут я решился нанести сильный удар:
     — Вы не знаете, господа, одного решающего факта, а именно того, что 
существует группа контрразведки, абсолютно независимая от «Красного оркестра» и 
выполняющая задачу обеспечения безопасности его членов. Эта группа по особому 
каналу связана с Москвой напрямую и извещает ее обо всем, что происходит здесь…
     Если бы я заявил, что Гитлер — советский агент, то и тогда ошеломление не 
могло бы быть большим. С точки зрения специалистов, информация о существовании 
подобной группы представлялась вполне правдоподобной. Такая организация могла 
бы функционировать, оставаясь неизвестной не только немцам, но и большей части 
людей из «Красного оркестра».
     Сообщение о выдуманной мною группе контрразведки полностью изменило 
ситуацию. В головы моих противников закралось сомнение, постепенно перешедшее в 
уверенность. Я продолжил:
     — Вы поймите, что в этих условиях я более чем сдержанно и осторожно 
подхожу к вопросу о возможности сотрудничать с вами. Я всецело поддерживаю 
основополагающий тезис Бисмарка, согласно которому Германия должна любой ценой 
избегать войны с Россией, но вместе с тем придерживаюсь мнения, что не могу 
участвовать в сооружении здания на песке. И ведь просто смешно, когда я, 
человек, захваченный в плен, должен войти в игру, все правила которой уже 
известны моему Центру…
     Ответ Гиринга вызвал смех:
     — Из ваших слов следует, что я должен освободить вас! Я ответил в том же 
тоне:
     — Это было бы лучшим из всего, что вы могли бы сделать, если вы 
действительно желаете заключить сепаратный мир с Советским Союзом!..
     На этом наше второе собеседование закончилось, и в общем я остался 
доволен: практически мне удалось поколебать их самоуверенность. 26 и 27 ноября 
я разговаривал с Гирингом один на один и отчетливо понял, в чем слабые стороны 
«Большой игры». Вопервых, эта операция находилась лишь в своей начальной 
стадии. В течение всего этого периода немцам пришлось бы обязательно передавать 
Москве ценный материал, чтобы не вызвать ее подозрений насчет «поворота» наших 
раций. Мы получили некоторую передышку. Но — и в этом состояло главное — Гиринг 
понял, что спецсвязь при посредничестве коммунистической партии, о которой ему 
говорил Кент, может опрокинуть все замыслы немцев. Он опасался, что по этому 
каналу Центр уже получил известие о частичном уничтожении «Красного оркестра» 
во Франции. Он знал, что для окончательного успокоения Центра необходимо 
послать ему радиограмму именно через этот канал. Кент сказал Гирингу, что 
воспользоваться этой связью могу только я, и поэтому я стал ему нужен. С полной 
уверенностью я повторил ему, что его операция обречена на провал и что в 
близком будущем он сам в этом убедится. Я заявил, что каждый лишний день без 
моих контактов с ФКП только усилит подозрения Центра.
     Замечу, что эти мои рассуждения отнюдь не были пустым фанфаронством. Я 
твердо надеялся, что раньше или позже Гиринг будет вынужден привлечь меня к 
«Большой игре», и не как безвольную пешку, а как абсолютно необходимого ему 
партнера. Вот когда я, быть может, сумею разрегулировать эту машину изнутри…
     — Если вы станете участником игры, то какие гарантии вашей лояльности 
можете вы нам дать? — спросил меня Гиринг.
     — Вопрос о доверии вообще не ставится, — ответил я ему. — Вы должны пойти