«инспекции». В частности, из нашей виллы вывезли всю мебель. По существу, она 
была разграблена. На месте — изза необычных габаритов — остался лишь 
громоздкий шкаф, в двойной крышке которого и находился тайник с рацией. Шкаф 
оказался опустошенным, но тайника никто так и не обнаружил, и драгоценный 
чемодан остался нетронутым.
     Мы погрузили его в машину дипломата. На обратном пути нам встречались 
только немецкие автомашины. Мы лихо ехали через шлагбаумы и 
контрольнопропускные пункты, солдаты вермахта при нашем приближении замирали 
по стойке «смирно» и отдавали честь дипломатическому номеру нашей машины. И 
вдруг, на полдороге от Брюсселя, невольная остановка. Мотор заглох и ни за что 
не хочет завестись. Мы выходим, ставим свой чемодан рядом на шоссе, решив 
попытать счастья с помощью «автостопа», то есть «голосуем».
     Какое зрелище! Два советских разведчика, чей багаж состоит всего лишь из 
одного радиопередатчика, вкупе с болгарским дипломатом машут проходящим мимо 
немецким автомашинам, окликают их водителей. Наконец перед нами останавливается 
роскошный лимузин. В нем сидят два старших офицера СС. Выслушав болгарина, они 
любезно предлагают довести нас до города. Ктото просит шофера поставить наш 
чемодан в багажник. Остаток пути до Брюсселя проходит в дружеской беседе. Все 
очень мило. Разве можно не удружить болгарскому союзнику?.. Убедив наших 
«конвоиров» не завозить нас прямо на квартиру, мы заходим с ними в кафе, где 
отмечаем нашу встречу (а заодно и расставание) обильными возлияниями. Коньяк 
льется рекой… В конце концов мы остаемся, слава богу, одни и на такси едем по 
адресу, где нам предстоит прятаться. Когда же Аламо делает попытку выйти в эфир,
 мы, к нашему величайшему сожалению, обнаруживаем, что ни приемник, ни 
передатчик не работают. И чтобы всетаки передать донесение о военной 
обстановке, снова приходится прибегнуть к помощи торгового атташе…
     В результате нашей экспедиции в Кнокке у меня возникла новая идея: раз мы 
так легко и беспрепятственно можем передвигаться в автомобиле нашего 
болгарского друга, то почему бы нам не совершить турне по театру военных 
действий? Я поговорил об этом с болгарским дипломатом, пояснив ему, что в 
интересах наших дел нам крайне важно посетить в ряде городов Северной Франции 
филиалы фирмы «Король каучука». Любитель дальних поездок — пусть даже несколько 
рискованных, — имея много свободного времени, добрый от природы и всегда 
готовый помогать людям, болгарин с большой охотой согласился поехать с нами, 
добавив, что воспользуется этой поездкой для встреч с некоторыми своими 
соотечественниками, находящимися в этих краях.
     18 мая мы выехали из Брюсселя, снабженные пропуском, который открывал 
перед нами все дороги и города.
     Поездка длилась десять суток. То были дни прорыва вермахта под Седаном, и 
мы могли наблюдать бои вокруг Абвиля, штурм Дюнкерка. Вернувшись в бельгийскую 
столицу, я составил донесение в восемьдесят страниц, в котором резюмировал все, 
что увидел и услышал в ходе этого «блицкрига», — глубокие танковые прорывы в 
тылы противника, бомбардировки с воздуха важных стратегических пунктов, 
обеспечение коммуникаций между фронтом и тылом и т. д.
     Эти десять суток, проведенные в частых общениях с тевтонскими воинами, 
показали мне, что с ними очень легко входить в контакт. И солдаты и офицеры 
охотно и много пили, быстро хмелели и становились болтливыми. Чувствуя себя 
победителями, они хвастались почем зря, надеялись, что к концу года война 
против Франции и Великобритании окончится, после чего можно будет свести счеты 
с Советским Союзом. В общем, это была целая программа действий.
     Мнение офицеров СС, которые повстречались нам несколько позже, было иным: 
им постепенно начало казаться, что войны с СССР вообще не будет. Это было явным 
результатом нацистской пропаганды, находившей отклик и в советской прессе. 
Тогда в России было модным радоваться дружбе с Германией46. Тот же феномен 
наблюдался и в Германии: сам Геббельс вычеркивал из своих бредовых речей любые 
слова и фразы антисоветского свойства. В течение этих горестных месяцев мы 
частенько слышали из уст немецких офицеров невыносимое для нас сравнение 
режимов Гитлера и Сталина. Дескать между националсоциализмом и «национальным 
социализмом» нет никакой разницы. Они нам говорили, что и тот и другой наметили 
себе одну и ту же цель, но идут к ней разными путями. Но мы предпочитали не 
знать, какие ужасы и кошмары они прикрывали словом «социализм». Я и сейчас 
отчетливо вижу и слышу немецкого офицера, который, хлопнув ладонью по капоту 
двигателя, громко проговорил:
     — Если удачи нашего наступления превзошли все ожидания, то это благодаря 
помощи Советского Союза, который дал нам бензин для наших танков, кожу для 
наших сапог и заполнил зерном наши закрома!
     
5. ПЕРВЫЕ ТАКТЫ
     
     Фронт сдвинулся на юг, и нам нужно было следовать за ним, чтобы провести 
еще одну «инспекционную поездку». На сей раз мы направились в Париж. Петров, 
наш верный болгарский друг, снова сидел за рулем…
     Мы прибыли во французскую столицу через несколько дней после вступления в 
нее немцев. Душераздирающее зрелище: над городом реяло нацистское знамя со 
свастикой, на улицах — одна лишь гитлеровская военщина в серозеленой форме. А 
парижане? Казалось, они покинули город, чтобы не присутствовать при вторжении в 
него вражеских орд.
     Мы решили разместить штабквартиру «Красного оркестра» в Париже, после 
чего последовало установление первых контактов. В конце июня Лео Гроссфогель и 
я приняли предложение одного из наших знакомых — сотрудника шведского