Подсчитали – рота!
     Абашкин поглядел в хвост колонны, которую замыкали связисты. Потом 
обернулся ко мне и кивнул головой влево. Я сразу понял: медлить нельзя.
     Раздвигая заросли, ужом проутюжил склон высоты, сполз к шоссе. Гитлеровцы 
остановились. Послышалась команда, немцы разошлись и по обе стороны дороги 
стали копать землю. Ясно: готовят огневые точки. Работали они суетливо, 
нервозно. Офицер переходил от группы к группе.
     Я вернулся к своим.
     – Спешат, – сказал командир. – Усиливают охрану аэродрома. – И достал 
карту.
     – Как стемнеет, будем брать «языка», сказал Абашкин и, немного подумав, 
добавил: – Но здесь оставаться рискованно. Нужно выбрать другое место. Твое 
мнение?
     – А вот смотри – водосточная труба… Может быть…
     Так и решили. Все четверо мы укрылись в этой широкой трубе. Конечно, здесь 
было не очень уютно: сырость, темень. Но, продвинувшись дальше, в другой конец 
ее, почувствовали приток теплого воздуха, а вместе с ним до нас стали 
доноситься звон лопат и немецкая речь. Здесь, за холмами, фашисты чувствовали, 
видимо, себя в безопасности. Они, не маскируясь, продолжали рыть траншеи, 
соединяя ими огневые точки.
     А когда к вечеру земляные работы были закончены, подъехала автомашина, из 
которой вышла группа гитлеровских офицеров. Осматривая линию обороны, один из 
них, видимо, был особенно придирчив. Он то и дело размахивал руками, глядя на 
небо. И немцы вновь забегали, стали носить охапки веток, которыми маскировали 
огневые точки.
     Вечерело быстро. Траншеи, люди, дорога уже терялись во мраке. Наступала 
третья ночь в тылу противника. Разработали план захвата «языка». Решили брать 
одного из младших командиров.
     – Пора, – сказал Абашкин.
     Традиционно растянулись цепочкой. Я полз последним. Каждый из нас знал 
свою роль не хуже, чем артист, занятый в спектакле.
     Подползли к блиндажу. Пахло свежей землей, опилками.
     Гитлеровцы, свесив ноги в котлован, отдыхали. Один рассказывал смешную 
историю – слышался хохот. Но мы следили за другим. Наши наблюдения в течение 
дня подтверждали догадку, что он – правая рука командира роты. От безделья 
немец не знал, куда себя деть. То у лесорубов побудет, то возвратится к тем, 
что строили блиндаж.
     Выбрав удобный момент, Абашкин повернулся к Седову. Старший сержант еще 
ничего не успел ему сказать, как сзади, чуть левее, донесся треск сухих сучьев. 
Ктото шел, раздвигая ветки, приблизился к поляне. Наконец мы его увидели. Это 
был связист. Тяжело дыша, он нес телефонный аппарат и катушку. Абашкин 
молниеносно принял решение:
     – Брать!
     Седов вырос перед гитлеровцем так неожиданно, что тот остолбенел. Он 
открыл было рот, но закричать не успел. С кляпом немец лежал у ног разведчика. 
Теперь нас беспокоило другое: успеем ли мы до рассвета вернуться в часть?
     Обратно шли прежним маршрутом. Гитлеровца несли по очереди. В долине 
услышали шум. Потом увидели огонек: он то гас, то снова сверкал.
     – Передний край, сказал Абашкин.
     Догадка подтвердилась. В долине расположились фашистские минометчики, 
которых наши отбросили на значительное расстояние.
     – Проверить кляп у «языка», – приказал Абашкин. – И взять левее.
     Подошли к переднему краю противника. Немцы то и дело подвешивали ракеты. 
Надо было найти проход. С этой задачей легко справился юркий Карабердин.
     – Есть один проход, – доложил он, вернувшись. – Но там недалеко от 
стрелкового окопа пулеметная ячейка. Дежурит фриц.
     – Переходим. В случае обнаружения пробиваться огнем.
     Ползли медленно. Вот и проход. Хорошо видны пулемет, голова гитлеровца. Я 
до боли в глазах слежу за ним, направив свой автомат. Мне приказано прикрывать 
разведчиков. Но что это? Справа ударила автоматная очередь, еще одна. Закрутил 
головой и мой «объект». Ребята продолжали ползти по нейтральной полосе, не 
обращая внимания на стрельбу. Когда они были уже недалеко от наших позиций, 
снялся и я. С нейтральной полосы дал красную ракету – сигнал возвращения. Он 
был принят. Артиллерия ударила по немцам. На флангах заговорили пулеметы. Мы 
сделали последний бросок и ввалились в свои окопы. Нас тискали в объятиях 
друзья. Но что это с Седовым? Крепко сжав в руках автомат, он попятился назад и 
упал.
     – Ранен, – сказал Карабердин. – Санинструктора! Наступил новый майский 
день. Снова заклокотали орудия, и вскоре дивизия перешла в наступление.
     А через пять дней все мы услыхали радостное слово: «Победа!»
     В своем фронтовом дневнике я сделал тогда последнюю запись: «9 мая 1945 
года. Позавчера наша дивизия овладела сильным опорным пунктом гитлеровцев – 
австрийским городом Галабруном. А сейчас в городе – белые флаги капитуляции. 
Войне конец!.. Великий праздник пришел в советские семьи. Праздник долгожданной 
Победы!»