ответственность за уборку урожая и выполнение плана. Впрочем, в 1936 году 
иностранным коммунистам запретили заниматься какой бы то ни было ответственной 
работой в ВКП(б). Эти поездки на места быстро раскрыли Любе глаза на многое и 
обострили ее критический подход к событиям, происходящим в стране.
     
6. ЛИЦОМ К ЛИЦУ С ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ
     
     Небо над открывшимися мне горизонтами было далеко не безоблачным.
     Так, к моменту моего приезда в Советский Союз партия рассматривала 
коллективизацию как решенную проблему, но старые коммунисты не переставали 
говорить о ней, ибо были травмированы ее практическим осуществлением. Поначалу 
Сталин решил уничтожить кулака как класс. Но очень скоро эта установка 
видоизменилась. В марте 1930 года, когда кампания по коллективизации была в 
самом разгаре, появилась статья Сталина «Головокружение от успехов», в которой 
он осуждал принцип добровольного объединения в колхозы. Теперь крестьяне 
подлежали принудительной коллективизации хоть под артиллерийским огнем, коли 
это понадобится17. Мы, молодые студенты, начитавшись Ленина, знали, что 
коллективизация может быть успешной только при соответствующем воспитании и 
переубеждении крестьянских масс. Кроме того, она мыслилась только при 
определенном уровне промышленного развития, которое обеспечивало бы деревне 
необходимую материальную инфраструктуру.
     В кругах зарубежных коммунистов циркулировал слух, будто коллективизация 
повлекла за собой гибель пяти миллионов людей. Рассказывали также, что крестьян 
высылали целыми деревнями, а многих уничтожали. 1 мая 1934 года я был в 
Казахстане во главе делегации иностранных коммунистов. В Караганде нас принял 
местный партийный руководитель, поехавший с нами на осмотр города.
     На его окраине, в низине был расположен большой барачный лагерь.
     — Вон там внизу — лагерь для бывших кулаков, — сказал он. — Их привезли 
сюда вместе с семьями для работы в шахтах.
     И с какимто удивительно естественным цинизмом он добавил:
     — Товарищи, ответственные за создание этого лагеря, подумали обо всем, 
кроме одного — водоснабжения. Поэтому здесь вспыхнула эпидемия тифа и несколько 
тысяч человек умерло. А то, что вы видите сейчас, — это уже вторая волна.
     В нашу честь был организован большой вечер дружбы. Вместе с нами сидели 
партийный секретарь и какойто полковник НКВД. Он указал нам на четырех хорошо 
одетых мужчин, явно принадлежавших к дореволюционному поколению.
     — Вот наши инженеры, — сказал полковник. — Они руководят эксплуатацией 
шахт. Со временем Караганда станет вторым угледобывающим районом Советского 
Союза.
     Когда эти четыре инженера представились и я узнал их имена, то чуть не 
свалился со стула: в 1928 году одиннадцать инженеров были обвинены во 
вредительстве и казнены после судебного процесса, наделавшего в Советском Союзе 
много шуму. И вдруг четверо из них стоят передо мной! Я поворачиваюсь к 
полковнику НКВД и говорю ему:
     — Послушайте, помоему, это главные обвиняемые по шахтинскому процессу!
     — Вы правы, это именно они…
     — Но ведь их приговорили к смертной казни, и мы думали, что приговор 
приведен в исполнение…
     Выдержав небольшую паузу, мой собеседник сказал:
     — Видите ли, расстрелять когонибудь стоит не так уж дорого, но поскольку 
все они исключительно компетентные в своем деле люди и возможность их 
использования мы считали вполне реальной, то привезли их сюда и сказали им: 
«Под вашими ногами залегают огромные запасы угля… Наш Карагандинский бассейн 
может и должен стать, после Донбасса, вторым угольным центром Советского Союза. 
Все зависит от того, как вы возьметесь за дело. В общем, выбирайте одно из 
двух: либо вы добиваетесь успеха — и ваши жизни спасены, либо…» Эти четверо 
приехали сразу после процесса, — добавил человек из НКВД. — Они свободны и 
выписали к себе свои семьи…
     Его откровение ошеломило нас: ведь если одиннадцать привлеченных к суду 
инженеров действительно совершили преступления, в которых их обвинили, то они 
сто раз заслужили смертную казнь. А с ними вдруг начали торговаться. Это 
казалось просто непостижимым. Но ктото из присутствующих разъяснил нам суть 
дела:
     — Конечно, нельзя сказать, что эти господа были так уж фанатично преданы 
советскому строю. В Донбассе, где все они работали на руководящих постах, 
добыча угля снижалась. Правда, затопление некоторых шахт произошло по 
совершенно естественным причинам. Возможно, какуюто роль сыграли и отдельные 
попытки вредительства. Однако было ли вредительство или нет, но все это раздули 
до предела (особенно в дни процесса), чтобы показать всей стране, почему, мол, 
снижается угледобыча. Ну а в Казахстане мы ничего не опасаемся и на все сто 
процентов уверены, что никто здесь не наладит угледобычу лучше, чем эта 
четверка.
     Значит, инженерам, приговоренным к смерти за «вредительство», доверяли 
эксплуатацию второго по своему значению угольного бассейна Советского Союза! 
Бывших кулаков превратили в шахтеров, умирающих от тифа в лагерях, лишенных 
самых элементарных санитарногигиенических условий! И тут мы, 
студентыкоммунисты, вдруг поняли, что между теорией, которую нам вдалбливали в 
университете, и действительностью пролегла пропасть, о которой мы и не 
подозревали.
     В 1930 году прошел еще один процесс — так называемый «процесс Промпартии».