руководителей групп в отдельных странах, то заранее предупреждаю: их надо 
искать и находить только на месте.
     В его голосе угадывалась какаято взволнованность, смысл которой я понял 
намного позже: значительная часть квалифицированных кадров, которые могли бы 
выполнять эту работу, уже была арестована и отдана в руки следователей НКВД. В 
заключение мы договорились, что моя семья как можно скорее присоединится ко мне 
(мужчина, живущий в одиночестве, всегда подозрителен). Мне действительно 
захотелось надеть на себя личину спокойного и деятельного промышленника.
     — Знаю, что могу положиться на вас, — сказал Берзин, — и уверен, что вы 
добьетесь успеха… При отправке добытых вами сведений никогда не задавайтесь 
вопросом: как их примет руководство? Никогда не стремитесь угождать ему. Иначе 
вы будете просто плохо работать…
     Затем он добавил:
     — Тухачевский был прав: война неизбежна и вестись она будет на нашей 
территории…
     Эта фраза была окончательным доказательством его полного доверия ко мне. В 
Москве той поры, где царил сталинский террор, я еще ни разу не слышал, чтобы 
ктото похвалил человека, расстрелянного за «измену»…
     Он проводил меня до дверей своего кабинета.
     — Прислушивайтесь только к голосу вашей совести, — сказал он на прощание.
 — Для революционера только она верховный судья…
     Думаю, что в этих нескольких словах и заключается все политическое 
завещание Берзина, ибо на протяжении всей своей жизни он всегда и во всем 
следовал одним лишь велениям совести.
     В то время Берзин уже знал, что обречен, но он ни о чем не сожалел. Пусть 
сталинский трибунал приговорил его к смерти, но перед судом истории он выиграл 
процесс. А для коммуниста важно только это.
     Наш разговор состоялся осенью 1937 года, и мы условились, что я уеду сразу 
после завершения необходимых приготовлений. Прошел месяц, за ним другой, но 
меня никуда не вызывали, и я оставался в полном неведении относительно 
осуществления нашего плана. Я вернулся на работу в газете. В последние дни года 
из нескольких источников узнал о какихто крутых мерах, принятых в отношении 
разведки. Их значение и последствия представлялись мне вполне очевидными: весь 
наш проект, видимо, был забракован. Идея создания разведывательных баз, 
направленных против гитлеровской Германии, с энтузиазмом разработанная Берзиным 
и Стиггой, противоречила взглядам и целям партийного руководства.
     Я уже было потерял всякую надежду, когда вдруг, в марте 1938 года, мне 
позвонил по телефону какойто капитан, заместитель Стигги. Он попросил меня 
явиться к руководству…
     Побывав четыре раза в «шоколадном домике», я достаточно хорошо запомнил 
лица людей, которых там видел, и теперь, в пятое мое посещение, сразу понял, 
что здесь произошли весьма существенные перемены. Объяснить их только 
случайностью я не мог!
     Меня проводили в кабинет капитана. Он предложил мне сесть и тут же сказал:
     — Будем браться за дело, время не терпит! Мы потеряли шесть месяцев, и 
теперь каждая минута дорога! Так что надо засучить рукава и действовать вовсю!..

     — Я думал, что по такому важному вопросу полковник Стигга примет меня 
лично!
     Его искоса брошенный взгляд и явное смущение были красноречивее слов. Но 
он всетаки решился както объяснить мне ситуацию.
     — Видите ли, дело в том, что пришлось реорганизовать нашу службу. 
Некоторые из нас перемещены. На них возложено исполнение других обязанностей… 
Теперь же нам необходимо подготовить для вас паспорт, наметить маршрут вашей 
поездки и поработать с вами примерно полдня, чтобывы ознакомились с шифрами…
     — Я всегда готов, — ответил я.
     Да, я действительно был постоянно готов. Что еще мне оставалось?
     Я вернулся к себе в довольно удрученном состоянии. Почему они меня 
пощадили? Почему вновь обратились ко мне? Берзина сместили, в чем я уже ничуть 
не сомневался и о чем искренне сожалел. Но всетаки я ответил согласием, и это 
только потому, что, по моему глубокому убеждению, Я. К. Берзин посоветовал бы 
мне поступить именно так. Ибо поручаемая мне миссия была одобрена и 
подготовлена им самым. Поэтому я оставался, так сказать, в его фарватере, 
оставался верен моей с ним договоренности. Только это и было важно для меня. 
Более чем когдалибо борьба против нацизма обрела теперь решающее, 
исключительное значение. Группы, которые мне предстояло подобрать, подпольная 
борьба, механизм которой я должен был создать, — все это было под моей 
ответственностью. А уж если машина будет пущена в ход, думал я, то ничто не 
сможет ее остановить!
     В следующую встречу с капитаном эта моя убежденность еще больше окрепла. Я 
поставил только одно условие:
     — Не знаю, каково положение людей, которым вы даете подобные поручения, но 
пусть будет ясно: я берусь за эту работу как убежденный коммунист. И еще: я не 
военный и не стремлюсь быть кадровым офицером…
     — Это как вам угодно, — ответил он, — но зачислены вы в кадры или нет, для 
нас вы — сотрудник в звании полковника.
     — Какое бы звание вы мне ни присвоили, мне это безразлично и не интересует 
меня…
     Капитан представил меня специалистушифровальщику. Наш шифр был разработан 
на основе романа Бальзака «Тридцатилетняя женщина». В течение нескольких часов