ностранном отделе редакции газеты «Осака Асахи» и в 
институте социальных проблем «Охара». Но это пока, а в дальнейшем его ждала 
большая карьера…

В мае 1935 года, спустя неполных два года после начала командировки, Рихард как 
и предполагалось, был вызван в Москву. Взяв с собой микропленки с последними 
донесениями, он выехал из Японии в Нью-Йорк. Там ему передали австрийский 
паспорт на другую фамилию, по которому он и отправился через Францию, Австрию, 
Чехословакию и Польшу в СССР – пока его подлинный паспорт мирно покоился в 
тайнике в чемодане, без всяких отметок о пребывании в Советском Союзе.

В Москве Рихарда ожидал не слишком приятный сюрприз. Берзина в Разведупре не 
оказалось, на его месте сидел совсем другой человек, и, как стало понятно из 
разговора, не слишком понимающий собственно в делах разведки – зато, правда, 
специалист в военных вопросах. Это был новый начальник управления С. П. Урицкий,
 кадровый военный, но не разведчик. Правда, тут же присутствовал старый куратор 
группы Алекс – Лев Борович.

Рихард пробыл в Москве всего две недели. Он отчитался, сообщил о своих планах, 
в том числе и о намерении перенести центр работы в германское посольство. 
Попросил, чтобы Одзаки признали членом группы. В общем, в Разведупре и ЦК 
пришли к выводу, что резидентура состоялась и можно продолжать работу.

Имелась у Рихарда и еще одна достаточно серьезная проблема. Он был недоволен 
своим радистом. Все причины недовольства неизвестны, однако одна довольно 
неприглядная история стала достоянием гласности. Вскоре после своей легализации 
в Шанхае радистка шанхайской резидентуры Рене Марсо (впоследствии Элли Бронина, 
жена резидента), получила приказ съездить в Токио и разобраться, что такое 
происходит с передатчиком «Рамзая». Рация была неисправна, и радист никак не 
мог ее починить. Рене, закончившая радиошколу, могла не только починить 
передатчик, но даже изготовить его. Она с немалым риском добралась до Токио, 
пришла на квартиру, включила рацию… и оказалось, что та прекрасно работает. 
Когда радиста подвергли допросу, то выяснилось, что он обманывал резидента, а 
на самом деле просто боялся выходить в эфир. Имя главного героя этой 
неприглядной истории не названо, но вроде бы у Зорге не было другого радиста, 
Бернхардт работал с ним с самого начала. Правда, в одной из публикаций мелькает 
еще фамилия некоего Эриа… Но, как бы то ни было, приехав в Москву, Рихард 
попросил заменить Бернхардта на кого-нибудь знакомого по Шанхаю, в ком он мог 
быть уверен и кто мог бы не только передавать, но еще и шифровать радиограммы – 
шифровка занимала слишком много времени. И ему дали Макса Клаузена.

В Шанхае Макс не входил в ядро резидентуры, да он и недолго проработал с Зорге 
– в конце 1933 года его направили в Мукден в качестве резидента, а затем, 
вместе с женой, отозвали в Москву. Несколько месяцев Макс работал инструктором 
в радиошколе, но потом, по каким-то причинам, был уволен. В отчете от 1946 года 
он связывает свое увольнение с нелюбовью к нему одного из руководящих 
работников Центра. «…Так как, видимо, мое имя не пользовалось хорошей 
репутацией из-за Мукдена, тов. Давыдов недолюбливал меня…» Но на самом деле его 
отчислили из-за жены, прошлое которой не устраивало кадровиков ГРУ.

Клаузенов отправили на поселение в Республику немцев Поволжья, где Макс до 1935 
года работал механиком Краснокутской МТС. Механик в то время был на селе лицом 
привилегированным. В деревне Клаузенам нравилось – приличный заработок, 
спокойная жизнь, без постоянного риска, без грозящих пыток и смерти. Поэтому, 
когда Максу пришел вызов из Москвы, он сделал вид, что ничего не знает, и не 
поехал. Но через неделю – срочная телеграмма: «Немедленно вернуться в Москву». 
Все. Приказ обсуждению не подлежит. Пришлось сниматься с места.

Итак, Макса и Анну вызвали из их деревни. Клаузен отправился в Токио первым, 
еще в 1935 году. Убедившись, что все благополучно, Анна присоединилась к мужу. 
Свое русское происхождение она скрыла, пользуясь тем, что «в наследство» от 
первого мужа ей досталось финское гражданство. К счастью, в Токио финнов не 
оказалось. (По-видимому, жители этой маленькой страны не стремились 
перемещаться по миру, ибо Разведупр ее вообще «любил», и наши разведчики часто 
отправлялись за границу с финскими паспортами.) Приехав в Японию, она снова 
«познакомилась» с собственным мужем, и вскоре Клаузены еще раз «поженились».

В Токио, Анна естественным образом вошла в немецкую колонию, завела знакомства 
с женщинами, что тоже было небесполезным. Впоследствии она вспоминала: «Не 
чуждаясь немецкого общества внешне, мы стали его членами. Я завела знакомства с 
немецкими женщинами. Они часто устраивали различные благотворительные 
мероприятия в пользу немецких солдат. Я вынуждена была принимать в этом участие,
 и это дало очень много для упрочения нашей легализации. Меня принимали за 
постоянную немку. Как-то председательница немецкого женского общества фрау Эгер 
спросила меня, почему я не имею детей, и посоветовала обзавестись ими, так как 
„нашей стране“ нужны дети, они будут иметь счастливое будущее. Это подтвердило 
лишний раз, что они считали меня своей».

Макс жил в Японии под видом коммерсанта, и далеко не номинально. Едва прибыв в 
страну, он завел себе мастерскую по продаже велосипедов, но торговля не удалась.
 Тогда он