Может, это и покажется смешным, но должен честно признаться — за все мои 
двадцать пять лет у меня никогда не было настоящего костюма, то есть пиджака с 
брюками. В Палестине весь наш гардероб состоял из шортов и рубашки, а приехать 
в Париж этаким полуоборвышем я ни за что не хотел. Примеряя первый в моей жизни 
костюм, я вертелся перед зеркалом, удивленно разглядывал в нем «нового 
человека» и невольно вспоминал, как евреи из НовыТарга, эмигрировавшие в 
Соединенные Штаты, перед отъездом всячески старались приодеться получше.
     В Париже я не без некоторой гордости сошел с поезда и зашагал по 
незнакомым улицам. В руке я нес небольшой чемодан;
     правда, он был наполовину пуст, но какое это имело значение! Я знал 
заранее, куда пойду. Мой друг детства Альтер Штром покинул Палестину за год до 
меня и обосновался в Париже. Опытный укладчик паркета, он легко нашел себе 
работу. На меня почемуто произвело сильное впечатление само звучание адреса, 
который он мне сообщил: «Отель де Франс», улица Арраса № 9, Париж, Пятый 
городской округ! Да ведь здесь располагался Латинский квартал — студенческий 
район! «Отель де Франс»! Такое роскошное название, безусловно, мог носить 
только какойнибудь дворец. Неужто мой товарищ Альтер Штром заделался 
«капиталистом»? В письме он приглашал меня пожить первые дни у него. Наконец я 
добрался до узкой и мрачной улочки, где под номером 9 стояло небольшое здание. 
Ветры и дожди наполовину стерли надпись «Отель де Франс». Я спросил, как пройти 
в номер господина Штрома. Он был на самом верху, прямо под крышей. Я толкнул 
дверь и сразу же увидел главное: почти всю площадь комнаты занимала огромная 
кровать. В углу стоял небольшой умывальник, у окна — колченогий столик. 
Несколько гвоздей, забитых в дверь, заменяли вешалку. Вот и вся обстановка.
     Вскоре я понял, почему Альтер Штром поселился именно здесь: «Отель де 
Франс» был одним из самых дешевых в Париже. Вдобавок полиция почти никогда не 
заглядывала сюда. Номер Альтера был постоянно открыт для его друзей. Ширина 
кровати позволяла нам удобно размещаться на ней даже поперек. Нередко мы 
ночевали здесь вчетверомвпятером. Часто ребята не имели вообще никакого 
пристанища, и достаточно было сунуть ночному портье несколько су, чтобы он 
смотрел сквозь пальцы на коллективный ночлег в номере Альтера Штрома.
     Но вот неприятность — вся гостиница кишмя кишела клопами. Однажды мы 
купили две бутылки вина и перекрестили «Отель де Франс», назвав его «Отель де 
Ванц» (на идиш «ванц» означает «клоп»)…
     Я решил записаться вольнослушателем в Парижский университет. Правда, для 
этого надо было обзавестись своего рода видом на жительство, но получить его 
было нетрудно, если ты мог доказать полиции, что располагаешь средствами к 
существованию. Мои друзья давно и довольно просто разрешили эту проблему. Они 
отправляли в родной город сумму, которую полиция считала месячным прожиточным 
минимумом. Их родители или друзья, не мешкая, отправляли эти деньги обратно в 
Париж, которые сразу же и тем же способом использовал ктонибудь другой. Так 
что все мы по очереди могли предъявлять полиции квитанции о почтовых переводах, 
подтверждающих, что из Польши нам регулярно высылают деньги.
     Через несколько дней после моего приезда я получил свой первый вид на 
жительство сроком на полгода, после чего немедленно вошел в контакт с 
Французской коммунистической партией. Из Палестины я привез рекомендацию 
тамошнего ЦК, написанную на лоскуте ткани, зашитом под подкладку. Я ее вручил 
товарищу, ответственному за деятельность среди ИPC12. Мы договорились, что я 
включусь в партийную работу, как только решится вопрос о моем трудоустройстве. 
Но о получении какогонибудь постоянного места нельзя было и мечтать. 
Иммигранты вынуждены были довольствоваться эпизодической вспомогательной 
работой. Скорее всего тебя могли взять в подручные куданибудь на стройку. При 
этом десятники, получавшие некоторый процент от зарплаты нанятых ими рабочих, 
не слишком придирались к оформлению трудовых карточек — то есть письменных 
разрешений работать. Несколько недель я трудился на строительстве дома 
издательства «Ашетт», затем в Пантэне, где в течение всей рабочей смены 
перетаскивал рельсы. Это длилось до того дня, когда упавшим рельсом мне 
размозжило большой палец ноги. След от этой травмы сохранился по сей день.
     В те годы крупные универмаги ежевечерне нанимали чернорабочих для уборки 
полов. Вместе с несколькими десятками студентов, привязав щетку к одной ступне 
и мягкую тряпку к другой, я «плясал» с вечера до утра, надраивая паркетные долы 
универмагов «Самаритен» или «Бон марше». То был нелегкий труд, но он хорошо 
оплачивался. На один такой ночной заработок я мог прожить двое или трое суток. 
Еще более изматывающей была обработка грузов на товарных станциях. Ночами 
напролет приходилось грузить вагоны на станции де ля Шапель. Наутро с ноющими 
конечностями, с болью в каждой мышце, я с трудом добирался до постели.
     Все эти работы были случайными и кратковременными, но партийной работой я 
занимался в полную меру своих сил. Всем своим существом я был нацелен на 
завоевание симпатий в кругах еврейских иммигрантов. В этой среде ФКП как раз и 
стремилась упрочить и расширить свое влияние.
     Что касается французских евреев (в то время в Париже их было около двухсот 
тысяч), то правильнее говорить не об одной, а о нескольких «общинах». На самые 
древние этнические слои (выходцев из Эльзаса, Лотарингии, ФраншКонте, Бордо), 
которые ценой упорной борьбы добились определенных прав и, постепенно 
поднимаясь по социальной лестнице, нажили состояния, одна за другой 
накладывались волны недавних иммигрантов. Эти евреи из Центральной Европы, чей 
поток на Запад начался еще на заре XX века и особенно усилился в связи со 
страшными царскими погромами, были преимущественно пролетарского происхождения. 
Некоторые из них уже поднабрались опыта политической борьбы в левых партиях 
своих стран. Они остались верны своим убеждениям. При таких обстоятельствах