усиленная танками, ведя огонь на флангах из крупнокалиберных пулеметов, перешла 
в контратаку. Оголтелые фаши-
19
сты-эсэсовцы с автоматами в руках, с криком и бранью шли в атаку. Бойцы 
батальона не дрогнули. С места ведя огонь, отражали атаки противника. С обеих 
сторон было море огня, горела и содрогалась земля, в небе шел воздушный бой. 
Однако силы были неравными, подразделения батальона были вынуждены отойти на 
исходные позиции.
    Неоднократно батальон поднимался в атаку и снова был вынужден откатиться на 
исходные позиции.
    Бой за Шеред длился около трех суток. 19 марта в полосе 9-й гвардейской 
армии в сражение была введена 6-я гвардейская танковая армия генерала А. Г. 
Кравченко.
    Вслед за танками наш батальон поднялся в атаку, уничтожая на ходу огневые 
точки противника. Населенный пункт и железнодорожная станция Шеред были 
полностью очищены от врага. Было уничтожено около 30 вражеских танков, 
захвачено много оружия, взято в плен более 250 солдат и офицеров. За оставшиеся 
месяцы и дни войны я не помню более ожесточенных боев, чем за Шеред, который 
брал наш батальон. Батальон понес серьезные потери. Были убиты два командира 
роты, шесть командиров взводов, погиб заместитель командира батальона и 
несколько солдат, было много раненых. Погиб разведчик Прокопий Галушин. Он 
подбил три танка и не пропустил на левом фланге батальона, на своем участке, 
врага. Гвардии рядовому Прокопию Галушину посмертно присвоено звание Героя 
Советского Союза. В Архангельске, где он жил, одна из школ носит его имя, а в 
3-м батальоне 332-го гвардейского полка на вечерней перекличке первым 
называлась его фамилия, и правофланговый ротного строя отвечал: «Рядовой 
Прокопий Галушин, Герой Советского Союза, пал смертью храбрых в бою при защите 
нашей Родины — Союза Советских Социалистических Республик».
    Развивая наступление, войска стремительно продвигались вперед, обходя узлы 
сопротивления немцев, все глубже вклиниваясь в боевые порядки про-
20
тивника, рассекая и уничтожая его по частям. Был взят город Папа. 27 марта 
части 104-й дивизии вышли на реку Раба, которой прикрывались подступы к городу 
Шарвар.
    Река Раба представляла серьезное препятствие. Ее ширина местами доходила до 
40—50 метров, глубина до 3,5 метра. Правый берег высокий, обрывистый. По берегу 
немцы заранее создали оборонительный рубеж.
    Нашими войсками с ходу был захвачен плацдарм на противоположном берегу, а в 
ночь на 28 марта эта водная преграда была форсирована.
    Командование нам не давало передышки, требуя не снижать темп наступления и 
преследования противника. Двигаясь в колонне, там где это было возможно, мы 
спали на ходу. Оказывается, можно идти в строю и спать. При выходе к левому 
берегу Рабы наш батальон стал выдвигаться на свой участок, прикрываясь насыпью 
вдоль берега. Я и сейчас, вспоминая, не могу понять, почему я взял у кого-то 
велосипед, залез на насыпь и поехал по ней на виду у противника, траншеи 
которого были на противоположном берегу. Наши солдаты, идущие внизу под 
прикрытием насыпи, силой стащили меня с насыпи, наградив при этом 
нелитературными словами. И на этот раз судьба меня пощадила.
    Батальон вышел на указанные ему исходные позиции. Мы с комбатом обошли все 
роты, проверили, как командиры уяснили свои задачи, и вернулись на командный 
пункт батальона. Вблизи стоял небольшой кирпичный дом. Мы зашли в него, он был 
пуст, в комнате один стол и несколько стульев. Из коридора лестница вела на 
чердак. Мы на это не обратили внимания и, как потом оказалось, — напрасно.
    Майор Д. И. Глушаков за время нашей совместной службы никогда не брал в рот 
ни капли спиртного. На этот раз, войдя в дом, он обратился ко мне: «Дима, а у 
нас ничего нет выпить?» Я ответил: «Конечно, найдем, но ведь вы не пьете». — 
«Мне почему-то очень хочется». — «Хорошо, сейчас что-нибудь придумаем».
21
    С нами был заместитель командира батальона старший лейтенант Александр 
Майков. Позвали с улицы ординарцев.
    На стол поставили две фляги со шнапсом, кружки и банки с тушенкой. Налили, 
выпили за то, чтобы была удача завтра при форсировании.
    Слышим, летит мина. Падает вблизи дома, разрыв. Дмитрий Иванович просит 
налить еще. Пьем. С характерным шелестом летит вторая мина, взрыв с другой 
стороны дома, в комнате отлетает штукатурка.
    Я говорю комбату: «Пора, надо уходить». Во дворе ординарцы уже вырыли щели. 
Выбегаем из дома, бежим к щелям, опять характерный полет мины. Я толкаю 
ординарца Сашу Лебедева в щель первым, взрыв, падаю на него. Левой руке стало 
вдруг очень тепло, чувствую — пошла кровь. Полета мин больше не слышно, 
вылезаем из щели. Ординарец, разрезав ножом рукав моей гимнастерки, бинтом 
перевязал рану. Оборачиваюсь и вижу: в нескольких сантиметрах от своей щели, 
лежит Дмитрий Иванович лицом вниз. Подбегаем к нему. Крупный осколок мины 
пробил под левой лопаткой большое отверстие и застрял в теле. Издав хрип, майор 
скончался. Так погиб наш комбат. Мы его любили, он для нас был как отец. До сих 
пор меня мучает вопрос: не было ли у Глушакова предчувствия?
    Выяснилось потом, что на чердаке того дома сидел корректировщик, немецкий 
офицер. Позднее его захватили разведчики батальона. У них расправа была 
короткая.
    Мне помогли дойти до полкового медпункта, там обработали рану и попутным 
транспортом отправили в город Папу, в медсанбат дивизии.