из посольства, я, конечно, и не подозревал, что с наступлением вечера вся моя 
жизнь потечет по совершенно иному руслу.
     В этот вечер я рошил рано лечь спать. Немного почитав, я выключил свет и 
крепко уснул. Меня разбудил телефонный звонок.
     Мой квартирный телефон не работал вот уже несколько дней, и это доставляло 
нам много неудобств. Как раз перед сном мы с женой сетовали, что телефон всё 
eщё не работает. Поэтому, услышав его настойчивый звонок, я не очень 
рассердился, что непременно случилось бы, если бы до этого телефон был в 
исправности.
     Впоследствии я часто задумывался над тем, как стала бы развиваться 
операция «Цицерон», да и вообще могло ли бы все это произойти, если бы 
телефонная служба Анкары исправила линию на несколько часов позже или если бы 
ко мне нельзя было дозвониться в ту ночь.
     Еще не совсем проснувшись, я снял трубку. Говорила фрау Йенке, жена 
первого секретаря посольства. В eё голосе слышались настойчивость и тревога.
     – Будьте добры сейчас же прибыть к нам на квартиру. Мой муж хочет вас 
видеть!
     Я ответил, что уже лег спать, и поинтересовался, что же случилось, но фрау 
Йенке оборвала меня:
     – Дело неотложное. Пожалуйста, немедленно приезжайте!
     Моя жена тоже проснулась. Пока я одевался, мы строили различные догадки о 
том, какое поручение ожидало меня. Быть может, опять какоенибудь нелепое 
предписание из Берлина – такие вещи часто случались и раньше. Выходя из дому, я 
посмотрел на часы: было половина одиннадцатого.
     Через несколько минут машина остановилась у главного здания посольства, 
выстроенного в старом немецком стиле и состоявшего из нескольких отдельных 
коттеджей, за что турки прозвали посольство «Алман Кой», то есть «немецкая 
деревня». Сонный привратник – турок открыл большие железные ворота. Пройдя 
несколько шагов, я очутился у квартиры супругов Йенке. На мой звонок дверь 
открыла сама фрау Йенке и в нескольких словах извинилась за беспокойство.
     – Мой муж уже лег спать, но он хотел бы видеть вас рано утром. – Затем она 
указала на дверь гостиной. – Там сидит какойто очень странный субъект, – 
продолжала она, – который хочет продать нам чтото. Я прошу вас поговорить с 
ним и выяснить, в чем дело. Когда будете уходить, пожалуйста, не забудьте 
закрыть за собой входную дверь. Слуг я отослала спать.
     Она вышла, а я, оставшись один в зале, стал размышлять о том, входит ли в 
обязанности атташе глубокой ночью вести переговоры со «странными» субъектами. 
Во всяком случае, я решил как можно скорее закончить этот разговор.
     Я вошел в гостиную. Тяжелые гардины были спущены, и большая, хорошо 
обставленная комната, освeщённая лишь двумя настольными лампами, казалась более 
комфортабельной, чем была на самом деле.
     В глубоком кресле, стоявшем около одной из ламп, сидел человек. Лицо его 
было в тени. Он сидел так неподвижно, что его можно было принять за спящего. Он,
  однако, не спал. Встав, он с тревогой в голосе обратился ко мне на 
французском языке:
     – Кто вы?
     Я сказал, что Йенке поручил мне поговорить с ним. Он понимающе кивнул 
головой. Судя по выражению его лица, теперь хорошо освeщённого светом 
настольной лампы, он почувствовал сильное облегчение.
     Казалось, ему уже перевалило за пятьдесят. Его густые черные волосы были 
зачесаны прямо назад с высокого лба, а темные глаза все время беспокойно 
перебегали с меня на дверь. У него был твердо очерченный подбородок и небольшой 
бесформенный нос. В общем, лицо не очень привлекательное. Позже, когда я ближе 
с ним познакомился, я решил, что лицо этого человека похоже на лицо клоуна без 
грима, привыкшего скрывать свои истинные чувства.
     В течение минуты, показавшейся мне очень долгой, мы молча разглядывали 
друг друга.
     «Кто же он такой? – думал я. – Уж, конечно, не член дипломатического 
корпуса».
     Я сел и знаком пригласил его сесть. Но вместо этого он на цыпочках подошел 
к двери, быстро отворил ее, а затем молча закрыл. Вернувшись назад, он с 
облегчением опустился в кресло. В этот момент он в самом деле показался мне 
странным человеком.
     Запинаясь, он начал говорить на плохом французском языке:
     – У меня есть к вам предложение – предложение для немцев… Но прежде чем 
сказать, в чем дело, я прошу вас дать мне честное слово, что независимо от того,
 примете ли вы его или нет, вы никогда никому не расскажете о нем, за 
исключением вашего начальника. Ваша болтливость может стоить жизни и вам и мне. 
Во всяком случае, я позабочусь об этом, даже если это будет последнее, что я 
сделаю перед смертью, – и он сделал весьма неприятный, но хорошо понятный жест, 
проведя рукой по горлу. – Даете мне честное слово?
     – Конечно. Если бы я не умел хранить тайн, я не был бы сейчас здесь. 
Будьте добры объяснить мне, что вам нужно.
     И я с нетерпением посмотрел на свои ручные часы. Он тотчас же меня понял.
     – У вас сразу появится сколько угодно времени, как только вы узнаете, 
зачем я пришел сюда. Мое.предложение чрезвычайно важно для вашего правительства.
 Я…– он запнулся.
     Мне хотелось бы знать, вызвана ли эта заминка трудностью в разговоре на 
французском языке или он хотел посмотреть, как я буду реагировать.
     – Я могу передать вам очень важные документы – самые секретные из всех,