удалось перевербовать, но они продолжали работать в немецкой компартии. Один из 
них по заданию гестапо сообщил в НКВД, что имеет доказательства предательской 
деятельности некоторых руководителей Коминтерна. Затем при его участии в Москву 
было переправлено досье на Пятницкого, «доказывающее», будто после первой 
мировой войны тот вошел в контакт с одной из германских разведслужб. В 
атмосфере, господствовавшей тогда в Москве, этого было вполне достаточно, чтобы 
осудить старого революционера. Машина была пущена в ход, а ее маховик 
завертелся как бы уже сам по себе. Вместе с Пятницким исчезли сотни 
ответственных работников Коминтерна. То была одна из лучших услуг, которую 
Сталин оказал Гитлеру!
     По всем этим делам никакого настоящего следствия не велось. Коли человек 
арестован, значит, уже в силу этого одного он виновен. А раз виновен, значит, 
должен признаться. Ну а если отрицает свою вину, значит, предатель вдвойне. При 
первом же подозрении механизм запускался и действовал вплоть до осуждения 
арестованного. За ним не признавалось даже самое элементарное право на защиту. 
Вся страна превратилась в единое огромное поле деятельности НКВД. Начиная с 
1935 года в каждом городе, в каждой деревне тюрьмы стали заполняться невинными 
людьми. И когда они переполнились, встал вопрос об их расширении или о 
строительстве новых. В развитие «индустрии концентрационных лагерей» 
вкладывалась поистине громадная энергия.
     Иностранные коммунисты, будучи привилегированными наблюдателями, следили 
за волной репрессий, захлестывающей страну. Руководители коммунистических 
партий, возглавлявшие Коминтерн, не только не противились всему этому, но, 
напротив, попустительствовали подобным делам или даже поощряли эту практику, 
ничего общего с социализмом не имеющую.
     Компартии всего мира безоговорочно солидаризировались со сталинской 
политикой. Когда позже я вновь оказался в Париже, мне довелось побывать на 
массовой манифестации в зале Ваграм, где выступали Марсель Кашен и Поль 
ВайянКутюрье, вернувшиеся из Москвы. Там они во главе делегации ФКП 
присутствовали на втором московском процессе. И как же эти два руководителя 
Французской компартии отнеслись к этому процессу? Очень просто — они воздали 
должное прозорливости Сталина, «разоблачившего и обезвредившего» еще одну 
«террористическую группу».
     — Мы собственными ушами слышали, как Зиновьев и Каменев признавались в 
совершении тягчайших преступлений, — воскликнул ВайянКутюрье. — Как вы думаете,
 стали бы эти люди признаваться, будь они невиновными?
     Кашен, ВайянКутюрье, как и остальное руководство ФКП, строили свои 
убеждения исключительно на информации из советских источников, но могли ли они 
знать, что три больших процесса были всего лишь эффектным спектаклем, 
разыгранным на авансцене, и что за кулисами, уже без всяких процессов, без суда,
 без признаний, тысячами исчезали люди, преданные делу коммунизма?
     Руководители коммунистических партий, ответственные иностранные работники 
Коминтерна видели, что репрессии ширятся с каждым днем все больше и больше. Да 
и как они могли бы не замечать этого, если в это же самое время исчезали 
находившиеся в Москве представители иностранных коммунистических партий? В тот 
период в советской столице жило несколько тысяч коммунистов из других стран. 
Они работали в Коминтерне, в Профинтерне, в Крестьянском интернационале, в 
Коммунистическом интернационале молодежи, в организации женщин. Восемьдесят 
процентов из них были уничтожены! Кроме того, тысячи политических беженцев со 
всего света нашли в Советском Союзе пытки и смерть, от которых бежали из 
собственных стран. Так по какому же праву осуждали на смерть всех этих людей, 
которые даже не состояли в ВКП(б)? Все дело в том, что Сталин и его 
приближенные не только стремились направлять идеологически международное 
коммунистическое движение, но и присвоили себе привилегию давать директивы 
«братским партиям», назначать их ведущие кадры и… посылать их на смерть!
     В доме Коминтерна у нас было одно преимущество: именно до нас в первую 
очередь доходили тревожные слухи, как правило, увы, обоснованные. Благодаря 
этому мы были почти полностью информированы о происходящем в стране. Так я 
узнал о деле Бела Куна. Руководитель венгерской революции 1919 года, член 
Исполкома Коминтерна (ИККИ), Бела Кун курировал Балканские страны.
     В один весенний день 1937 года он прибывает на совещание ИККИ, где вместе 
с ним заседают товарищи, знакомые ему уже много лет. Вокруг стола сидят 
Димитров, Мануильский, Варга, Пик, Тольятти и один из руководителей ФКП. 
Мануильский берет слово и говорит, что должен сделать важное заявление. Из 
документов, поступивших из НКВД, продолжает он, явствует, что Бела Кун с 1921 
года является румынским шпионом. Все присутствующие прекрасно знают, кто такой 
Бела Кун, знают о его безграничной преданности делу социализма. Еще час назад 
они горячо пожимали ему руку. Но сейчас никто не протестует, даже не просит 
никаких разъяснений. Заседание прекращается. У выхода Бела Куна ожидает машина 
НКВД. Больше его никогда не видели..
     Прошло несколько месяцев… Внешне все осталось без перемен. Все те же 
актеры в роли обвинителей. Два стула за столом пустуют. Это место 
представителей компартии Польши. Все тот же Мануильский с очень озабоченным 
лицом объявляет, что все руководители польской партии с 1919 года являются 
агентами диктатора Пилсудского… Поскольку, мол, Версальский договор не 
определил точную демаркацию границы нового польского государства на востоке, 
Пилсудский решил воспользоваться этой ситуацией и, рассчитывая на внутренние 
трудности Советской России, перешел в наступление на фронте шириной в пятьсот с 
лишним километров, оккупировал обширные территории. Но вскоре Красная Армия 
перешла в контрнаступление и в июне поляки начали отход. Киев и вся Украина